Не отступаем
Лина ТОРПУСМАН
В конце января 2000 года мне довелось выступить на сборе
белорусского землячества в Израиле с сообщением об основании фонда для
сооружения памятника нашей национальной героине Маше Брускиной. Маша – юная
подпольщица, повешенная нацистами в Минске 60 лет назад. И до сих пор в
Белоруссии она официально числится неизвестной.
После выступления ко мне подошла семейная пара, и женщина, сказав, что она дочь начальника разведки партизанской бригады, попросила координаты счета. Эта семья и деньги внесла, и, дабы привлечь других людей, поместила заметку с данными счета на доске объявлений в своем хостепе.
Вскоре подошла еще одна женщина, представившаяся Сарой, соседкой Маши по довоенному Минску. «В 1941 году мне было девять лет, а Машеньке семнадцать. Мы жили с ней в одном доме. Ах, какая милая девушка была Маша! Потом мы эвакуировались, а она с мамой осталась в Минске. В Минском гетто она была вместе с моей двоюродной сестрой. Сестра выжила, а Машенька погибла. Ах, какая она была милая…» «Вот заметка с данными счета для памятника Маше», – протянула я ей листок. Сара резко изменилась, улыбка сошла с ее лица. «Я подумаю», – сухо ответила она, поспешно пятясь, отступая мелкими нервными шажками.
Немало их – тех, кто с чувством вспоминает на вечерах, пишет со слезой статьи, воодушевленно призывает, но ни одного шекеля ни на одно дело из личного кармана не выложит. По-моему, эти мемуаристы, просветители, публицисты не имеют права писать на определенные темы. В данном случае – о Брускиной. В отличие от них, такое полное моральное право есть у Льва Овсищера и у меня. По этому праву пишу и действую.
В статье Рива Менскера «За Брускину и Щербацевича – в следственный изолятор» (ЕК, 27.12.2001) сообщается: «Ее (Брускиной – Л.Т.) имя носят улицы в Нью-Йорке и Иерусалиме, а в Тель-Авиве ей сооружен памятник».
Насчет Нью-Йорка не знаю, а в нашей стране имя Маши никак не увековечено, ни памятника, ни улицы ее имени у нас нет. За что мы и ведем борьбу, что мы всемерно и пытаемся исправить. К сожалению, Национальный институт Катастрофы и героизма европейского еврейства Яд ва-Шем ведет себя как независимое государство, вернее, как государство в государстве. Устно даются обещания, затем от них отказываются. Дирекция Яд ва-Шема не отвечает на запросы даже депутатов Кнессета.
Огорчает позиция руководства Иерусалимского комитета ветеранов войны, расписавшегося в собственном бессилии.
На этом фоне особенно выделяются ветераны, сделавшие взносы и душой болеющие за правое дело. Подполковник Марк Новиков внес 200 шекелей, бывшая медсестра Лея Ционская – 100, по 50 шекелей внесли партизаны Вячеслав Тамаркин и Яков Пучинский. Бывший малолетний узник Минского гетто Абрам Рубенчик пожертвовал десять книг своих воспоминаний, и они внесли в общую копилку 500 шекелей.
На просьбу о помощи откликнулись: Сара Зингер-Палей, собравшая 400 шекелей; Дора Бернштейн собрала 130; комитет ветеранов Нацрат-Илита (председатель Михаил Комиссарчик) прислал 200 шекелей; комитет ветеранов иерусалимского района Неве-Яаков (председатель Михаил Сандлер) – 155. По 100 шекелей внесли Лея Шагал, Роза Фурман, Николай Лубенски. Журналистка радиостанции РЭКА Лея Алон сделала прекрасную радиопередачу о Маше и лично внесла в фонд 100 шекелей. Нечасто, ох как нечасто так поступают журналисты – осуществляют то, к чему призывают других. Нелишне здесь вспомнить – в израильской армии командир с кличем «Ахарай!» («За мной!») первым бросается в атаку.
Ариэлла Мутеперл, не будучи житомирянкой, внесла 50 шекелей на памятник в Житомире. А сейчас, выхаживая больного мужа, жертвует 50 шекелей на памятник Маше. По 50 шекелей внесли сестры Резник, Макс Привлер, Вильгельм Райз, Зиновий Бураковский, Юрий Сухопуцкий. Макс Привлер, разведчик в 12 лет, трижды расстрелянный фашистами, поместил предсмертное фото Маши в верхнюю грань магендавида, изображенного на обложке его сборника «Еврейские дети в борьбе с фашизмом», явочным порядком вводя юную подпольщицу в пантеон наших героев.
