Докажите, что не доказано
Михаил НОРДШТЕЙН
Почти сорок лет назад "Труд" опубликовал очерк "Белорусская
героиня", в котором было названо ее имя. Однако до сих пор официальный Минск
считает ее "неизвестной".
Напомню о начале этой истории. 26 октября 1941 года в оккупированном Минске каратели совершили несколько публичных казней. У дрожжевого завода повесили мужчину, девушку и подростка. Фотограф из карательного подразделения вряд ли предполагал, что отснятые им кадры будут фигурировать на Нюрнбергском процессе (1946), войдут в учебники истории, попадут в обошедший экраны мира фильм Михаила Роома "Обыкновенный фашизм" и займут место в музейных экспозициях.
Уже после войны стало известно, что казненные входили в подпольную антифашистскую группу, помогли бежать из лазарета — концлагеря пленным советским офицерам, снабдив их документами, гражданской одеждой, явками в городе. Двое казненных - Кирилл Трус и Володя Щербацевич - были опознаны и награждены посмертно орденом Отечественной войны. А вот девушка попала в "неизвестные".
В апреле 1968-го минский журналист Владимир Фрейдин после кропотливого поиска опубликовал в трех номерах "Вечернего Минска" очерк "Они не стали на колени". Имя неизвестной героини было названо: Маша Брускина, 17-летняя минчанка.
Независимо от Фрейдина столь же упорный поиск вели и московские исследователи. В том же апреле 1968-го газета "Труд" опубликовала очерк кинодраматурга Льва Аркадьева "Белорусская героиня", а спустя несколько месяцев радиостанция "Юность" дала в эфир передачу на ту же тему Ады Дихтярь с живыми голосами свидетелей. И там и там один и тот же вывод: казненная у дрожжевого завода - Маша Брускина.
Идеологические начальники и в Минске, и в Москве, привыкшие делить геройство по национальному признаку, встретили обе публикации и радиопередачу, что называется, в штыки. Еврейку в белорусские героини?! Не допустить! И хотя ни по одному изложенному факту опровержений не было, Владимиру Фрейдину пришлось писать "объяснительную" и, в конце концов, уйти из редакции "Вечернего Минска". Аду Дихтярь из радиостанции "Юность" сразу же уволили.
В 1985-м в литературном сборнике журнала "Советиш Геймланд" ("Советская Родина") "Год за годом" была напечатана документальная повесть Льва Аркадьева и Ады Дихтярь "Неизвестная", где подробно рассказывалось о поиске, который привел авторов к установлению имени повешенной девушки. Их вывод был подкреплен заключением эксперта-криминалиста, подполковника милиции Шакура Кунафина.
Но и на сей раз цековские идеологи и подчиненные им работники Института истории партии при ЦК КПБ и Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны в "Неизвестной" Машу Брускину не признали. Зато появилась альтернативная версия, так сказать, в противовес: повешенная у дрожжевого завода патриотка — Шура Линевич из деревни Новые Зеленки Червенского района Минской области.
Что же известно о Шуре? В 1937-м, когда ей было 12 лет, после смерти матери старшая сестра увезла ее в Минск, и с тех пор односельчане девочку не видели. В 1987-м в Белорусский государственный музей истории Великой Отечественной войны пришла минчанка Н. П. Дедко (по мужу Шевченко). Во время казни ей было 8 лет. Она заявила, что на фотографии повешенной девушки узнала свою тетю Шуру (Сашу) Линевич. По словам минского историка К. И. Доморада, Шуру узнали на том же снимке также два ее школьных товарища (их фамилии он не назвал) и родственники.
На заседании "круглого стола" (1992), созванного в том же музее по поводу установления личности "неизвестной", К. И. Доморад утверждал: о казни Шуры Линевич односельчане узнали в декабре 1941-го или январе 1942-го от бойца проходившей через деревню разведгруппы Губского. В 1999-м в статье "Подвиг и подлог" (газета Червенского района "Районный вестник", № № 89-92) К. И. Доморад называет уже вместо Губского партизана Галицкого.
Так кто же тогда источник информации о казненной девушке из Новых Зеленок: Губский или Галицкий? И откуда тот или другой узнал о казни? Видел сам или о ней ему кто-то сообщил? Тогда кто же этот "кто-то"? Где и когда произошла казнь - в Минске или другом месте?
В той же статье К. И. Доморад писал: "Фашистские контрразведчики задержали Сашу Линевич в каком-то немецком учреждении и при обыске у нее на квартире обнаружили пистолет".
