Евреи Речицы в годы немецкой оккупации

Альберт КАГАНОВИЧ (Виннипег, Канада)

Речица меньше многих других городов Белоруссии подверглась бомбежкам в начале войны. Но первая бомба на город была сброшена уже вечером 22 июня 1941 г. самолетом-разведчиком, которого интересовали расположенные близко один от другого железнодорожный и автодорожный мосты через Днепр. Бомба разорвалась недалеко от центра, никого не убила и ничего не разрушила [1], но со всей очевидностью стало ясно, что пришла война. Через несколько дней очередная фашистская бомба угодила прямо в здание столовой, где обедали бойцы 10-го мотострелкового батальона НКВД, охранявшие железнодорожный мост через Днепр. В результате 18 человек из них погибли [2]. Известно только об одной еврейской семье, погибшей во время бомбежек до непосредственных боев за город [3].

Как и во всех западных областях СССР, евреи оказались перед дилеммой: эвакуироваться или нет. В предшествовавшие войне полтора-два года советские власти, связанные договором с Германией о ненападении, ничего не сообщали об отношении нацистов к евреям. После начала войны уже не замалчивалась тема геноцида в антигерманской пропаганде, но и не использовалась широко. Власти вполне справедливо опасались, что сведения об антиеврейском геноциде в советских средствах массовой информации смогут стать подтверждением одного из краеугольных тезисов германской пропаганды, распространявшейся на территории СССР, о том, что война ведется немецкой стороной против евреев. Поэтому материалы об этом в газетах на русском языке публиковались в небольших заметках на внутренних страницах.

Как отмечал в одной из работ, изданных в Израиле на иврите известный историк Мордехай Альтшулер, газеты на идише, которые в Восточной Белоруссии еще многие евреи читали, теме преследования евреев в Германии и на оккупированной территории уделяли гораздо больше внимания [4], но отношение к этой информации было неоднозначным. За годы советской власти евреи, как и другие советские граждане, привыкли не доверять газетам, видя в них прежде всего средство агитации, а не источник информации [5]. К тому же, вначале у советских властей и информации о более жестоком отношении немцев к евреям на оккупированной территории СССР, чем в завоеванных ими ранее странах, еще не было. Такая информация стала поступать не ранее чем через две-три недели после начала войны. Например, лектор Брестского обкома С. Н. Иоффе, выбравшийся с оккупированной территории 13-14 июля 1941 г., в своей докладной записке белорусским властям сообщил о расстрелах евреев в Бресте, Городищах и Торгошевичах (последние два входили в Пинскую область) [6].

Впервые власти широко и публично подняли тему гитлеровского геноцида евреев лишь в конце августа, на следующий день после оккупации Речицы, когда евреи оттуда и со всей остальной Белоруссии, к тому времени уже оккупированной, не могли бежать. На состоявшемся 24 августа 1941 г. в Москве еврейском антифашистском митинге с речами выступили народный артист С. М. Михоэлс, профессор П. Л. Капица, режиссер С. М. Эйзенштейн, поэт и переводчик С. Я. Маршак, писатель И. Эренбург, известный американский журналист Ш. Эпштейн и другие [7].

Само название митинга, который, вне сомнения, проходил если не по инициативе И. В. Сталина, то при его личном одобрении, даже свидетельствует о временном отказе вождя от его собственного определения нации, в которое еврейский народ не вписывался. Пытаясь мобилизовать «своих», но еще больше «чужих» евреев на борьбу с нацизмом, Сталин на следующий день пошел еще дальше, санкционировав обращение в прессе с немыслимым в предвоенное время началом: «Братья евреи во всем мире!», которое перекликалось с его знаменитым воззванием «Братья и сестры!». В открытом письме упомянутых выше и других известных в стране и за рубежом евреев своим собратьям не только говорилось о героизме советских воинов-евреев, необходимости помощи СССР и важности экономического и политического бойкота Германии, но и сообщалось о проводимом немецкими оккупационными войсками антиеврейском геноциде [8].

Но Государственный комитет обороны и тогда не отдал никаких, даже секретных, распоряжений об эвакуации еврейского населения [9]. В свете широко используемой немцами антиеврейской пропаганды как на оккупированной территории, так и неоккупированной, через листовки, агентуру, распространявшую слухи, такое распоряжение могло стать подтверждением «жидовского характера большевистской власти» и вызвать ещё худшее отношение и к евреям, и к властям. С другой стороны, власти уже дискредитировали себя в глазах части населения неподготовленностью к войне и хаотичным отступлением в ее начале.

Уже 24 июня чиновники белорусского аппарата ЦК КП(б)Б и СНК БССР бежали вместе с семьями из Минска в московском направлении, не только не организовав эвакуацию населения и предприятий хотя бы из восточных регионов БССР, но даже не оповестив местные власти о своем отъезде. А ряд наркомов уехали, даже не предупредив об этом свои ведомства [10]. Справедливости ради надо отметить, что подобным образом повели себя и республиканские власти Литвы и Латвии [11].

После бегства республиканских властей в Минске возросли паника и анархия [12]. Организации отнимали друг у друга автотранспорт. Были ситуации, когда машины отбирали у детских садов, вывозивших детей [13]. Уже к 7 июля 1941 г. большая часть руководителей белорусского центрального аппарата и многих наркоматов, всего 171 человек, а вместе с членами семей – 466 человек, прибыли в Москву [14]. В докладе управления милиции Москвы о бегстве белорусских высших чиновников говорится, что «семьи отдельных ответработников везли с собой много разного имущества, вплоть до разных ковров и т. д., в то время как по пути их следования в Москву шли в пешем порядке ряд работников и их семей (т. е. в том числе дети. – А. К.) тех же учреждений, которые просили их взять в машины, но на их просьбу следовал отказ» [15].

Панические настроения республиканских властей были подхвачены местными властями ряда других городов еще не оккупированной части Белоруссии. В Речице 28 июня уже через три часа после объявления распоряжения областных властей об эвакуации гражданского населения в госучреждениях никого не осталось, секретные документы были сожжены, а несекретные выброшены во двор райисполкома. Первый секретарь Речицкого районного комитета партии Александр Кутейников и председатель исполкома городского Совета Василий Кострома поспешили в тыл вместе со своими семьями. Их действия, а также полная неорганизованность этой первой волны эвакуации усилили панику среди населения.

