РАЗДЕЛ ПЯТЫЙ

 

Документ 15

Тов. Машерову П.М..

Минский горком партии представил в ЦК КПБ материалы о деятельности в г. Минске в годы ВОВ подпольной антифашисткой организации.
Решением бюро горкома КПБ от 23 ноября 1968 г. признан, что группа сов. патриотов под руководством коммунистов Трус Кирилла Ивановича и Щербацевич Ольги Федоровны принимали активное участие в борьбе против немецко-фашистских захватчиков.

Отделы административных органов, пропаганды и агитации ЦК КПБ считают, что постановление Минского горкома партии является достаточным основанием для признания подпольной антифашистской организации и решения ЦК КПБ по этому вопросу принимать нет необходимости.

На наш взгляд, следует согласиться и с решением горкома КПБ о награждении посмертно участника названной выше организации Щербацевича Владлена Ивановича медалью «За боевые заслуги».

Полагали бы необходимым также поддержать горком партии, который считает, что имеющиеся в деле материалы и статьи не являются достаточным основанием для признания Брускиной Марии Борисовны участницей подпольной группы К.И. Труса и О.Ф. Щербацевич.

Материалы, представленные в ЦК КПБ Минским горкомом партии, целесообразно направить в Партархив ЦК КПБ.

Зав. отделом административных органов Зав отделом пропаганды и агитации

ЦК КПБ  ЦК КПБ

Л. Клочков А. Кузьмин

 

Документ 16

Заведующему отделом пропаганды и агитации ЦК КПБ тов. Кузьмину А.Т.

Сообщаем, что 12 июня 1968 г. в партийный архив из редакции газеты «Вечерний Минск» поступили письма и отзывы, собранные редакцией после опубликования в газете фотографии группы участников Минского подполья, которых ведут на казнь 26 октября 1941 г. и статьи к ней «Они не стали на колени».

Эта фотография многократно опубликовывалась ранее в союзных и республиканских изданиях, на протяжении многих лет экспонируется в Белорусском государственном музее истории ВОВ.

При опубликовании этого снимка в газете было высказано предложение о том, что в группе конвоируемых на казнь была Маша Брускина.

Все письма и отзывы составлены в апреле-мае 1968 г. В большинстве из них рассказывается о довоенном знакомстве с М.Брускиной. В некоторых авторы утверждают, что на снимке они опознали М.Брускину. Однако, никаких сведений о подпольной деятельности М.Брускиной в июле-августе 1941 г. в Минске в письмах и отзывах не приводится.

В письмах имеется много противоречий, необоснованных утверждений, что не дает оснований принять их как достоверные документальные источники.

Несмотря на то, что в партархиве имеется достаточно сведений о деятельности подпольной группы К.И.Труса и О.Ф.Щербацевич, участники которой казнены 26 октября 1941 г., никаких данных (ни прямых, ни косвенных) об участии в подполье М. Брускиной не имеется.

В 1961 году в партархив поступило письмо родственников Тамары Кондратьевны Горобец с приложением ее фотографии, в котором утверждалось, что на уже известной нам фотографии, в числе конвоируемых на казнь патриотов Минска они опознали Горобец Т.К.

По нашей просьбе научно-технический отдел управления милиции произвел экспертизу фотографий, в результате которой было установлено совпадение по шести признакам: по форме лица, высоте лба, высоте носа, величине рта, положению углов рта, форме и высоте подбородка. Некоторые различия лишь были в форме бровей и высоте подбородка, что и не позволило эксперту ответить утвердительно.

Фотография Маши Брускиной, опубликованная в газете «Труд», и снимок казненной девушки также были посланы на научную экспертизу туда же. Но эксперты ответили, что изображение М.Брускиной «подвергалось сильной ретуши и по существу превратилось в рисунок. На нем не отразилось достаточного количества индивидуальных признаков внешности человека, необходимых для идентификации личности». Эксперты отказались решить вопрос о сходстве девушек, изображенных на этих двух снимках.

Зав. сектором партархива института истории партии

при ЦК КПБ В. Давыдова.

29 ноября 1968 г.

 

Документ 17

Письмо Л. Цеханович в редакцию газеты «Правда» и ответ ей из Института истории партии при ЦК КПБ

Отдел прессы. Письмо в редакцию

Об одной повести и авторской совести.

21 октября (1968 г. ? – Ред.) Д. 163.

Сожженный Минск, хмурая осень 1941 года… По улице под конвоем гитлеровцев гордо идут в последний путь трое. Мужчина, подросток и девушка. На груди у нее фанера с надписью: «Мы партизаны, стрелявшие по немецким войскам».