В одном из телефонных разговоров с Вильгельмом Райзом, недавно потерявшим жену, сетовала я на большие трудности. «Давайте я, вы, ваши знакомые, давайте скинемся по 300-400 шекелей, и это решит дело», – предложил Виля. И знакомых таких раз-два и обчелся, и дела это не решит. Но какова щедрость человека, тяжело работающего за минимальную зарплату!
40 шекелей внесла Эмма Прошицкая, 36 – Моисей Ратне, по 20 – Бэлла Гурович, Владимир Левин, Герасимова, Ира Богина и Владимир Магазинер. 400 шекелей прислала из Америки Фира Кагановская, а ее нынешние землячки Нелли Орловская, Сима Любарская и Фаня Окунь – 40. Почти 200 шекелей, также из США, пришли от Доры и Олега Эльпериных. Летом минувшего года не назвавшие себя люди прислали из-за границы чеки на общую сумму 420 шекелей. Думается, это родственники и знакомые Эльпериных.
Из письма Доры Эльпериной: «Для меня это (взнос. – Л.Т.) особенно необходимо душевно, так как мой дядя, 26-летний Абраша Налибоцкий, тоже был повешен в Минске за изготовление фальшивых документов, по которым люди уходили в партизаны. Об этом написано в книге Смоляра «Минское гетто». Поэтому я воспринимаю этот памятник как и память о нем».
Вот достойный ответ тем, кто скептически, а порой и возмущенно спрашивает: если погибли многие, чего вдруг памятник одной Брускиной, чего ее выделять… Эта девочка – обвинение произволу, творимому с евреями в галуте. И одновременно она – символ непреклонности духа еврейского народа, его непобедимости и бессмертия. Поэтому мы не отступаем в решимости увековечить ее память. Наперекор и вопреки всему.
(Галут – вынужденное пребывание еврейского народа вне своей
исторической родины. – Ред.).
Чтобы фото Маши, неустрашимо идущей с
товарищами на казнь, находилось в постоянной экспозиции Яд ва-Шема, необходимо
пробить железобетонное упрямство администрации этого почтенного учреждения. Для
того чтоб в Иерусалиме появилась хоть крохотная улица ее имени, надо одолеть
сопротивление соответствующей комиссии мэрии. А что за господа заседают в таких
комиссиях и какие имена им любы, видно на примере Бней-Брака, где улица имени
Герцля срочно переименована в улицу рава Шаха.
Но создание памятника зависит в основном от нас с вами, от нашего участия. Одним из первых откликнулись и внесли посильные суммы бывшие одноклассницы Маши, проживающие в Израиле, – Бася Житницкая и Геня Рытвина. Бася внесла 100 шекелей, Геня – 30. Бася входит в число тех восемнадцати свидетелей, что подтвердили: девушка на фотографиях, сделанных во время казни, – Маша Брускина, их бывшая соседка, соученица, подруга. Высокопрофессиональный специалист, подполковник милиции Шакур Гареевич Кунафин много лет назад провел экспертизу, закончившуюся его недвусмысленным и ответственным выводом: «Девушка на снимках казни действительно является Машей Брускиной, бывшей ученицей 28-й школы г.Минска».
А Геня Рытвина после эвакуации в Минск не вернулась, о судьбе Маши ничего не знала, в экспертизе Кунафина не участвовала, свидетелем не была. Воспоминание Гени Рытвиной, хранящееся у меня, привожу почти полностью. «…С этой девочкой я, уроженка г.Минска, до войны училась в одном классе школы № 8 четыре года, до 8-го класса. После 8-го класса Маша перевелась в другую школу, но мы виделись неоднократно и в последний год перед войной. Я ее помню очень хорошо. Девочка была красивая, воспитанная, хорошо училась. Жила с мамой, которая происходила из интеллигентной семьи. Кстати, известный скульптор Азгур был двоюродным братом мамы Маши. Фотографии Маши, где она идет на казнь и повешенная, я ВПЕРВЫЕ УВИДЕЛА В ИЗРАИЛЕ (выделено мной – Л.Т.), в книге, посвященной Минску. Я ее узнала. Ее стройная фигура, похудевшее, но ее (подчеркнуто автором – Л.Т.) лицо, густые волосы. Это она (подчеркнуто автором – Л.Т.)».