Сообщивший об этом в Москву прокурор Речицкого района Тращенко писал также: «Часть населения – женщины с детьми без продуктов питания - пошли пешими в неизвестном направлении, а другая часть, оставшаяся на пристани, к вечеру вернулась обратно» [16]. Сам Тращенко остался на месте и предотвращал грабежи в Речицком районе [17]. Об этих событиях в Речице доложил в июле 1941 г. в ЦК ВКП(б) и новый прокурор Г. Сафонов. Он добавил, что по полученным новым сведениям 10 июля речицкие руководящие работники вернулись в свой район [18].

Еще хуже поступили власти в соседнем Мозыре. В соответствии с устаревшим, но никем не отмененным постановлением Бюро ЦК КП(б)Б от 23 июня о «приостановлении дальнейшего движения эвакуированных» и о запрете использования автотранспорта «для личной эвакуации» [19] мозырские власти, отдав приказ о невыезде из города, сами эвакуировались вместе с семьями [20].

Оказавшимся при описанных обстоятельствах в Москве белорусским властям пришлось срочно исправлять то неловкое положение, в котором оно очутилось. Сталин в то время был скор на расправы. ЦК КП(б)Б и СНК БССР поспешно вернулись в Белоруссию, избрав в середине июля 1941 г. местом пребывания Гомель. Там белорусские власти довольно активно занимались организацией сопротивления и эвакуацией, для чего возвращали в Восточную Белоруссию и ту местную власть, которая уже успела уехать [21]. В результате оттуда, особенно из Гомельской области, располагая временем и эшелонами, власти эвакуировали многие предприятия, в том числе небольшие [22].

В этот период республиканские власти в Гомеле, уже располагая информацией о расстрелах евреев, могли дать устные инструкции местным властям еще не оккупированных белорусских территорий о важности эвакуировать евреев. На это указывает ряд фактов оповещения евреев местными властями в Юго-Восточной Белоруссии во второй половине июля, хотя не исключено, что это было сделано по личной инициативе. По сведениям израильского историка Мордехая Альтшулера, в расположенном неподалеку от Речицы Ельске один белорусский комсомольский вожак ходил по домам евреев и уговаривал их уехать [23]. В находящихся рядом Калинковичах местные власти внимательно отнеслись к просьбам евреев о помощи с транспортом [24]. А в соседних Хойниках даже по привокзальному радио кто-то призывал еврейскую молодёжь уезжать, так как с приходом немцев евреи будут уничтожены [25].

В Гомеле местные власти выделяли машины до железнодорожного вокзала всем желающим уехать. Более того, милиция ежедневно обходила квартиры и «напоминала» населению это сделать [26]. Хотя, скорее всего, вряд ли при этом выбирались еврейские квартиры, но во время беседы с еврейскими хозяевами тема отношения немцев к евреям могла подниматься. Возможно, использовали этот аргумент и местные власти Турова и Жлобина, которые, по сведениям другого израильского историка – Бен-Циона Пинчука, также призывали население эвакуироваться [27].

Надо отдать должное и вернувшимся речицким властям. По сведениям израильского историка Леонида Смиловицкого, в Речице местные руководители обходили дома евреев с уговорами уезжать: председатель райисполкома Василий Кострома, инструктор райкома партии по Речицкому району и председатель эвакуационной комиссии Зелик Добрушкин, председатель городского совета по просвещению Сара Рабинович [28]. Власти в Речице организовали для эвакуации гражданского населения товарные вагоны-«теплушки», в которых в основном и уезжало на восток население из всех регионов. Для посадки нужно было предъявить справку городских властей о разрешении на выезд. Выдача справок, как правило, была бесхлопотной формальностью (одним из нескольких чиновников, выдававших их, был Хайтович), целью которой было только зафиксировать место эвакуации. При этом власти не контролировали и не регламентировали посадку, а об отправлении вагонов часто становилось известно незадолго [29].

Существовала и более организованная эвакуация предприятий и работников. Они отправлялись специальными вагонами или составами. Из Речицы власти с 3 по 11 июля эвакуировали работников и оборудование гвоздильного завода (6 вагонов) и спичечной фабрики (8 вагонов) [30]. Нередко во время пути в таких составах менялись лишь паровозы, и поэтому поезда шли к запланированному новому месту дислокации предприятия лишь с небольшими остановками. Гораздо сложнее было выехать из местечек и деревень, удаленных от железной дороги. Успех их бегства на восток зависел от наличия подвод и автотранспорта, чтобы добраться до ближайшей железнодорожной станции.

Многие речичане в 1939 г. посмотрели поставленные в СССР фильмы по роману Лиона Фейхтвангера «Семья Оппенгейм» и пьесе Фридриха Вольфа «Профессор Мамлок», по которым могли сформировать представление об отношении нацистов к евреям [31]. Кроме того, об издевательствах, принудительном труде и единичных расстрелах рассказывали польские евреи, часть из которых оказались в Речице после перехода новой советско-германской границы в конце 1939 г. - первой половине 1940 г. [32]. Многих евреев немецкие власти в сентябре-октябре 1939 г. депортировали на советскую территорию насильственно. Они и позже нередко они не препятствовали самостоятельному переходу границы евреями, хотя и не пренебрегали возможностью их ограбить при этом.

Трудности испытывали беженцы с советскими пограничниками, которые все меньше и меньше были готовы их пропустить на советскую территорию. Иногда евреев вынуждали вернуться, но на обратном пути они попадали под шквальный огонь немцев, которые не желали принимать их обратно. Вообще в этот период Германия желала избавиться от евреев депортацией их в другие страны, а не путем тотального уничтожения. Прибывшие в Речицу польские евреи не могли знать планов нацистов в отношении восточноевропейского еврейства.

Сами немцы в своей агитационной пропаганде, направленной на славянское население Белоруссии, утверждали, что они борются только с коммунистами и евреями, уничтожение которых облегчит положение местного населения. Листовки такого содержания были разбросаны с самолётов, в частности, над Бобруйском [33].

Евреи в СССР столкнулись со сложнейшей дилеммой: бежать или остаться. С одной стороны, не хотелось оставлять имущество и квартиру (эти опасения впоследствии в основном оправдались), а с другой – надеялись, что немцы не сделают ничего плохого рядовым евреям -ремесленникам, служащим и пенсионерам. Эту надежду распространяли лица, помнившие относительно спокойную немецкую оккупацию Речицы в 1918 г., а также те, кто побывал в Германии в качестве военнопленных в Первую мировую войну [34].

