«И скорбные слова немели на устах»
Воскресным утром 7 января 1901 года жители губернского Минска шумно высыпали на узкие, извилистые улицы, по которым «маршем» шли войска местного гарнизона, и громко звучала медь оркестров Коломенского и Серпуховского полков. А вскоре Соборную площадь заполнила огромная толпа в ожидании торжественного открытия памятника казненному за 20 лет до этого народовольцами Александру II. Конка не ходила, и приехавшей в тот день из Киева 30-летней Ларисе Косач пришлось воспользоваться легковым извозчиком. Вокруг ликовала беззаботная толпа, но мысли Ларисы были далеки от всеобщего торжества: она ехала к смертельно больному другу.
Лариса
Косач
В стране свирепствовала царская охранка. Либерализм первых лет правления Николая II ушел в прошлое, и ему на смену пришла жесткая реакция. Уже были ликвидированы или ушли в глухое подполье многие демократические партии и общественные движения. Одно за другим прекращали существование либеральные издания. Но Лариса была убеждена: правы ее друзья из подпольных протестных организаций, которые предвидят, что рано или поздно рухнет трон, превратятся в руины царские Бастилии и будет уничтожены восставшим народом памятники самодержцам. Наверняка не уцелеет и тот памятник, который в день ее приезда с таким триумфом устанавливают в центре Минска. Вот только человек, который, она уверена, с нетерпением ее ждет, этого уже не увидит. Скорее всего, он не увидит даже весны.
Теперь, почти 120 лет спустя, мы вряд ли вспомнили бы о приезде молодой киевлянки к молодому умирающему минчанину, если в тот праздничный день в Минске ни оказалась гениальная украинская поэтесса Леся Украинка, а ее другом ни был один из первых российских социал-демократов «доленинского» периода Сергей Мержинский.
Они познакомились в июле 1897 года в Ялте. Лариса там лечилась по поводу туберкулезного поражения костей и суставов, а у Сергея была та же патология, только в легких. Ч чахоткой, как тогда называли эту болезнь, оба были «помовлены» с детства. Адрес Ларисы в Крым Сергей получил от товарища по киевскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса» Павла Тучапского – будущего делегата I (минского) съезда РСДРП.
Знала ли Лариса Сергея до этого? Судя по всему, знала. Сергей до осени 1895 года жил в Киеве и в революционных кругах города на Днепре был личностью известной. Один из четырех учредителей русской секции едва ли не наиболее деятельного революционного кружка 1890-х годов ХIХ века, возникшего среди студентов Киевского университета, Сергей не случайно получил среди своих единомышленников кличку «теоретик». Теоретически он был едва ли не самым подготовленным членом своего кружка, а кличку ему присвоили после участия в спорах с народниками – ожесточенными и бескомпромиссными. Лариса не могла не слушать его страстных выступлений во время так называемых «рефератов» или во время маевок на склонах Владимирской горки или где-нибудь в плавнях Днепра. Наиболее близкие ему по подполью люди входили и в число друзей Ларисы. Их пути должны были пересечься, но так получилось, что познакомились они лишь в 1897 году, когда Сергей уже жил Минске.
Леся
Украинка (Лариса Петровна Косач. 1896 г.)
Время было бурное, В Киеве в марте 1897 года состоялась конференция социал-демократических организаций – «коллоквиум», как его называли из конспиративных соображений. Готовился учредительный съезд будущей партии социал-демократов, и для Мержинского, обеспечивавшего связь между минским и киевским подпольем, дорог был каждый день. Но лечиться нужно было при всех условиях, тем более, что никто не знал, что их ждет в будущем: быть может, каторга, ссылка, а, быть может, и казематы Лукьяновской тюрьмы в Киеве или Таганской – в Москве.
История трагической любви Леси Украинки и Сергея Мержинского, духовно обогатившей их обоих, служившей им поддержкой в годину тяжких, трагических испытаний, осталась для нас одной из наиболее драматических страниц жизни этих двух замечательных людей. В письмах Леси (уже после смерти друга) мы находим объяснение и того, что их объединяло, и того, что им пришлось перенести.
Сергей
Константинович Мержинский - студент Киевского университета. 1894
г.
«Не у всех есть то, чем обладают отдельные люди: искра в сердце, огонь в душе. Это, быть может, не дает им счастья, но зато дает нечто большее, чем счастье. Нечто такое, чему нет имени в человеческой речи…»
«Болезни и смерть измучили меня, а не самое чувство, которое давало только счастье нам обоим. Это лучшее чувство, на какое я способна, и я не стала бы подавлять его в себе, если бы оно явилось в другой раз».