Трагическая фотография эта печаталась в различных изданиях у нас в стране и за рубежом, экспонируется в музеях. Минчане знают увековеченных на ней героев Минского подполья Кирилла Ивановича Труса и Володю Щербацевича. Но девушка, которую повесили вместе с ними фашистские изверги, поныне остается неизвестной. Сурово, скорбно и прямо смотрит она с фотоснимка в глаза нам. Будто ждет она, что сегодняшние следопыты партизанских троп не дадут ей остаться в безвестности, откроют людям ее имя.

Да, никто не знает пока, кто же она, а все верят, что имя этой юной героини белорусского народа прозвучит, заблещет вечным золотом в Книге славы нашей республики. И потому не меня одну, а многих читателей Белоруссии возмутила недавно нечестная попытка приписать подвиги неизвестной до сих пор партизанки другому человеку.

На страницах газеты «Труд» в двух номерах кряду печатался пространный материал Л.Аркадьева и В.Фрейдина «Повесть о Маше». Читатели увидели приложенные к нему два фотоснимка: один, о котором шла речь выше, а второй – девушки из Минска Маши Брускиной, погибшей при иных обстоятельствах в годы фашистской оккупации.

И хотя даже при беглом взгляде ясно, что Маша никак не была похожа на свою сверстницу – партизанку, шедшую на казнь, авторы повести настойчиво убеждают читателей в обратном. Именно Маша, заявляют они, и есть та, кого гитлеровские палачи повесили в Минске 26 октября 1941 года. Однако сам текст «Повести о Маше» также противоречит этому совершенно голословному заверению: в нем нет никаких убедительных доказательств, и в обилии подменяют сомнительные догадки, необоснованные предположения и просто домыслы.

Память героев священна. Каждый из них совершил свой подвиг, вошедший в нашу отечественную историю. В благородном, трудном деле раскрытия их имен и деяний недопустимы даже малейшие отступления от исторической истины. Как же расценить действия Л.Аркадьева и В.Фрейдина, если они поступились этой святой для народа правдой? Ведь своей недостоверной, явно подтасованной публикацией они равно оскорбляют память и Маши Брускиной, и неизвестной героини-партизанки из славного Минского подполья.

Л.Цеханович

Читательница «Правды»

Редакция «Правды» попросила Институт истории партии при ЦК КП Белоруссии высказать мнение по вопросам, затронутым в этом письме. Ниже публикуется ответ на просьбу редакции.

(Существует два варианта ответа. Можно предположить что один, краткий, был отправлен автору письма Л.Цеханович, а другой, более полный и развернутый, – редакции газеты «Правда». – Ред.)
Документ 18

Вариант первый:

«С глубоким уважением и признательностью мы, историки, относимся к тем журналистам, писателям, следопытам краеведения, которые серьезно, вдумчиво изучают факты и события Великой Октябрьской социалистической революции, гражданской и Великой Отечественной войн, социалистического строительства, жизни и судьбы их героев. Но к таким исследователям совсем нельзя, по нашему мнению, причислить авторов «Повести и Маше», опубликованной в газете «Труд».

Л.Аркадьеву и В.Фрейдину не хватает ни объективности, ни элементарной добросовестности.

Сердцевину их материала составляет раздел «Шесть свидетельств подвига». На нем мы и остановимся, потому что все остальное в произведении не имеет вовсе отношения к делу. Авторы пишут здесь: «Причастность Маши Брускиной к подпольной группе О.Ф.Щербацевич и К.И.Труса теперь уже не оставляет сомнения. Об этом говорят многочисленные свидетельства». Первым свидетелем они выставили заведующую сектором партархива Института истории партии при ЦК КП Белоруссии Веру Сафроновну Давыдову.

Но В.С.Давыдова никаких свидетельств им не давала. Наоборот, в беседе с В.Фрейдиным она предупредила, что в архивных материалах о минских подпольщиках Маша Брускина не упоминается… Анализ показал, что все другие свидетельства, приведенные в «Повести о Маше», выдержаны в том же духе: авторы торопливо и беззастенчиво передергивают сообщенные им факты, лицуют их на иной лад и делают на этой основе безапелляционные утверждения.

К сожалению, не только «Труд», но и некоторые белорусские газеты, а также республиканское телевидение огласили эту явную фальсификацию. В молодежной газете «Знамя юности», например, были помещены обширные воспоминания о Брускиной (на них есть ссылка и в «Повести о Маше»). Их автор С.А.Давидович утверждает, что передавала М.Брускиной листовки из подпольной типографии, где работал М.Чипчин… Во-первых, сама С.А.Давидович среди минских подпольщиков не числится. Во-вторых, казнь подпольщиков группы О.Щербацевич совершилась 26 октября 1941 года, а типография, где работал М.Чипчин, начала действовать только во второй половине декабря 1941 года… Где уж там говорить об установлении исторической истины, коль в этих «воспоминаниях» концы с концами совсем не сходятся!