С приближением фронта большинство речицких евреев решились, однако, эвакуироваться. Эмоционально этому способствовал в какой-то мере проезд через Речицу в сторону Гомеля относительно большого числа еврейских беженцев, жителей Пинской, Минской и в основном Полесской областей. Потоки еврейских беженцев (поездами, автотранспортом, на телегах, пешком) способствовали распространению в городе панических настроений [35]. Глядя на них и на опустевшие дома евреев, уже уехавших из Речицы в первые недели войны, большая часть многих еще остававшихся там евреев также решилась на эвакуацию. Наличие железной дороги и речного пути, поощрение эвакуации местными властями и поздняя оккупация Речицы из-за того, что основной удар был нанесен севернее, дают основание предположить, что многие речичане, пожелавшие заблаговременно эвакуироваться, смогли это сделать.

Кто же остался в Речице? Согласно самому большому списку евреев, погибших в Речице (см. о нем далее), в городе осталось больше всего нетрудоспособных от 0 до 15, от 56 до 65 лет и от 66 и старше.

Возрастной состав евреев (мужчин и женщин), погибших в 1941 г.

в Речице (в %) [36]

Возраст 0-15 16-25 26-35 36-45 46-55 56-65 старше 66 Всего

Мужчины 34 4,9 5,4 10,3 8,6 20 16,8 100

Женщины 25,8 7,6 12,2 12,2 9,1 19 14 100

Обоего пола 28,9 6,6 9,5 11,5 9 19,2 15,3 100

Пожилое население больше остальных не хотело покидать свои дома, опасаясь трудностей эвакуации и устройства на новом месте. Это осложнялось и тем, что их сыновья были призваны в армию, а часть дочерей жили в других местах, связь с которыми после немецкого нападения оказалась затруднена. Многие пожилые люди были серьезно больны. Из-за категорического отказа части пожилого населения эвакуироваться с ними нередко оставались невестки или дочери с детьми. Большой процент погибших детей при относительно небольшом проценте погибших женщин в возрасте 26-45 лет указывает на то, что не уехали многодетные матери, которые по понятным причинам опасались остаться без дома и работы. В то же время из Речицы уехало много работоспособных женщин 46-55 лет без маленьких детей. Еще больше эвакуировалось женщин 16-25 лет, большая часть из которых детей еще не имела или имела только одного ребенка. Некоторая часть мужчин призывного возраста осталась в городе, вероятно, из-за болезни. Не исключено также, что это были солдаты, которым удалось выйти из окружения и добраться до дома.

В любом случае, на эти возрасты приходится самый низкий процент погибших мужчин. При этом нужно не забывать, что взрослых мужчин в Речице было всегда меньше, чем женщин: с одной стороны, из-за большей их мобильности, а с другой – из-за потерь во время Гражданской войны.

Первая группа евреев покинула город в июле 1941 г., отправившись на баржах вниз по Днепру. Миновав Киев, они оказались на Южной Украине, Северном Кавказе и в Ставропольском крае. Немало речичан не успели вовремя эвакуироваться оттуда далее на восток и погибли под бомбежками или во время немецкой оккупации. Часть речичан, покидавшая город баржами в конце июля, была вынуждена вернуться в Речицу из-за быстрого продвижения немцев на юге. Второй способ эвакуации, которым воспользовались речицкие евреи, в основном в конце июля - первой половине августа, был поезд в направлении Брянска. Этот способ оказался более надежным.

Отъезд поездом был осложнен повреждением моста через Днепр в начале июля 1941 г. Хотя к 13 июля его удалось частично отремонтировать, но состав мог идти по нему только на малой скорости [37]. К середине августа эвакуация стала возможна только на юг через Лоев, а затем через Украину на восток. Некоторые группы беженцев покидали город 20-22 августа, накануне оккупации. Из-за неразберихи и отсутствия информации большая часть их выбрала неправильное направление и погибла. Семья Самуила и Сошу Селецких выехала из Речицы на подводе в северном направлении по дороге на Озерщину. Во время этого пути на них напали с топорами, ломами и вилами несколько местных жителей. Евреи были перебиты, а ограбленные трупы убийцы закопали неподалёку [38].

Еще в конце июня 1941 г. местные власти по распоряжению республиканского начальства сформировали из 150 человек так называемый истребительный батальон из трех рот. Его командиром был назначен член партии еврей Макар Турчинский (1924-1984). Секретарь ЦК КП(б)Б и начальник Белорусского штаба партизанского движения Петр Калинин написал о нем в мемуарах: «Волевой, смелый, решительный, он с первых же дней потребовал от бойцов строжайшего соблюдения воинской дисциплины» [39].

Эти качества не могли заменить отсутствие военного опыта. Это сказалось уже в плохой организации двухнедельного курса обучения. После прохождения курса одну из рот послали на изготовление толовой начинки для противотанковых мин, деревянные корпуса для которых делали на местном фанерном заводе. Другая рота была посажена на бронетанкер Днепровской флотилии, суда которой отправились вверх по реке, а затем вошли в р. Березину. Этот слабенький десант, в основном состоявший из катеров, у местечка Паричи немцы легко разбили. С приближением фронта оставшиеся в Речице две роты бросили в бой для прикрытия города. Одна из рот заняла оборону со стороны дороги из деревни Озерщина. До 10 июля она, мужественно обороняясь, вывела из строя восемь бронемашин, танк, танкетку и семь пулемётов противника. В августе 1941 г. уцелевшую роту отправили на охрану моста [40]. Часть бойцов этой роты погибли во время бомбежки и защиты моста, когда немцы подошли к нему, обойдя Речицу со стороны железнодорожной станции. Среди погибших оборонцев были Моше-Давид Милявский, Фроим Мнускин, Рувен Блюмкин, Фима и Хаим Сосновские.

Хотя в Речице накануне войны были расквартированы четыре полка 143-й стрелковой дивизии [41], вероятно, они в первый же месяц были переброшены ближе к фронту. Скорее всего, других крупных соединений под городом не было при подходе противника, ударные группировки которого прошли в стороне от Речицы, соединяясь восточнее, в районе Гомеля. Последние защитники города с трудом избежали плена, переправившись на другой берег Днепра по понтонному мосту, обстреливаемому минометами и самолетами. Понтоны неоднократно разрывались, многие солдаты утонули. Скорее всего, среди них оказался пропавший без вести при обороне Речицы горский еврей рядовой Семен Симандуев, житель Махачкалы [42].

Остатки речицкого истребительного батальона отошли к Лоеву, где одной из рот под огнем, с потерями чудом удалось перейти на другой берег по понтонному мосту (во время этой переправы погибли старшина Нема Глускин и студент-ополченец Феликс Фидельский), а другая рота погибла вместе с комбатом Гончаровым. Остатки речицкого батальона ушли к Чернигову. В этом батальоне был Борис Галезник, дошедший затем до Вены и участвовавший в знаменитом Параде Победы в 1945 г. [43].