Нет, их любовь не была той счастливой любовью, когда влюбленные, преодолевая любые препятствия, пренебрегая всеми условностями, стремятся друг к другу. Наоборот, это была любовь, когда влюбленные заведомо знают, что вместе им никогда не быть, что счастье невозможно. Сергей был профессиональным революционером, находящимся под негласным надзором охранки (филерская кличка «Лохматый»), и оба они болели болезнью, которая не позволяла им (по воззрениям тех дней) думать о будущих детях из боязни передать им эту болезнь по наследству. И все же они были счастливы, и любовь их была чиста и возвышенна. Так за четыре месяца до смерти друга Леся писала:
«Я видела тебя и раньше, но не так ясно, а теперь я пошла к тебе всей душой, как заплаканное дитя идет в объятия того, кто его жалеет. Это ничего, что ты никогда не обнимал меня. Это ничего, что между нами не было и намека на поцелуи. О, я пойду к тебе из самых крепких объятий, от самых сладких поцелуев! Только с тобой я не одинока. Только с тобой я не на чужбине. Только ты умеешь спасать меня от самой себя…»
Леся
Украинка и Сергей Мержинский. Хутор Зеленый Гай, Полтавщина. Июль 1898
г.
Их дружбы не одобряли. Лесю упрекали в легкомыслии, а Сергея – в эгоизме, причем упреки эти исходили порой от самых близких Лесе людей, например, от матери, но это не могло Лесю остановить.
«Я слышала много раз, как подобную дружбу называют ломанием, самообманом, чудачеством или, в лучшем случае, ненормальностью. И это говорили не пошляки, а люди, вообще, достойные уважения…»
Из воспоминаний о Мержинском перед нами встает облик человека интеллигентного, начитанного, глубоко разбирающегося в литературе, большого знатока и ценителя творчества Толстого, Достоевского, Мопассана, Ибсена. Он любил и изучал творения выдающихся деятелей эпохи Возрождения, занимался литературными переводами с французского. Позднее одна из его близких знакомых Вера Даниловна Александрова оставила в своих записках достаточно подробный психологический портрет Сергея:
«Он нравился решительно всем, кто только знал его. Деликатный, ровный в общении с людьми, мягкий, искренний, правдивый, он необычайно привлекал к себе. В нем были гармонично слиты телесная и духовная красота, и в этой гармонии и лежала разгадка его обаятельности».
Сергей Мержинский стал для Леси Украинки не только другом и преданным поклонником ее таланта, вдохновителем ее лирической поэзии 1897 – 1902 годов, но и наставником в вопросах политической борьбы, разгоравшейся в недрах российского общества, ее протестных настроений, способствовал становлению ее модного в те дни среди передовой российской интеллигенции марксистского мировоззрения. «Ничего не делаю, как и раньше, почти ничего – писала Леся матери из Ялты уже после того, как ее новый друг оттуда уехал – вот только половину «Капитала» проштудировала». Книгу К.Маркса «Капитал» ей дал в руки Мержинский.
Леся
Украинка. 1901 г.
Леся называла его «фанатиком этой книги», И действительно, только фанатик, прекрасно знакомый с марксистской литературой второй половины ХIХ века, мог захватить с собой в Крым, на лечение, книгу, кстати, ставшую к тому времени, спустя 20 лет после появления на свет на русском языке библиографической редкостью.
Сегодня, размышляя с высоты нашего исторического роста, мы, конечно, можем спорить, насколько позитивную или, напротив, негативную роль сыграло легальное распространение книги К.Маркса в контексте трагической истории ХХ века. Но, думается, вряд ли в первой четверти ХХI века, кого-то, кроме профессиональных историков, могут интересовать подробности жизни и деятельности последователей Карла Маркса, готовивших 120 лет тому назад в России революционные преобразования, которые, как потом окажется, будут стоить ей десятки миллионов жизней.
Однако, мы не можем не признать значение этого события с точки зрения приобщения широкой аудитории, и, прежде всего, городского населения так называемой «черты еврейской оседлости», к изучению программных документов марксизма, тем более, что тема эта жива и даже, в каком-то смысле, актуальна. Об этом, в частности, говорит выход в 2010 г. в серии «Книги на все времена» перевода работы английского экономиста Стива Шипсайда «Капитал» Карла Маркса». Ознакомившись с этой книгой, начинаешь понимать, что прошлое не кануло в небытие, оно просто вернулось к нам видоизмененным и по разным параметрам по-прежнему остающимся актуальным.