Таковы факты. Они подтверждают справедливость мнения тов.Цеханович и многих других читателей «Правды», трудящихся Белоруссии. В то же время эти факты свидетельствуют и о том, что некоторые редакции газет, радио и телевидения неразборчиво и опрометчиво предоставляют высокую трибуну для рассказа о подвигах советских героев людям легкомысленным и нечестным, прибегающим ради сенсации к прямому искажению правды.

Недостойные «методы» литераторов Л.Аркадьева и В.Фрейдина, без сомнения, вызовут осуждение в среде советских журналистов, добросовестно и самоотверженно ведущих нужный народу поиск его неизвестных героев.

И. Игнатенко, доктор исторических наук, профессор,

директор Института истории партии при ЦК КП Белоруссии

С. Почанин, доктор исторических наук,

зам. директора института

г.Минск.

 

Документ 18

Вариант второй:

С глубоким уважением и признательностью мы, историки, относимся к тем журналистам, писателям и вообще следопытам, которые серьезно, вдумчиво изучают факты, события, действия героев Великой Октябрьской социалистической революции, гражданской и Великой Отечественной войны и социалистического строительства.

Но такие чувства мы испытываем только к тем, кто добросовестно, вдумчиво, взыскательно относится к своей благородной, но очень трудной работе. Следопыт должен руководствоваться только одной мыслью: непременно восстановить истину. Погоня за сенсацией, показуха, а тем более какие бы то ни было корыстные побуждения категорически противопоказаны ему. Настоящие следопыты – люди самоотверженные, терпеливые и объективные.

Причислить к таким следопытам авторов «Повести о Маше» Л.Аркадьева и В.Фрейдина, опубликованной в «Труде», мы не можем. Им не хватает ни объективности, ни терпения в поиске, ни элементарной добросовестности.

Сердцевиной «Повести о Маше» является раздел «Шесть свидетельств подвига». На нем мы и остановимся, потому что остальные в этом произведении не имеют никакого отношения к делу.

Авторы пишут: «Причастность Маши Брускиной к подпольной группе О.Ф.Щербацевич и К.И.Труса теперь уже не оставляет сомнения. Об этом говорят многочисленные свидетельства».

Первым свидетелем они выставляют заведующую сектором партархива Института истории партии при ЦК КПБ Веру Софроновну Давыдову. Оговоримся сразу же: В.С.Давыдова никаких свидетельств им не давала. В беседе с В.Фрейдиным она предупредила, что в архивных материалах о Минских подпольщиках имя Маши Брускиной не упоминается.

Что же касается девушки, повешенной на воротах дрожжевого завода, то имеется больше оснований полагать, что это комсомолка Тамара Кондратьевна Горобец. Фотография Тамары Горобец и снимок девушки, которую ведут на казнь, еще в 1961 году были переданы на научную экспертизу. Эксперты установили совпадение по шести признакам: по форме лица, высоте лба, высоте носа, величине рта, положению углов рта, форме и высоте подбородка. Некоторые различия были лишь в форме бровей и ширине переносицы, что и не позволило экспертам сказать: да, это Тамара Горобец. Но такие расхождения еще не являются решающими: как известно, девушки иногда сами придают форму бровям.

Обо всем этом и был поставлен в известность один из авторов «Повести о Маше» В. Фрейдин. Из той беседы он сделал своеобразный вывод: решил зачислить В.С.Давыдову в свидетели, будто бы хотя и не напрямую, но косвенно подтверждающую, что на фотографии 1941 года – Маша Брускина.

Так обстоит дело с первым «свидетельством». Второе построено по такому же принципу. Жена казненного К.И.Труса – А.В.Трусова говорит, что девушка на фотографии со щитом на груди приходила к К.И.Трусу и он называл ее Марией. Возможно, так оно и было, ту девушку тоже звали Марией, но имя Мария могло быть и подпольной кличкой. Ведь почти все подпольщики Минска ходили не под своими именами. Однако, главное не в этом. А.В.Трусова подтверждает, что она знала казненную девушку, которую звали Марией, но нигде не говорила, что это Маша Брускина.

Третья свидетельница – С.Е.Каминская, подтверждает, что в фашистской тюрьме она сидела вместе с группой Ольги Щербацевич и видела там девушку, повешенную фашистами на воротах дрожжевого завода. Она сидела в одной камере с Еленой Островской. Имени этой девушки С.Е.Каминская не знала. Разве можно это свидетельство ставить как подтверждение, что на фотографии со щитом на груди – Маша Брускина?