23 августа, как уже упоминалось выше, Речица была оккупирована. Она была включена в Житомирский гебиткомиссариат рейхскомисса-риата Украины. В городе были организованы отделение гестапо под командованием Георга Галюндера и служба безопасности (СД), местные полиция безопасности и гражданская полиция, тайная полевая полиция (ГФП) и полевая районная жандармерия во главе с начальником Фишером, охранная полиция, караульная команда при военной комендатуре и отряд войск СС. Полицейский участок разместился в бывшем доме доктора Жолквера на Вокзальной улице. Начальником полиции стал бывший бухгалтер хлебозавода Коржевский. Полицейская управа помещалась в бывшем здании райисполкома на ул. Советской. Бургомистром Речицкого и Лоевского районов стал местный уроженец немец Карл Герхард. Его помощником – Чаловский [44]. Новые власти сразу приступили к восстановлению городской промышленности и хозяйства. В городе была налажена работа водочного, мыловаренного и спичечного заводов [45].

По указанию нацистских властей еврейское население спустя две недели после оккупации должно было нашить на каждый рукав пятиконечные жёлтые звезды, а на спине написать мелом «Jude». Им запретили появляться в общественных местах [46].

Согласно материалам судебного процесса по «делу о злодеяниях немецко-фашистских преступников», начатого в феврале 1946 г. в Минске, связной обер-ефрейтор Гайнц Фишер отправился на мотоцикле с водителем в октябре 1941 г. с пакетом от радиостанции, находившейся на другом берегу Днепра, в Речицу, где располагался штаб дивизии. Они встретили 9 человек, среди которых было четверо детей, собиравшихся переправиться через Днепр. Проверив у беглецов документы и убедившись, что перед ними евреи, немцы их расстреляли [47].

Вероятно, в этот же период несколько еврейских семей (семья Шмуэля Френкеля – пятеро, включая трехлетнего ребенка, Маня Еренбург с годовалым сыном и другие), всего около 20 человек, бежали из Речицы на подводах. После того как они отъехали 6-8 километров от Речицы, на них напали с топорами, ломами и вилами жители деревни Бронное. Все евреи были убиты, включая младенцев. Ограбленные трупы убийцы закопали неподалеку. После войны сестра Шмуэля Френкеля Эстер-Фрада Копаровская выяснила эти обстоятельства, и некоторые из убийц оказались в тюрьме. Их амнистировал Берия в марте 1953г. [48].

Удачным оказался побег семьи Добрушкиных и их родственников (всего 7 человек) в начале сентября 1941 г. Чудом им удалось выбраться из Речицы, пройти пешком по тылам противника и перейти линию фронта в Орловской области [49].

В этот период в Речице немцы и полицаи часто расстреливали евреев по одному или небольшими группами. Этому предшествовало глумление, что было на оккупированных территориях распространённой практикой. В первые дни после оккупации Речицы Зельде Блюмкиной было приказано утопить в Днепре своих троих детей. Когда же она отказалась это сделать, ее утопили вместе с ними. Немцы приказали запрячь Юдку Смиловицкого в сани вместо лошади и заставляли его жену Хаю погонять мужа кнутом. Когда та отказалась, Юдку застрелили на глазах у всей семьи. Саму Хаю отправили в речицкую тюрьму. Назавтра их пятилетний сын Лева попытался передать матери узелок с едой через забор и был застрелен конвоиром с вышки.

Семидесятилетнюю Басю Смиловицкую заперли в погребе и наблюдали, как она умирала. Хану Шпилевскую привязали за едущим мотоциклом. Когда она выбилась из сил и упала, то ее еще некоторое время волокли по земле под гогот солдат и полицаев, а после этого добили. Немцы поймали одного старика-еврея. Его привязали веревкой за шею и периодически опускали в колодец. Сюда была приведена группа евреев в качестве зрителей, которых затем расстреляли. Шейндел Ресина пряталась по деревням, но была поймана и доставлена в Речицу. Ее запрягали в телегу и возили на ней из реки воду, заставляя есть сено, потом расстреляли. Также немцы поступили и с Ароном Атласом. Его супругу, Фаню Атлас, они привязали за волосы к запряженной телеге и таким образом волочили по улице, а затем убили. Точно также поступили с Шлемой Гутионтовым. Шестидесятишестилетнего Михула Казовского заставили возить на бочке с водой парализованную жену Марьясю, а после, избив, застрелили.

Портного Лейбу Генина прятали в деревнях крестьяне, но после того как кто-то донес об этом немцам, его нашли, запрягли в телегу и возили на нем воду, а затем расстреляли. В сентябре 1941 г. немецкий солдат, демонстрируя меткость, застрелил издалека ловившего рыбу Леву Атамчука. Впрочем, последний был убит не как еврей. На его месте мог оказаться и белорус. На еврейском кладбище немцы устроили стрельбище, упражняясь в стрельбе по надгробиям, многие из которых разбили [50].

Вместе с тем были случаи помощи со стороны немцев. Так, в сентябре 1941 г. немецкий инженер-строитель, руководивший восстановлением моста через Днепр, не только позволил перейти по нему упомянутой группе евреев - семье Добрушкиных и их родственникам, бежавшим из Речицы, но и даже перенес ребенка через опасное место» [51].

Спустя полторы недели после оккупации города в комендатуру (она размещалась в школе № 6) вызвали бывшего меламеда Исраэля Малинковича, который работал до войны бухгалтером. Ему приказали составить список оставшихся евреев. Выбор пал на него, так как немцы предполагали, что этот «раввин», во-первых, хорошо знает всех еврейских жителей, а во-вторых, будет служить из-за недовольства преследованием советским режимом еврейской религии [52]. Согласно свидетельству Екатерины Матвеевой, Малинкович такой список составил. Тем не менее, как указывают многие свидетели, его убили еще до создания гетто и массовых расстрелов. Казалось бы, за исполнительность новые власти могли назначить его главой юденрата или старостой, так как обычно через них осуществлялось распределение на работы, взималась контрибуция и регулировались другие вопросы, даже в местах с меньшим, чем в Речице, числом евреев.

Сразу после освобождения оккупированных территорий советские власти отнеслись к ним как к «фашистским пособникам». Глава юденрата Шаргородского гетто (Украина) Меир Тайх предупреждал евреев в гетто об их включении в списки для предстоявшей депортации в трудовые лагеря, грозившей верной гибелью. Тогда эти евреи успевали спрятаться в местных катакомбах. Советские власти арестовали его как «агента Сигуранцы в еврейском гетто» и, скорее всего, приговорили к расстрелу [53].