В самом деле, чем можно с позиций сегодняшнего дня объяснить столь быстрое нарастание революционных настроений в России в последние четверть ХIХ века? Почему этот процесс, уходя своими корнями, главным образом, в экономику, оказался таким мощным по своим масштабам и силе стихийной революционной энергии? Каким образом именно «Капитал» К.Маркса стал своеобразным катализатором в деле вызревания и подготовки в России буржуазно-демократической революции?
Сергей
Константинович Мержинский – помощник контролера Либаво-Роменской железной
дороги.
Эту фотографию С. Мержинский 23 июля 1899 года подарил сестре Леси
Украинки Лиле
В руках у Леси был тогда первый том «Капитала». Его выполнил русский экономист, один из идеологов и теоретиков либерального народничества Николай Даниельсон. Нам же этот эпизод интересен тем, что второй перевод этой книги на русский язык и подготовка ее к печати были осуществлены одним из самых близких Сергею Мержинскому людей, а, если точнее, его духовным педагогом в Минске, одним из лидеров Бунда, чье имя сегодня, скорее всего, сохраняется в памяти лишь профессиональных историков, — Евгенией Гурвич. Евгения и ее старший брат Исаак, который был на год старше, относятся к числу тех первых революционеров царской России, которые заложили основы российской социал-демократии. Правда, преследования властей вынудили Исаака еще в 1891 году эмигрировать в Америку, но он и там продолжил политическую деятельность, став одним из основателей социал-демократической партии США.
Евгения
Гурвич (1861–1940)
Исаак
Гурвич (1860-1924)
Так уж сложилось в короткой жизни С.Мержинского, что он оказывался в самых горячих точках революционных событий 1890-х годов. Борьба с народниками, работа по созданию одной из самых первых социал-демократических организаций в России среди рабочих и студентов Киева, дружба и совместная работа с организаторами и участниками I съезда РСДРП… Когда осенью 1895 года он, из-за болезни бросив учебу в университете, перебрался в Минск, где жили его отец и тетки, группу для пропагандистской работы из числа рабочих железнодорожных мастерских и металлозавода ему передал Станислав Трусевич – один из создателей социал-демократической партии Литвы и Польши.
Оказавшись в Минске, Сергей очень быстро вошел в контакт с теми, на ком, в полном смысле, держалась культурная жизнь города. Среди самых близких его друзей супруги Александровы – организаторы Минского общества любителей изящных искусств.
Минск,
клуб общества любителей изящных искусств. Конец ХIХ в. Ул.Подгорная (ныне ул.
К.Маркса)
Его принимают на работу в контроль Либаво-Роменской железной дороги. Рядом с ним, также в должность помощника контролера работаю еще два человека, чьи имена навечно остались в истории страны: сотрудник имеющего международное хождение журнала «Жизнь», популярный русский писатель и драматург Евгений Чириков и хозяин квартиры близ набережной Свислочи Петр Румянцев, предоставивший эту квартиру для заседаний I съезда РСДРП, прошедшего в Минске в начале марта 1898 года. Безопасность съезда обеспечивала Евгения Гурвич.
Минск.
Конец ХIХ – Начало XX века. Управление Либаво-Роменской железной
дороги
11 апреля 1901 года в одном из документов отдельного корпуса жандармов была сделана такая запись: «Мержинский Сергей Константинович, бывший студент Киевского университета… в 1895 и 1896 г. принимал выдающееся участие в социал-демократической пропаганде среди рабочих в г. Минске». На документе резолюция: «По департаменту проверить личность по Минску и негласному наблюдению».
Царские ищейки опоздали: к этому моменту С.К.Мержинского уже более месяца как не было в живых.
После переезда в Минск состояние здоровья Сергея стало быстро ухудшаться. Напряженная кружковая работа, создание социал-демократических типографий в Киеве, Минске и Бобруйске, работа на связи с киевским подпольем, служба за нищенскую плату на железной дороге усугубляли течение болезненного процесса. Бросить работу и целиком посвятить себя революционной борьбе он не мог. Во-первых, потому что профессионального социал-демократического подполья тогда еще не существовало, а во-вторых, потому что в те годы, люди, подобные Мержинскому, считали для себя неприемлемым служить великому делу и, грубо говоря, «кормиться с него».