Четвертый свидетель – спасенный группой О.Щербацевич из лазарета советских военнопленных И.Н.Блажнов вообще не опознал на фотографии девушку, которую фашисты вели на казнь. Но он знал Елену Островскую и этого авторам «Повести» было достаточно, чтобы И.Н.Блажнова зачислить в свидетели, подтверждающие, что на фото никто иной, как Маша Брускина.

Пятый и шестой свидетели совсем ничего не говорят о Маше Брускиной. Они рассказывают о неизвестной героине, не дрогнувшей перед страшной казнью.

Вот и все «доказательства». Право же, этого крайне мало для таких утверждений.

В этом разделе «Повести о Маше» есть ссылка на опубликованные ранее воспоминания С.А.Давидович (см. «Труд» за 24 апреля 1968 г.). В этих воспоминаниях С.А.Давидович говорит, будто она, ветеран войны, выступая перед школьниками, рассказывает, как была свидетельницей казни трех подпольщиков на воротах дрожжевого завода и среди казненных видела М.Брускину. Это подтверждение вызывает сомнение, потому что из гетто фашисты никого не выпускали, тем более в качестве зевак на место казни. А С.А.Давидович находилась в гетто.

Далее С.А.Давидович приводит какую-то записку Маши Брускиной, будто бы присланную матери из тюрьмы перед казнью. Оригинала этой записки до сих пор никто не видел. Да и могла ли сохраниться такая записка, если мать М. Брускиной погибла во время погрома 7 ноября 1941 г.

К сожалению, не только «Труд», но и некоторые минские газеты («Знамя Юности», «Вечерний Минск» и другие), а также Белорусское телевидение клюнули на дешево состряпанную некоторыми недобросовестными людьми фальсификацию. Началась организованная кампания с целью любой ценой доказать, что на фотографии 1941 г. – Маша Брускина и добиться посмертного присвоения ей звания Героя Советского Союза.

В газете «Знамя Юности» (за 3 июля 1968 г.) с большими воспоминаниями о М.Брускиной выступила та же С.А. ДАВИДОВИЧ: Она утверждает, что передавала М. Брускиной листовки из подпольной типографии, где работал М.Чипчин.

Во-первых, С.А.Давидович среди минских подпольщиков не числится. Во-вторых, казнь подпольщиков группы О. Щербацевич совершилась 26 октября 1941 г., а типография, где работал Чипчин, начала действовать только во второй половине декабря 1941 года. В-третьих, С.А.Давидович утверждает, что М.Брускина работала в лазарете по ул. Ворошилова, а Л. Аркадьев и В.Фрейдин в первом «свидетельстве» пишут, что она была медсестрой в лазарете, который находился в здании политехнического института на Пушкинской улице. Как говорится, концы с концами не сходятся.

Фотография Маши Брускиноой, опубликованная в «Труде», и снимок казненной девушки были посланы на научную экспертизу. Эксперты ответили, что изображение М.Брускиной «подвергалось сильной ретуши и по существу превратилось в рисунок. На нем не отразилось достаточного количества индивидуальных признаков внешности человека, необходимых для идентификации личности». Эксперты отказались решать вопрос, имеют ли сходство девушки, изображенные на этих двух снимках.

Таковы факты. Они свидетельствуют о том, что некоторые редакции газет и руководители радио и телевидения слишком неразборчиво предоставляют трибуну недобросовестным, прямым фальсификаторам. Такие методы работы, какие применяют Л.Аркадьев и В.Фрейдин, чужды советской журналистике.

Директор Института истории партии при ЦК КПБ

доктор исторических наук, профессор И. Игнатенко.

Зам. директора Института

доктор исторических наук С.Почанин

 

Документ 19

Объяснительная записка заведующего отделом информации газеты «Вечерний Минск» ФРЕЙДИНА В.А.

Тема патриотического воспитания трудящихся мне близка и знакома. Много труда и творческого вдохновения вкладывал я в подготовку материалов о герое-пограничнике Александре Завидове, имя которого присвоено одной из застав; о защитнике Брестской крепости Родионе Семенюке, спасшем Знамя части; о прославленном партизанском командире Александре Самуйлике и о ряде других славных патриотах нашей Родины; в создание телефильма «Страницы бессмертия»; в подготовку альбома «Брестская крепость-герой». За организацию работы по освещению в печати патриотической темы я награждался почетным знаком ЦК ДОСААФ, почетными грамотами ЦК ЛКСМБ и Республиканского комитета ДОСААФ; получал благодарности ЦК профсоюза работников культуры.

Вот почему, когда заместитель редактора газеты «Вечерний Минск» Э.Н.Коляденко в марте 1968г. поручил мне заняться установлением имени Неизвестной девушки, запечатленной перед казнью на улице Минска, я отнесся к этому поручению с большим интересом и большой серьезностью. А сейчас впервые за 15 лет газетной работы мне предложено давать объяснения по поводу моих печатных материалов.