Советская публицистика 70-80-х гг. чаще всего вспоминала Холокост в основном, когда требовалось обвинить юденраты в сотрудничестве с нацистами. Хотя юденраты никакого отношения ни к Израилю, ни к сионизму не имели, в СССР рассказ об их «сотрудничестве с фашистами» был неотъемлемой частью антисионистской пропаганды [54].

Согласно сталинской установке, все заключенные в гетто, так же как в концлагерях и лагерях для военнопленных, должны были погибнуть, но отказаться от какого-либо сотрудничества с немцами. Советские органы не задумывались об абсурдности ситуации, вешая ярлык «фашистского пособника» еврею, чье физическое существование на оккупированной территории не входило в планы нацистов независимо от оказанных услуг. Во всяком случае, во многих местах оккупированной территории СССР главы юденратов или еврейские старосты вели себя корректно по отношению к остальным узникам. Староста в гетто Браилов (Украина) Иосиф Кулик, которого полицаи вместе с женой пытались с места расстрела отправить обратно в гетто, предпочел гибель из-за того, что он своей деятельностью – организацией трудовых работ и сбором контрибуции (прежде чем требовать от других, он сдал все ценное, что у него самого было) – не смог предотвратить массовый расстрел евреев [55].

Что же касается Речицы, то Малинковича, скорее всего, расстреляли из-за неуплаты непосильной контрибуции, которой немцы обычно облагали еврейское население. Ничего не известно о назначении нового старосты. Скорее всего, никто назначен не был, и функции старосты полностью выполняли полицаи. Они распределяли евреев на разного рода физические работы, в частности, женщины обязаны были подметать ул. Советскую, которую разделили между ними на участки [56].

В начале сентября более 200 мужчин-евреев трудоспособного возраста, от 15 до 50 лет, были согнаны в один дом в фабричном районе под предлогом отправки на восстановление моста через Днепр. Затем немцы и полицаи расстреляли их в двух километрах западней Речицы, возле кладбища. Спустя несколько дней, по распоряжению властей, крестьяне закопали трупы в противотанковых рвах. Общее число этих жертв составило, согласно официальному отчёту айнзатцкоманды 7b (специальный отряд СС, созданный для уничтожения еврейского населения на территории БССР), 216 человек [57].

Из-за того что в отчетах этих команд часто занижалось число жертв, заслуживает внимания свидетельство Екатерины Матвеевой от 1968 г. (к этому времени она поменяла фамилию на Лякутину) о том, что в этой акции было убито свыше 300 человек, в основном мужчины, а также одинокие женщины [58]. Прибывший в город новый комендант Александр Майер заявил, что не примет города, пока всех евреев не расстреляют [59]. Но не исключено, что это заявление сделал бургомистр Речицкого и Лоевского районов Карл Герхард [60]. В начале 1943 г. его убили партизаны [61].

В начале 20-х чисел ноября 1941 г. евреи, согласно расклеенному по городу приказу, пришли к Дому культуры, откуда их отправили в два двухэтажных здания на территории бывшей тюрьмы в фабричном районе, на углу улиц Фрунзе и Советской (по другим сведениям, это были общежития спичечной фабрики). Немцы устроили здесь гетто, обнеся территорию колючей проволокой высотой около 2 метров. Вход и выход осуществлялся через проходную будку. Узники содержались в необычайной тесноте, по 40 человек в каждой комнате. Поэтому они могли только стоять. Днем становилось чуть-чуть просторнее, когда трудоспособных забирали на работы. Гетто тщательно охранялось полицаями [62].

Сюда же были помещены военнопленные, коммунисты и активисты. Их расстреляли утром 25 ноября [63].

Не явившихся по приказу евреев немцы и полицаи собирали по домам и приводили в гетто до 12 декабря. Параллельно в Речицу доставлялись и евреи, обнаруженные в окрестных деревнях. По свидетельству Якова Гутарова, его дедушку и бабушку, находившихся в поселке возле Речицы, вместе с другими евреями согнали в город и позже всех там расстреляли. Ему самому при этом вместе с мамой и Ханой Стрешинской удалось убежать [64].

Согласно документам ЧГК (принятое сокращенное название Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками), в середине 20-х чисел ноября 1941 г. в четыре часа вечера к гетто подъехало семь автомашин. Узникам объявили, что их везут в совхоз убирать капусту и морковь. В каждую машину грузили по 40-47 человек, а затем увозили за город или к противотанковому рву, вырытому речичанами во время оборонительных работ в июле 1941 г. в районе костно-туберкулезного санатория. Людей выгружали по 15-20 человек и загоняли в противотанковый ров. После того как отбирали серьги, кольца, браслеты и другие украшения, расстреливали из автоматов. Несколько человек помоложе пытались бежать, но были убиты из винтовок. Согласно одному из свидетельств, двенадцатилетний Борис Смиловицкий перед расстрелом закричал: «Бандиты, фашисты, вы проливаете нашу кровь, но все равно Красная Армия победит и отомстит за нас!». После чего его застрелил из автомата полицай. Всего было расстреляно в этой акции около 300 евреев [65].

До конца второй декады декабря немцы и полицаи ежедневно вывозили на расстрел группы евреев. Майя Ястребинская, сама как-то спасшаяся, засвидетельствовала ЧГК, что ее мать и другие родственники были арестованы 26 ноября, а 29 ноября их расстреляли. Сама же она была очевидцем расстрела в тот же день семей Шкловер, Василевицких, Каганович, Гурарье и Когельман [66]. Подробные показания дал комиссии Иван Копанский, согласно которым в ноябре 1941 г. были арестованы еврейские семьи Кутиковых и Короткиных, которых затем расстреляли около гвоздильного завода, там же закопав, а арестованную большую семью Пугач немцы расстреляли около деревни Озерщина. Он же указал, что в декабре того же года была арестована врач Викендеева, которую расстреляли около гвоздильного завода [67].

Елизавета Бобченок видела, как из тюрьмы на ул. Советской в конце ноября 1941 г. одна машина отвезла евреев на расстрел к леднику, неподалеку от Озерщины, а в начале декабря того же года она же была очевидцем вывоза туда 80 евреев одной машиной двумя ходками [68]. Лариса Бородич в своем свидетельстве не называет дату ареста своей семьи, но пишет, что дедушку арестовали раньше. Она же упоминает, что по ночам ежедневно отправляли группы евреев на расстрел [69].