Отметим – Геня узнала Машу в 1992 году, когда репатриировалась в Израиль, и уже здесь, читая книгу о городе детства Минске, наткнулась на поразившие ее фотографии. А экспертиза Кунафина проводилась в 70-х годах. Геня – девятнадцатый свидетель, нигде в официальных документах не упоминающийся. Ее признание – еще одно бесспорное доказательство непреложного факта: девушка с плакатом «Мы партизаны, стрелявшие по германским войскам» с всемирно известного фото – наша соплеменница Машенька Брускина.
Бывшая минчанка Джессика Платнер, пожертвовавшая, кстати, 50 шекелей, уже давно передала мне письмо своей сослуживицы Мэри Израилевны Банк, ныне жительницы города Балтимора, США. Из письма М.Банк:
«…Я хорошо знала Машу Брускину, ее маму Люсю, потому что мы жили вместе в нашем деревянном доме по ул.Старовиленской,79, примерно лет пять.
Маша была моложе меня на пару лет. Мы вместе проживали в гетто, в одной квартире, около двух месяцев.
Я помню, как в один из сентябрьских дней, когда мы находились во дворе нашего дома в гетто, пришли два молодых парня в гражданской одежде и спросили, кто из нас Маша Брускина. Они обратились к ней с просьбой указать, где живет Соня Идельсон, девушка, которая вместе с Машей работала в госпитале для военнопленных. Этот госпиталь находился на территории Минского политехнического института. Они начали работать там санитарками в июле 1941 года, а в сентябре их работа была прекращена.
Пару слов напишу о Соне Идельсон. Это дальняя родственница моей мамы, была до войны студенткой 5-го курса Минского мединститута. В начале войны в их дом попала бомба, и Соня со своими родителями поселилась у нас. Вот таким образом Маша Брускина познакомилась с Соней Идельсон. Они решили пойти работать в госпиталь для военнопленных. Выздоравливающих военнопленных они спасали, доставая им гражданскую одежду, и тем самым давали возможность уходить в партизаны. Однако кто-то из спасенных их предал (офицер Борис Рудзянко. – Л.Т.)… После того дня в сентябре 1941-го, когда переодетые полицаи увели Машу и Соню из гетто, они оказались в минской тюрьме. Вместе с ними были в тюрьме участники подпольных организаций, выданные предателями. После пыток в течение месяца Маша Брускина и Соня Идельсон вместе с другими подпольщиками были повешены. Это было 26 октября 1941 года. Маша была повешена на воротах Минского дрожжевого завода по ул.Ворошилова, а Соня – на территории сквера на площади Свободы.
Карательный отряд СС, проводивший акцию по ул.Ворошилова, заставил жителей улицы наблюдать это ужасающее зрелище…»
Без тени сомнения, без всяких «кажется», «может быть», «наверно», Мэри Банк уверенно говорит о действиях Маши и Сони в гетто. Безусловно, Соня, студентка 5-го курса мединститута, была наставницей Маши, начинающей санитарки. Значит, среди 12 повешенных 26 октября 1941 года была еще одна еврейская девушка – Соня Идельсон.
О ней уж и подавно молчала номенклатура из ЦК партии Белоруссии. Конечно, знала, но молчала. Фотографий казненной Сони нет, и выяснять нечего. Не партаппаратчикам же в самом деле извлекать из небытия героиню с такой фамилией. У них прямо противоположные задачи и намерения. Как стало известно из статьи Рива Менскера, в современном Минске за шествие в память казненных 26 октября 1941 года сажают в кутузку.
Уважаемые читатели! И в первую очередь уважаемые ветераны войны! Поддержите достойное дело. Мне горько сравнивать несопоставимое, но напоминаю вновь – в Польше, на центральной Грюнвальдской площади Кракова поляки установили памятник верному псу.
Огромное спасибо всем, отозвавшимся на наш призыв о помощи, всех благ этим людям. Мы не отступаем, ибо, как пишет в письме ко мне Лея Шагал, «пока жива у нас память, живы и мы».
«Новости недели». Приложение «Еврейский камертон», 10 января 2002 г.