...В начале этого года у нас в редакции родилась идея пойти по следам фотографий, вошедших в историю Великой Отечественной войны и связанных с Минском. Об одном из таких снимков рассказывалось в материале «Когда музы не молчали». Мне предложили фото из книги «Великая Отечественная война Советского Союза», на котором изображены три человека со связанными назад руками в окружении своры карателей. В подписи указывалось, что это минские подпольщики перед казнью.

В связи с там, что имена двух изображенных на снимке уже известны /К.И.Трус и В.Щербацевич/, мне была поставлена задача попытаться узнать имя девушки, повешенной одновременно с К.Трусом и В.Щербацевичем, показать величие духа и огромный патриотизм советского молодого человека, еще раз изобличить звериное обличье фашизма.

Свой поиск я начал в феврале с.г. с посещения Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны. Старший научный сотрудник партизанского отдела музея А.Г.Ванькевич, к которой я обратился, сказала, что по следам интересовавшей меня фотографии недавно вел энергичный поиск корреспондент «Пионерской правды» В.Н.Морозов и что он, очевидно, сможет мне помочь. Тов.Ванькович порекомендовала мне прочесть статью В.Давыдовой в сборнике «Герои подполья», дала мне на несколько дней эту книгу.

Вскоре я встретился с тов.Морозовым. Он рассказал мне о том, что на фотографии его интересовал мальчик. Лишь два-три года назад, сказал тов.Морозов, удалось установить личность изображенного на снимке подростка. Журналисту помогли в этом родная тетя Володи Щербацевича, один школьный товарищ Володи и спасенный О.Ф.Щербацевич советский офицер. Полученные тов. Морозовым свидетельства дали ему факты для написания о Володе Щербацевиче очерков, документальной повести, сценария кинофильма «Казнен в сорок первом».

Тов.Морозов сообщил мне. что во время рассказа об этом фильме по телевидению с демонстрацией отдельных кадров, на студию позвонил один из зрителей и заявил, что узнает на снимке свою соученицу Машу Брускину. Это звонил, как выяснилось, довоенный выпускник Минской СШ № 28, ныне маляр стройгруппы Мингорресторантреста М.А.Ямник. В.Н.Морозов в своем блокноте нашел запись и о втором человеке, заявившем об опознании в Неизвестной Маши Брускиной. Это была пенсионерка С.А.ДАВИДОВИЧ:

Так начался мой поиск. О нем рассказано в опубликованном в «Вечернем Минске» материале «Они не стали на колени» /19, 23 и 24 апреля с.г./.

По вопросам, связанным с журналистским поиском, я советовался с заведующей сектором партархива Института истории партии при ЦК КПБ В.С.Давыдовой. Вера Сафроновна достала папку, в которой находились акт экспертизы, снимки, письмо одной женщины с Украины, которая заявляла, что узнала на снимке казни патриотов Минска свою дочь. Я познакомился с этими документами.

Действительно, девушка на присланном женщиной снимке имеет сходство с Неизвестной. Но экспертиза обнаружила несовпадение по некоторым признакам и не дала заключения, что на присланной фотографии и снимке перед казнью запечатлен один и тот же человек. В репортаже о поиске я мог бы рассказать и об этой версии, но Вера Сафроновна не посоветовала этого делать. Она предупредила меня, что с подобными материалами нужно выступать осторожно.

Выслушав мой рассказ о поиске, о первых свидетелях, которые назвали имя М.Брускиной, тов.Давыдова дала мне две полезных рекомендации: во-первых, назвать имя Маши Брускиной как предположительно установленное, во-вторых, повествовать о Брускиной не от своего имени, а ссылаясь на воспоминания свидетелей. Тов. Давыдова любезно предоставила мне несколько фотографий, которые были лучше по качеству, нежели имевшиеся в распоряжении редакции репродукции.

В ходе поиска я продолжал поддерживать связь с партизанским отделом музея истории Великой Отечественной войны. В середине апреля заведующая этим отделом Р.А.Фатуймас сообщила, что материал о Брускиной будет напечатан в газете «Труд», специальный корреспондент которой был в музее, что затем по заданию этой газеты репродуцировалась вся серия снимков, запечатлевшая казнь советских патриотов – К.Труса, В.Щербацевича и Неизвестной.

Во время первой встречи с тов. Давидович я узнал, что она до начала моих поисков отнесла в газету «Знамя юности» свои воспоминания о Маше Брускиной. Бывший одноклассник Брускиной М.А.Ямник и бывший директор СШ № 28 Н.И.Стельман говорили мне, что с ними уже беседовали корреспонденты, записали их свидетельства. Словом, я мог почувствовать интерес, проявленный к названной фотографии не только «Вечерним Минском». Кроме того, после премьеры в кинотеатре «Новости дня» фильма «Казнен в сорок первом» режиссер картины В.Четвериков перед полным залом зрителей авторитетно заявил, что девушка, считавшаяся до сих пор Неизвестной, стала известной. «Это, – сказал он, – выпускница СШ № 28 г.Минска Маша Брускина».