Известно из находящихся в материалах ЧГК показаний Ольги Фуксон, что в начале декабря 1941 г. немцы и полицаи отобрали несколько еврейских семей и одиночек (всего около 20 человек), погрузили на автомашину, повезли к югу от города, к деревне Бронное, и где-то поблизости, видимо, расстреляли [70]. Приблизительно 15-18 декабря 1941 г. часть узников гетто была вывезена на трех машинах к противотанковым рвам, находившимся в двух километрах к югу от города в направлении винного завода. Несмотря на мороз, жертв заставили полностью раздеться. Их поставили лицом ко рву, после чего расстреляли из автоматов и пулеметов. Грудных детей немцы отнимали у матерей, подбрасывали в воздух и стреляли по ним [71]. Лейбу Рябенького, который был парализован и не мог самостоятельно взобраться в кузов, бросили туда на вилах. Когда вели на расстрел, многие посылали проклятья. Хава-Сейна Рудницкая кричала: «Сталин победит!» [72].

Вероятно, во время этой акции была расстреляна невестка-еврейка Мальвины Грибовской. В своем свидетельстве от 20 ноября 1943 г., т. е. сразу после освобождения Речицы, она сообщила, что невестку Геню (в девичестве Шустину) вместе с другими евреями вывезли из тюрьмы (термин «гетто» местным жителям, вероятно, был малознаком, да и употребление его по отношению к одному или нескольким зданиям не вписывалось в представление о гетто) на трех машинах за пять километров от города и расстреляли. Хотя Грибовская, путаясь, сообщает, что невестку забрали в начале декабря, после чего она просидела под арестом 6 недель [73], предположительно та была арестована в начале 20-х чисел ноября и пробыла в гетто до середины декабря. В любом случае встреча нового года с внуками, в то время как их мать была расстреляна, должна была запомниться. Этих детей от смешанного брака (сын Грибовской был в Красной Армии) полицаи не арестовали и не отправили на расстрел [74], что выгодно отличает Речицу от многих других оккупированных мест. Так как славянская кровь считалась у нацистов низкосортной, то такие дети в восточных землях обычно уничтожались [75]. В «арийских» же странах такие дети подлежали «перевоспитанию».

Спустя несколько дней, приблизительно 20 декабря, гетто было полностью ликвидировано. Во время последней, самой крупной акции погибло свыше 500 человек. Узников подводили к большой яме, которую их заранее заставили выкопать. Один немецкий жандарм разбивал по очереди жертвам головы дубинкой и толкал в яму, а второй достреливал их. После акции жандармы уехали, а яму, почти полностью заполненную, присыпали землей полицейские. Аресты и расстрелы производились в основном размещавшимся на ул. Луначарской, 82 специальным немецким карательным отрядом (скорее всего, подразделением айнзатц-группы) [76].

Кроме вышеупомянутых мест расстрелов евреев в Речице, известны еще несколько: одно возле гвоздильного завода, а другое на еврейском кладбище возле могилы упомянутого цадика Шолом-Дов-Бера Шнеерсона, на фундаменте бывшей каменной синагоги [77].

Очевидно, расстрелам предшествовала селекция, которую обычно устраивали и в других местах на оккупированной территории СССР, и в Белоруссии в частности. Оставлялись в живых обладатели «необходимых» профессий, т. е. в основном ремесленники с семьями, но и их, в конце концов, расстреливали вместе с другими трудоспособными узниками, временно оставленными в живых для различных работ.

Едва ли не самой большой проблемой изучения нацистского геноцида в Речице представляется определение числа жертв. Согласно отчету ЧГК, основанному на показаниях Екатерины Матвеевой (ноябрь 1943 г.), в Речице было расстреляно 785 семей евреев, или 3 тысячи человек. Эти цифры, фигурирующие во всей историографии, касающейся Холокоста в Речице, предполагают около 4 человек в семье, что маловероятно. К отчету прилагался список расстрелянного в Речице населения, составленный по опросам сразу после освобождения. В нем среди 631 человека 443 еврея, в том числе 183 мужчины (41, 3%) [78].

По анкетам Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме [79] удалось также составить список евреев, погибших в Речице. После устранения двух десятков двойных и даже тройных анкет, заполненных разными людьми на одних и тех же лиц, общее число жертв по анкетам (на 30 марта 2005 г.) достигает 266. Сопоставление обоих списков дает число евреев, фигурирующих и там и здесь, – 86. Учитывая это, получаем общее число погибших евреев с установленными именами – 666. С учетом того, что многие речицкие евреи, как указывалось выше, своевременно эвакуировались или были призваны в армию, число погибших евреев в Речице за время войны можно оценить в 1300-1400 человек. Это составляет 18% от всего довоенного еврейского населения, что представляется вполне реальной цифрой.

С указанной оценкой практически совпадает цифра, которую сообщила Екатерина Матвеева (к тому времени Лякутина) в своих новых свидетельствах, сделанных во время расследования КГБ в феврале 1968 г. Расследование проводилось по просьбе Польской Народной Республики, где судили бывшего старшего лейтенанта Фишера. Хотя между свидетельствами разница в четверть века, новые показания свидетелей представляются более достоверными. Согласно им, в Речице всего было уничтожено 1300 евреев, составлявших около 400 неполных семей [80]. Почти ту же самую информацию сообщила следователю и мать Екатерины Ольга Фуксон [81].

Интересные дополнительные сведения дал в том же 1968 году и свидетель Илья Колоцей:

«Я видел, как полицейские на подводах свозили евреев в большие жилые двухэтажные здания фабрики «10 лет Октября» в 250 метров от моего дома. Здания были огорожены колючей проволокой высотой около 2 метров и назывались словом «гетто». Евреям приказали пришить на одежду лоскуты белого и желтого цвета и гоняли на работу. Две недели евреи копали большую яму под охраной полиции в гетто около уборной. ...Я видел, как 10 евреев вывезли из гетто на себе повозку с бочкой для воды. На бочке сидел немецкий солдат, который палкой бил тех, кто плохо тянул повозку.

...Однажды (после большого расстрела в противотанковом рву в ноябре. – А. К.) евреев выгнали из этих двух домов и построили в колонну. Большинство – подростки и малолетние дети. Многие женщины держали на руках грудных детей. Около ямы, выкопанной евреями, находилось два немецких жандарма с эмблемой черепа и костей, а на груди - металлическая цепь». Далее свидетель сообщает, как один из них разбивал по очереди евреям головы дубинкой и толкал в яму, а второй достреливал всех. «Яма была заполнена трупами до верха. После этого жандармы уехали, а полицейские присыпали трупы землей и разошлись» [82].