Откуда эти сведения - автор умалчивает. Называет девушку из Новых Зеленок "активной подпольщицей" и опять никаких подробностей, ссылок на свидетелей, источники информации.
Так на чем же тогда зиждется утверждение, что у дрожжевого завода была казнена Шура (Саша) Линевич? На узнавании по снимкам казни? Однако и здесь возникают вопросы.
Напомню, что официально эта версия возникла лишь в 1987-м году — спустя почти двадцать лет после первых публикаций в "Труде" и "Вечернем Минске" и радиопередачи, и через два года после документальной повести Л. Аркадьева и А. Дихтярь о Маше Брускиной. Почему же никто из родственников и односельчан Шуры не обратился по этому поводу с протестом, скажем, в ту же газету "Труд", которая, безусловно, поступала и в Червенский район? Могли написать письмо и в ЦК КПБ, мол, нашу героиню-односельчанаку подменили другим человеком.
Не написали. Во всяком случае, ни в 1968-м, когда впервые в печати было названо имя Маши Брускиной, ни в последующие два десятилетия каких-либо протестов из Новых Зеленок нигде не обнаружено.
А ведь, полагаю, некоторые из новозеленковцев старшего поколения уже побывали в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны и видели те фотографии. Не в глухомани живут, рядом Минск. Могли бы, показав на "Неизвестную", решительно заявить: "Это наша односельчанка Шура (Саша) Линевич".
Не заявили. (За столько — то лет!). Почему? Поборники этой версии приводят такой довод: дескать, жители Новых Зеленок на этот вопрос ответили: "Мы всегда знали, что это наша Шура, и думали, что все об этом знают".
"Аргумент", скажем прямо, сомнительный. "Всегда знали"… На основе каких данных? Узнали на снимках? Но степень достоверности такого утверждения зависит и от других слагаемых. Только их совокупность, тщательное сопоставление одних фактов с другими позволяет сделать более или менее определенный вывод.
Так ли уж хорошо помнила свою тетю Н. Дедко, которой к моменту казни было 8 лет? Односельчане, повторяю, видели Шуру в последний раз 12-летней, а на снимках - взрослая девушка. В течение "переходного" возраста внешность меняется значительно. Да и многие ли из новозеленковцев столь крепко запомнили девчушку-подростка, чтобы мигом ее узнать через много лет?
"Похожесть" - фактор весьма субъективный. Еще в 1961-м в "Неизвестной" "узнала" свою сестру Тамару жительница города Жданова Н. Шарлай (Горобец). Назывались и другие имена. Но после тщательного изучения представленных "доказательств" все эти версии отпали.
Есть и другой, можно сказать, уже классический пример подобного рода. На широко известном снимке фронтового корреспондента М. Альперта "Комбат" кто-то узнавал погибшего сына, без вести пропавшего отца, свояка и т. д. Множество писем с "узнаванием", множество имен… И только после скрупулезного исследования удалось установить: "Комбат" - это вовсе не комбат, а младший политрук Алексей Гордеевич Еременко.
В Белорусском музее истории Великой Отечественной войны я задал, в общем — то, уже банальный вопрос: Почему, несмотря на неопровержимые факты, до сих пор вы держите Машу Брускину в "неизвестных"?
Молодой научный сотрудник раздраженно ответил:
— Да знаем, знаем мы про эту Машу! Но есть еще Шура Линевич из Новых Зеленок. Ее вся деревня узнала.
В августе 2006-го я приехал в Новые Зеленки. Показал фотографии казни у дрожжевого завода старожилам, жившим в деревне еще до войны, - Казимиру Брониславовичу Ржеутскому (1922), Марии Антоновне Шманай (1929) и Янине Адамовне Ковалевич (1922). Ни один из них наличие там своей односельчанки не подтвердил. Вот и "вся деревня узнала"…
В версии с Шурой Линевич бросается в глаза и другое: официозные белорусские историки не очень-то ее разрабатывали. Ограничились скудными сведениями, о которых здесь уже говорилось. Но ведь имя девушки, как и других односельчан, погибших в борьбе с оккупантами, — на обелиске в Новых Зеленках. Так что же конкретное совершила Шура и где? Вполне допускаю, что была подпольщицей или партизанкой. Вот и провести бы скрупулезное исследование этой юной жизни с тех пор, как грянула война.
Не было такого исследования. Да и нужно ли оно было поборникам так называемой "идеологической целесообразности"? Ведь если бы их доказательства были неопровержимыми, разве оставалась бы надпись "имя девушки не установлено" на мемориальной доске у дрожжевого завода?