Мне удалось найти М.А.Ямника, который знал Машу по детскому саду и совместной учебе в школе, который встречался с Брускиной несколько раз в первые месяцы оккупации Минска гитлеровцами. Ямник подтвердил, что это он звонил на телестудию и сообщил имя Брускиной. Имя той, которую узнал на снимке. Тов. Ямник сказал мне, что видел в городе Дину Рубину, а та, мол, в десятом классе сидела с Машей Брускиной за одной партой и, конечно, должна помнить подругу.

Директор СШ № 28 А.Е.Котова, которой я сообщил о своем поиске, порекомендовала мне встретиться с бывшим директором этой школы Н.И.Стельманом. Посмотрев фотокарточку, старый педагог заявил, что в девушке со щитом на груди он узнает одну из лучших учениц довоенного выпуска школы Машу Брускину. Я показал учителю-пенсионеру такой же снимок в книге «Великая Отечественная война Советского Союза».

В беседе со мной тов. Давидович, которая до войны работала вместе с Машиной матерью Л.М.Бугаковой, вспоминая людей, знавших семью Брускиной, назвала фамилию скульптора Азгура. Он, как утверждала тов. Давидович, земляк Бугаковой и что подруга рассказывала ей об Азгуре. На самом же деле оказалось, что Л.М.Бугакова – двоюродная сестра Азгура, что Маша Брускина очень часто бывала в доме дяди, ходила к нему в мастерскую. Я показал тов. Азгуру, которого пригласил в редакцию, снимки. Он их долго рассматривал и потом сказал, что узнает в девушке свою племянницу. На следующий день З.Азгур с утра пришел в музей и посмотрел в экспозиции всю серию снимков. Ему показали также более четкие отпечатки из картотеки. И он заявил в присутствии сотрудницы партизанского отдела Г.А.Ванькевич: «Да, это Машенька. Я узнаю ее». То же самое он сказал и бывшему директору музея С.Р.Щуцкому, в кабинете которого снимал пальто.

Это свидетельство было важным не только потому, что исходило от родственника. Ведь художникам присуща хорошая память на человеческие лица. Через несколько дней я получил от народного художника Белоруссии З.И.Азгура письмо, в котором он официально подтвердил, что изображенная на снимках казни девушка – его двоюродная племянница Маша Брускина.

Заведующая партизанским отделом музея Р.А.Фатуймас, у которой я брал адрес жены К.И.Труса Александры Владимировны, сказала, что у нее имеется письменное подтверждение об опознании девушки и что написано оно в январе 1968 г., т.е. задолго до начала моего поиска. А.В.Трусова писала в своем подтверждении, что на фотографии казни рядом со своим мужем и подростком узнала девушку, которая часто приходила и ним домой в дни оккупации и приносила какие-то свертки ее мужу, что Кирилл Иванович называл ее Марией, инструктировал.

Этими и некоторыми другими данными, собранными в результате поиска, располагал я, приступая к написанию материала «Они не стали на колени». Первую часть этой публикации, которая напечатана в «Вечернем Минске» 19 апреля, я прочитал тов.Ванькевич А.Г., а затем по телефону тов. Давыдовой В.С. Сделанные Верой Сафроновной замечания я тут же внес в гранки.

В своем материале «Они не стали на колени», как и рекомендовала тов. Давыдова, автор не сделал никаких категоричных утверждений. Я писал: «Люди, с которыми мы встречались и беседовали, предполагают, что девушка на этом снимке – выпускница 28-й минской средней школы комсомолка Маша Брускина. Об их воспоминаниях и свидетельствах мы расскажем в ближайших номерах газеты».

Так я писал вначале. И заканчивая публикацию, я не взял на себя смелость от своего имени делать выводы. Я писал: «Свидетельства... подтверждают, что на снимке, вошедшем в историю великой Отечественной войны, рядом с подпольщиками, чьи имена и дела уже известны, гордо стоит комсомолка Маша Брускина – девушка с горячим сердцем патриотки, страстно любившая жизнь, мечтавшая о подвиге ради жизни». Я также не назвал в материале Брускину подпольщицей. Только в одном месте я высказываю лишь предположение о связи Маши с группой К.Труса – Щербацевич я писал: «Существует ли взаимосвязь между названной выше группой и деятельностью Маши? Видимо, да».