Другая свидетельница этого расследования, Дарья Селеверстова, сообщила об этой ликвидации гетто: «Во время расстрела я видела из своего дома, как к яме подвели еврейскую женщину с двумя детьми. Жандарм попытался отнять у нее грудного ребенка, но она не позволила и прыгнула с ним в яму сама. Восьмилетнего мальчика, который держался за юбку матери, жандарм бросил в яму живого. От такого ужаса я потеряла сознание. К вечеру яма до верха была полна трупов – свыше 500 евреев» [83].

Возвращаясь к деятельности ЧГК в Речице, стоит отметить, что комиссия начала работу 20 ноября 1943 г., через два дня после освобождения города, а закончила в апреле 1945 г. Если на начальном этапе расследование вели военные, юристы и медицинские эксперты, то в дальнейшем комиссия состояла в основном из руководства города и представителей общественности, что подчёркивало ее общественный статус. На заключительном этапе председателем речицкой комиссии стал Виктор Половинке (скорее всего, лицо, назначенное республиканскими властями), а членами – руководители города (председатель исполкома, председатель городского Совета, районный прокурор), медицинский эксперт, протоиерей [84] и другие общественные лица. Скорее всего, цифры, появившиеся в показаниях Ольги Фуксон и ее дочери Екатерины, были сообщены им членами ЧГК. Учитывая, что мать и дочь, находившиеся в одной из комнат гетто в тесноте, а евреев все время туда приводили и вскоре одновременно по группам расстреливали, подсчитать общее число узников они не могли. Что же касается членов речицкой комиссии, то таким образом они хотели преувеличить масштабы людских потерь для предстоявшего суда над нацистскими преступниками. Таким же образом комиссии вели себя и в ряде других городов СССР [85]. В любом случае, трагедия в Речице и других местах никак не уменьшается с установлением действительного несколько меньшего числа расстрелянных евреев.

Согласно более поздним вышеупомянутым показаниям Екатерины Матвеевой-Лякутиной о том, что в Речице оказалось под оккупацией 400 еврейских семей, она узнала от Исраэля Малинковича [86]. Скорее всего, на основе этой информации была получена цифра 1300 погибших евреев, которая вполне легитимна, учитывая, что из-за войны многие семьи, оставшиеся в Речице, оказались неполными.

Среди погибших в Речице евреев, по-видимому, было несколько десятков беженцев из мест, расположенных западнее Речицы, которые не успели уехать дальше на восток. Известен, например, Давид Верник из Бреста. Оттуда же приехали в Речицу и несколько родственниц Александры Добрушкиной. Вероятно, большая часть таких беженцев не попали в список Исраэля Малинковича, так же как и евреи из окрестных деревень.

Следует отметить, что среди погибших евреев было много учителей: Лея Пикоровская, Анна Глускина, Федор Скоромный, Берта Овецкая, Соня Кирпичникова, Фёдор Скоромный, Борис Портной, Фаня Маликина, Берта Ревзина, Хаим Голуб и Яков Лившиц.

Отношение местного населения к уничтожению евреев было неоднозначным. Одни спасали их, рискуя жизнью, а другие выдавали немцам в надежде получить вознаграждение или заполучить имущество жертвы. О том, что растаскивалось буквально все, свидетельствует распоряжение № 65, сделанное в мае 1942 г. бургомистром Карлом Герхардом о сдаче населением взятых еврейских грампластинок [87].

Кроме указанного выше случая самочинной расправы с евреями в ближайшей деревне, были случаи убийства и в самой Речице. Янкеля Рожавского убил сосед, когда тот пытался бежать из города в день его оккупации [88]. Сразу после оккупации Речицы Сару-Рашу Шерман убил сосед-полицай. Житель Речицы Гарай с целью завладеть коровой и домашним имуществом убил старика Кравцова еще до упомянутых выше акций [89]. После расстрела сына и мужа Сосновской к ней пришла соседка, выразившая желание забрать вещи, которые той «больше не понадобятся». Хозяйка попыталась оказать сопротивление, но в драке была заколота вилами [90]. Бежавшего во время конвоирования на расстрел Иосифа Малинковича во дворе его дома убил сосед [91]. В дом к Добрушкиным ворвался с двумя ножами мужчина, который согнал всех в дальнюю комнату, бросил с кровати покрывало на пол, куда стал складывать их вещи. Только благодаря знакомым, которым были многие эти вещи уже обещаны, грабителя забрали в комендатуру [92].

Представление об отношении части окружавшего населения к евреям можно составить и по фразе в показаниях ЧГК упомянутой выше Мальвины Грибовской, у которой жили во время оккупации внуки, наполовину евреи: «Я счастлива тем, что с приходом Красной Армии меня никто не будет ругать жидовкой, хотя я по национальности белоруска» [93].

Нередко в городах и местечках Белоруссии не находилось достаточного количества местных полицаев, готовых участвовать в ликвидации еврейского населения, и поэтому немцы присылали их с Украины или из Литвы. В Речице, подчинявшейся Житомирскому гебиткомиссариату, немецкие власти не испытывали затруднений с полицаями, которых в основном набирали из местных жителей и в случае надобности присылали с Украины. Особое рвение, отмеченное весной 1943 г. наградами и званиями, проявляли полицаи Иван Радченко, Людвиг Смольский, Федор Евланов, Павел Метушка, Николай Макаров, Иван Нипомуйши, капралы Александр Ермольчик, Антон Комаровский, вице-капралы Василий Бульбанов, Адам Лещенко, Алексей Белов, Антон Жильяк, главный вахмистр жандармерии Арно Ратайчак [94].

В Речице, как и в других местах, было несколько советских ответработников, отправившихся служить в полицию [95]. Лицам, разочарованным своим довоенным общественным положением, служба в полиции давала новый статус, предоставлявший возможность властвовать над людьми и их грабить. Она давала освобождение от отправления на принудительные работы в Германию, однако не спасала от риска, сопряженного со службой в полиции. Часто в Белоруссии и на Украине немецкие и местные полицейские перед акциями по ликвидации евреев или другого населения напивались [96]. Скорее всего, то же происходило перед расстрелами и в Речице. Особое рвение в преследовании евреев среди полицаев проявляли Мельников и Яков Крук.

Сразу после освобождения Речицы часть полицаев понесли наказание. На центральной площади, рядом с бывшей комендатурой, были установлены шесть виселиц, на которых партизаны бригады И. П. Кожара повесили пойманных в подвалах домов гитлеровцев и полицаев. К груди каждого казненного была прикреплена табличка с надписью о злодеяниях по отношению к гражданскому населению [97]. Но многие речицкие полицаи успели скрыться от возмездия как в пределах СССР, так и за границей. Лишь по официальным данным, с немцами бежали из Речицкого района 120 человек, так или иначе связанных с оккупационным режимом [98]. Еще больше бывших полицаев в восточных областях Белоруссии, и, очевидно, в Речицком районе, сразу после освобождения территорий ушли с Красной Армией, избежав таким образом ареста [99].