Во время своих наездов в Киев Сергей не раз бывал гостем в семье Косачей. Практически все свои отпуска он провел с Ларисой, чаще всего, в имении ее матери на Полтавщине. Там же он «отсиделся», скрываясь от ареста во время «ликвидаций» 1898 года, когда зубатовская охранка громила цвет российской социал-демократии и вела дело I съезда. Родители Ларисы были против их дружбы и не скрывали этого. Опасались они не только за здоровье дочери, но и за ее судьбу в целом: ни она, ни ее друг не смогли бы выдержать тюремного заключения и ссылки. Лариса шла против воли родителей. Шла и тогда, когда посещала Сергея в Минске.
Леся
Украинка с матерью, известным украинским публицистом и переводчиком Ольгой Косач
(Оленой Пчилкой
В Минске Леся была четырежды. Последний раз она провела в этом городе два месяца. Сергей уже был прикован к постели, и надежд на выздоровление не было. Все эти два месяца она не отходила от него: читала ему вслух, писала под диктовку письма, играла на плохоньком фортепиано, каким-то чудом оказавшемся в его комнате, кормила, давала лекарства. Роль сиделки она выполняла и в те особенно тяжелые дни, когда иссякали силы даже у теток, поселивших смертельно больного Сергея у себя в покосившемся, ушедшем в землю домике на Троицкой горе (ныне – район Оперного театра). В этом же домике нашла приют и сама Леся.
И даже несмотря на такие невероятно тяжелые условия, Леся находила в себе силы на творчество. Еще в начале 1900 года Евгений Чириков по просьбе Сергея ввел Лесю в круг авторов петербургского журнала «Жизнь», в котором она стала постоянным обозревателем новинок русской и зарубежной литературы. В «Жизни» она опубликовала и свою, как показало время, лучшую публицистику. Продолжила эту свою работу она и в Минске, написав для «Жизни» несколько больших статей и стихотворений. В одну из ночей, сидя у изголовья постели друга, она сочинила драматическую поэму «Одержимая». В письме к Ивану Франко она так позднее рассказывала об этом:
«Я писала в такую ночь, после которой, верно, буду долго жить, если уж тогда жива осталась. И даже писала, не исчерпав скорби, а в самом ее апогее».
Прозаик
и драматург Евгений Чириков (1864–1932)
Пребывание у постели больного с открытой формой туберкулеза было смертельно опасно для Леси, поскольку она сама долгие годы страдала от этой инфекции, хоть и ютилась она у нее в костях и суставах. Она прекрасно была осведомлена об этой опасности, но это не останавливало ее: она обязана была облегчить страдания умирающего друга, скрасить его последние дни. Все остальное уже не имело для нее никакого значения. И результат не замедлил сказаться: еще в Минске в последних числах февраля у нее первый раз пошла горлом кровь.
Сергея не стало 3 марта. Два месяца, проведенные Ларисой у постели умирающего друга, так и остались самой черной полосой в ее непростой жизни. Процесс в легких продолжал развиваться и стал причиной смерти в 1913 году. Ей было 42 года.
Сергей Мержинский не только дал в руки Леси Украинки главный политический труд конца ХIХ – начала ХХ века «Капитал» К.Маркса. Он убедил ее в необходимости практической работы для социал-демократических организаций. И она делала, что могла. «Если я не могу дать денег на дорогое для меня дело, то, пока я на это способна, буду давать хотя бы труд и свои силы…» Ее наполненные революционным пафосом стихи становились достоянием всего народа, даже когда личная трагедия сливалась с протестом против самодержавия:
… В ее речах, как волны, набегали,
Как слезы о ее
замученных друзьях, –
Казалось, что цветы, бледнея, увядали
И скорбные
слова немели на устах.
И вновь срывались с губ, как гневные угрозы,
Как
приговор всем тем, кро пролил кровь,
И дикие в венке, как кровь, пылали
розы,
И, как цветы, слова пылали вновь.
(Пер. с укр. М.Комиссаровой)
Еще при жизни С.Мержинского Леся Украинка начала по его просьбе переводить на украинский язык марксистскую литературу. Она не только перевела «Коммунистический манифест» и книгу Ш.Дикштейна «Кто чем живет» с популярным изложением первого тома «Капитала», но и сопроводила их собственным предисловием. Социал-демократия – «это слишком универсальное движение, чтобы могла украинская нация обойтись без него, – писала она.
Сергей Мержинский и Леся Украинка не дожили до свержения самодержавия, но они сделали все, что было в их силах, чтобы приблизить этот день. Их жизнь оказалась прожитой не зря, ибо вся, без остатка, была отдана людям. И это было их счастьем.
Минск.
Улица Леси Украинки. 2016 г.
Минск.
Улица Сергея Мержинского (бывшая Инструментальная). 1986
г.