Как и информировала тов. Фатуймас Р.А., центральная газета «Труд» большой материал поместила 24 апреля с.г. А вскоре дала и второй репортаж о встрече автора Л.Аркадьева в Москве с отцом Маши, который откликнулся на первую публикацию в «Труде». В ходе поиска я тоже напал на следы Машиного отца. Его адрес сообщил мне родной дядя М.Брускиной А.М.Бугаков – журналист из центральной газеты «Сельская жизнь». В своем письме тов. Бугаков писал: «К большому сожалению, добавить что-либо о Маше не смог. У меня ничего нет. И видел ее всего два раза и то мельком».

Я послал письмо в Москву Б.Д.Брускину. Он, получив письмо, откликнулся телефонным звонком. Он подтвердил, что на снимках, которые ему показали (репродукции из Минского музея), он узнал свою дочь и подтвердил это в своем письме в редакцию газеты «Труд», из которой вновь узнал о страшной судьбе своей дочери. Именно вновь, потому что в сентябре 1944 г. на свой запрос в Минский горисполком о судьбе родных он получил письмо от сотрудницы горсовета Л.Левиной, в котором она писала о том, что очень хорошо знала Машу Брускину до войны, жила с ней в одном районе в дни оккупации и что «Ваша дочь в 1941 году перед Октбрьскими праздниками была повешена за то, что переодевала красноармейцев и выпускала их на волю из госпиталя...» Это письмо было датировано 17/9-44 г. Оно полностью воспроизводится газетой «Труд» в материале «Светя другим»...

В этом материале, в частности, содержался призыв ко всем, кто знал Машу Брускину или что-либо о ней, откликнуться. Я, по согласованию с редактурой, позвонил в «Труд». В беседе с редактором отдела пропаганды Н.Н.Кишкиным я высказал свои замечания о неточностях в публикациях Л.Аркадьева. Эти неточности не были столь уж серьезными, но я считал свои долгом обратить на них внимание. Сообщал также о письмах, которые получил «Вечерний Минск» от школьных товарищей и соседей Маши Брускиной.

Вскоре по командировке «Труда» в Минск вновь приехал автор публикаций московский кинодраматург Л.А.Аркадьев. Он попросил меня помочь ему продолжить поиск. Я ответил, что могу сделать это только в том случае, если получу указание своего редактора. После беседы с тов. Аркадьевым наш редактор Г.С.Лысов предложил мне снять копии со всех свидетельских писем и заявлений о Маше Брускиной и по одному экземпляру копий дать спецкору «Труда», а оригиналы документов сдать в партархив Института истории партии при ЦК КПБ. Тов. Лысов сказал также, что нужно помочь тов. Аркадьеву найти причастных к делу людей. Для этой цели нам несколько раз предоставлялась машина. Я помог тов. Аркадьеву встретиться с бывшими одноклассниками Маши Брускиной Е.М.Каменковичем, Д.А.Хитровой (Рубиной), Э.Г.Попок, соседкой Маши В.И.Банк, с ее двоюродным дядей З.И.Азгуром.

Я помог тов. Аркадьеву разыскать также А.В.Трусову и спасенного О.Ф.Щербацевич летом 1941г. советского военнопленного И.Н.Блажнова, присутствовал во время бесед с ними. Александра Владимировна вновь подтвердила, что летом 1941 г. к ним домой на улицу Проводная приходила часто девушка, которая была повешена вместе с ее мужем и мальчиком 26 октября 1941 г. по улице Ворошилова. Сказала, что фамилии девушки не знает, что К.И.Трус называл ее Мария, что девушка иногда приходила с подругой.

Тов. Блажнов по просьбе Л.Аркадьева пришел в редакцию «Вечернего Минска». Он заявил, что девушку на фотографии не знает, не видел ее в лазарете, фамилия Брускина ему незнакома. Отвечая на вопросы Аркадьева, тов. Блажнов рассказал, где служил, как попал в плен, как в госпитале познакомился с О.Ф.Щербацевич и она помогла группе советских офицеров выйти из лагеря, о предателе Рудзянко.

Я беседовал с бывшей узницей минской тюрьмы С.Е.Каминской (о ней писалось вначале в материале «Бессмертие» – «Труд», 24/IY.68 г.), со свидетельницей казни Н.А.Жевник и А.С.Козловским, который сохранил отпечатки снимков, запечатлевших казнь советских патриотов в Минске 26 октября 1941 г.

После первых публикаций о казненной фашистами девушке прошло три месяца. За это время были получены новые подтверждения личности Маши Брускиной. В то же время я не слыхал конкретных заявлений о том, что я ошибся и выдал другого человека за Машу Брускину. Мне об этом никто не позвонил и не написал. Никаких опровержений или писем читателей, опровергавших версию о Маше, не поступало и сейчас, спустя полгода, не поступило их и в газету «Труд».