То, что уже доказано, подтверждено очевидцами, свидетелями, полностью исключает надуманную версию. Однако чиновники, от которых зависит снятие ярлыка "Неизвестная" с уже установленной личности, продолжают упорно твердить: "не доказано".
Что не доказано, господа? "Не доказаны" рассказы одноклассника Маши М. Ямника, жившей с ней в гетто Е. Левиной и близкой подруги Машиной матери С. Давидович о том, как Маша Брускина собирала гражданскую одежду и медикаменты для раненых советских офицеров, готовя их к побегу из лазарета-концлагеря? "Не доказано" свидетельство вдовы Кирилла Труса о том, что приходившую к ним домой девушку со свертками одежды он инструктировал и называл Марией? Что о казни Маши у дрожжевого завода знали в 1941-м многие узники Минского гетто, в том числе хорошо знавшие ее Елена Левина, Эмма Родова, Дора Берсон, о чем написал в своей книге "Менскае гета" один из руководителей еврейского антифашистского подполья Гирш Смоляр? Что помимо узников из рабочих колонн, работавших в "русском" районе города, Машу видели в петле на следующий день после казни уже упомянутая здесь Софья Давидович и отец Машиной подруги Веры Банк? Что минчанка Александра Лисовская, проходя мимо дрожжевого завода в конце октября 1941-го, видела, как ноги повешенной целовала женщина из гетто (сползла шаль, а на спине - желтая лата), называя ее "доченькой", "Мусенькой"? Что Машу Брускину на снимках казни опознали ее отец Б. Брускин, двоюродный дядя — народный художник Заир Азгур, бывшие директор и комсорг 28-й средней школы Н. Стельмах и Е. Каменкович, одноклассники Маши М. Ямник, Р. Митькина, Е. Шварцман (сидела с ней за одной партой) и другие - всего около 20 человек? Что опытнейший московский эксперт-криминалист подполковник милиции Ш. Кунафин, тщательно изучив все добытые материалы, пришел к твердому выводу: девушка на снимках казни - Маша Брускина?
Так какие еще нужны доказательства?
* * *
У белорусской героини отнято имя…
Когда цековские столоначальники топили все убедительные аргументы сначала в гневливой риторике, а затем во всякого рода "сомнениях", надуманность которых была явной, - тут все понятно. Политика государственного антисемитизма тех лет не могла допустить, чтобы еврейка Брускина была признана героиней. Тут хоть кол на голове теши - мертво! Ну а что же нынешние идеологи?
Со слов Лины Турпусман, секретаря Общества по увековечению памяти Маши Брускиной, еще в 2000-м году бывший минчанин, ветеран Великой Отечественной, почетный гражданин Иерусалима Лев Овсищер обратился к тогдашнему послу Беларуси в Израиле Геннадию Лавицкому с тем же многолетним вопросом: почему до сих пор Маша Брускина "неизвестная"? Посол посоветовал обратиться прямо к белорусскому президенту. Такое обращение было послано. А вскоре пришли ответы сразу из трех инстанций: МИДа, Института истории Академии наук и Музея истории ВОВ: нет достаточных доказательств, что казненная патриотка — Маша Брускина.
Почему ж тогда за пределами Беларуси доказательства признаны достаточными? О Маше рассказано во всемирно известных музеях "Яд ва Шем" в Иерусалиме и "Холокост" в Вашингтоне. Подвиг девушки из Минска отмечен медалью Сопротивления музея "Холокост". В Израиле в мае 2006-го установлен памятник Маше Брускиной и всем еврейкам, павшим в борьбе с нацизмом. Если кто-то думает, что подобное государственное и общественное признание приходит без скрупулезного изучения фактов и доказательств, тот глубоко ошибается…
Создается впечатление, что официальный Минск, так и не сумев опровергнуть собранные почти за сорок лет доказательства, просто обходит их молчанием. Даже мемориальная доска, открытая несколько лет назад на месте казни у дрожжевого завода, оказалась вдруг как бы стыдливо спрятанной от прохожих — повернутой от улицы в сторону проходной…
Не молчите! Докажите, в конце концов, что жертва, принесенная Машей Брускиной на алтарь Победы, не доказана. Создайте государственную комиссию, привлеките историков, криминалистов, снова изучите многочисленные свидетельства — в Истории ничто не пропадает бесследно. И решите, наконец, для самих себя и для всех граждан страны, для ее подрастающего поколения, кто же эта девушка на снимках фашистской казни. Даже если для миллионов людей в мире ее имя, ставшее одним из символов борьбы с нацизмом, давно известно.
"Труд", 5 апреля 2007 г.