Именно поэтому в июле с.г. с разрешения редактуры «Вечернего Минска» я дал согласие на совместное выступление в «Труде», предложенное москвичами. Я предлагал тов. Аркадьеву писать материал в Минске вместе. Но времени свободного у него не оказалось, и он сказал, что напишет материал один, используя при этом собранные и мной данные. Я просил его, а затем и сотрудников отдела пропаганды «Труда» заблаговременно прислать мне гранки предстоящего выступления.

К огорчению, я получил гранки в день верстки (19/YII.68 г.), когда практически невозможно внести крупные правки. О своих сомнениях относительно формы подачи и частично по содержанию я немедля сообщил по телефону старшему литсотруднику отдела пропаганды «Труда» Л.К.Алимамедовой. Мне не нравились чрезмерная смелость, с которой написана первая часть «Повести о Маше» («Труд», 20 июля с.г.), неудачное, на мой взгляд, использование выдержки из статьи В.Давыдовой «В битве за Отечество» (сборник «Герои подполья», Политиздат, 1965 г., стр. 38 и 46) и некоторые другие моменты.

Ко времени продолжения рассказа о Маше Брускиной была найдена подшивка «Пiянера Беларусi» за 1938 год и фото ее (в номере за 17 декабря). К сожалению, качество газетного изображения оказалось очень плохим. Естественно, нельзя было получить и выразительной репродукции. Тем не менее, я просил тт. Алимамедову и Аркадьева обязательно произвести экспертизу двух снимков и только в случае положительного результата идти на продолжение публикации. Мне в ответ на это сообщили, что, ввиду искаженного газетного снимка, экспертиза не берется производить сличение на схожесть, но, мол, многие из тех, кто видел снимки, находят сходство девушек и что в «Труде» верят в правильность имени Маши Брускиной.

Люди, с которыми мне приходилось в ходе поиска уточнять личность Неизвестной, говорили настолько искренне и убежденно, что не поверить им было нельзя. Я понимал, что все 13 человек, близко знавшие Машу, с которыми я беседовал, не стремятся извлечь личную выгоду или приписать себе какие-либо заслуги. Все они рассказывали о знакомой им Маше Брускиной, которую узнали на фотографиях казни.

Я поверил этим людям, ибо часть из них совершенно не знали друг о друге, а некоторые и вовсе не знакомы, но все уверенно говорили о Неизвестной: «Это – Маша Брускина!». Я доверял им потому, что, встречаясь с Машей почти повседневно на протяжении многих предвоенных лет, они должны были запомнить ее. Я не допускал и сейчас не допускаю мысли о том, что меня пытались умышленно ввести в заблуждение (а, значит, и газету) такие люди, как:

I. Коммунист, действительный член Академии художеств СССР, народный художник Белоруссии З.И.Азгур (дядя М.Брускиной);

2. Коммунист, участник войны, заместитель директора завода электромонтажных изделий Е.М.Каменкович (бывший комсорг СШ № 28);

3. Коммунистка, секретарь секции бывших узников фашистских концлагерей Республиканского Совета ветеранов войны С.А.Давидович, которая вместе с Л.М.Бугаковой носила Маше в тюрьму передачу, а 27 октября 1941 г. лично видевшая Машу повешенной по ул.Ворошилова;

4. Брускин Б.Д. – отец Маши, который разыскивал дочь с 1941 года;

5. Бывшая соседка по квартире В.И.Банк – свидетельница ареста Маши, человек, который в день казни Маши узнал о страшной участи подруги;

6. Одноклассники Маши Брускиной М.А.Ямник, Д.А.Хитрова, Д.З.Вильчик, Э.Г.Попок и другие;

Да, я им поверил, как поверил бы любой другой непредвзятый журналист.

Этим своим заявлением я не стремлюсь безапелляционно утверждать, что мы назвали имя Маши Брускиной правильно. Кто знает, быть может имеются более основательные свидетельства о другом человеке. Если такое предоставят газете и мне будет поручено продолжить поиск, я не пожалею сил и времени, чтобы довести дело до конца. Тем более, что в материалах «Вечернего Минска» не содержалось заявления о том, что поиск окончен и к уже известным сведениям добавить нечего. Журналистская практика знает случаи, когда герои, чье имя впоследствии становилось всемирно известным, сначала были названы другим именем. Один из таких примеров – очерк П.Лидова в газете «Правда», где о Зое Космодемьянской сообщалось как о Тане. Настоящее имя героини стало известно позднее.

Я работал над материалом «Они не стали на колени» честно, без предвзятости и каких бы то ни было корыстных побуждений. Об этом я заявляю со всей ответственностью как журналист и как коммунист.

 
 
Яндекс.Метрика