Результатом усердия полицаев в Речице стала гибель, очевидно, не менее десяти прятавшихся евреев. Семилетнюю Хану Мнускину укрывали у себя соседи, но кто-то донес, и полицаи её расстреляли. Белоруска Анна Закревская около года прятала пятилетнего Абрама Василевицкого в яме, которую сама выкопала под сараем, пока об этом не стало известно одному из полицаев, который собственноручно застрелил мальчика [100]. Семья Ковалевских укрывала Двойру Меламед с дочкой и внуком, но по неосторожности соседей об этом стало известно полицаям, которые расстреляли прятавшихся евреев [101]. Другие случаи упоминались выше.

По-видимому, 10-15 евреям, находившимся в Речице в момент оккупации или прибывшим туда чуть позже, всё-таки удалось спастись. Это не могло произойти без помощи нееврейского населения, которому за укрывательство евреев грозила смертная казнь. Установлены имена только части спасенных. Хае Кофман удалось выжить в деревне Жмуровке благодаря известному там гармонисту Горошко. В деревне Казазаевке спасли Григория Славина, женатого на нееврейке. Нескольких еврейских детей прятала в сарае пожилая женщина Елизавета Гаврилова. В этом ей помогали ее подруги [102].

Драматично сложилась история упомянутой ранее Иты (Гиты) Шустиной, вышедшей замуж за нееврея, который в первые дни войны ушел на фронт. Благодаря соседям ей и ее трем малолетним детям удалось избежать заключения в гетто. По совету этих соседей Иту с детьми окрестил местный священник, после чего повесил им кресты. Но, несмотря на это, спустя некоторое время Иту Шустину одну, когда уже многие были расстреляны, тоже отправили в гетто. Но судьба к ней была более милосердна, чем к ее дальней родственнице, упомянутой выше Гене Грибовской (Шустиной).

Соседи обратились к бургомистру с заявлением, что она русская, «подкрепив» это подарками. Он сказал немцам, что Ита русская. Это подтвердил и начальник тюрьмы Коржевский. Поэтому немцы в скором времени перевели ее для разбирательства из гетто в комендатуру. Дети из укрытия видели, как их мать совсем голой по снегу вели туда специально длинной дорогой. В комендатуре ее долго допрашивали, а затем отпустили благодаря учительнице немецкого языка Нине Картович, возглавлявшей в годы оккупации отдел переводчиц при комендатуре. После этого Ита с детьми, опасаясь того, что немцы все-таки узнают, что она еврейка, ушла в расположенную в нескольких километрах от Речицы деревню Казазаевку. Там ее укрывал в погребе один из местных жителей. Когда соседи угрожали выдать Иту с детьми, он уводил их на время в соседние деревни и там прятал [103].

Только одной девочке, Ларисе Урецкой (в замужестве Бородич), удалось бежать непосредственно из самого гетто. Ее, одиннадцатилетнюю, мать ночью протолкнула под колючей проволокой наружу и сказала бежать к Лидии Назаровой. Полицаи стреляли по Ларисе, но не попали. У Назаровых ее не смогли оставить надолго, так как рядом жил полицай, загонявший в гетто семью Урецких, в которой было 7 человек. Девочка бродила в слезах по родному городу, боясь сказать прохожим, что она бежала из гетто. Ее забрала Елена Богданова, знавшая их семью. Она прятала Ларису у себя на ул. Выгонная, 60, у своих друзей: Горшковых, Ференцевых, Козорезовых, Станкевичей и даже в доме бургомистра, о чем знали только его жена и прислуга. Сама Елена Богданова вместе с Максимом Янковым была связной партизанского отряда им. К. Ворошилова.

Ларисе Урецкой приходилось ночевать и в окрестных деревнях, и в заброшенных домах и постройках, где она мерзла и голодала. Так Лариса скиталась полтора года. Наконец, в начале мая 1943 г. Елена Богданова, знавшая, где девочка прячется, нашла ее и привела в свой партизанский отряд. В отряде Лариса помогала готовить, стирала, ходила в деревни, рискуя жизнью, за молоком для раненых. В конце октября 1943 г. с приближением фронта ее с несколькими десятками раненых переправили на самолете в тыл. Там она была некоторое время в детдоме, а затем приехала в Речицу и жила еще несколько лет у Елены Богдановой. Эту историю кратко пересказал читателям Илья Эренбург в 1944 г. в рассказе «Победа человека» [104].

Упомянутым выше свидетельницам ЧГК Ольге Фуксон и ее дочери Екатерине, 1926 г. р., которые обе были ранены при расстреле, помог выбраться из-под трупов какой-то старик. Около двух недель они оставались в Речице, где залечивали раны, а затем, опасаясь полицаев, ушли в Василевичи Полесской области, откуда Ольга родом. Там они поселились в доме бежавших родственников. Ольга говорила по-белорусски и хорошо знала немецкий. Не знавшие ее прежде, жители соседних домов С. Сопот, Н. Брель и Е. Шульга рискнули подписаться под ее заявлением, о том, что она уроженка немецкой колонии, бежавшая из колхозного обоза во время депортации. Бургомистр Карл Ионус поверил этому заявлению и даже нанял ее домработницей. Ольга передавала через связного Сопота партизанам сведения, которые узнавала в доме бургомистра. Она обучала свою дочь немецкому языку и говорила ей при немцах о скорой победе Германии и о возвращении из сибирской ссылки родственников. После войны обе вернулись в Речицу [105].

Среди тех, кто спасал речичан-евреев, наиболее известна Ольга Анищенко. Связная-подпольщица, она спрятала в своей квартире на 1-й Набережной улице, № 1 девятнадцатилетнюю Марию Рохлину. Однако сосед Лука Козяев донес об этом в полицию, и Мария была арестована. Спустя некоторое время девушке удалось бежать. Какое-то непродолжительное время она скрывалась у других речичан, а затем выбралась из города и добралась до партизанского отряда им. М. Фрунзе [106]. Скорее всего, это произошло не ранее второй половины 1942 г., так как до этого партизан в Белоруссии было мало и евреям из гетто практически не к кому было примкнуть. Лишь немногие из бежавших в лес евреев смогли, прячась в землянках, самостоятельно выжить в холодную зиму 1941-1942 г.

К весне же 1942 г. подавляющее большинство еврейского населения на территории Восточной Белоруссии было уничтожено. Но даже те из евреев, кому удалось бежать и добраться до партизан в 1942 г., нередко встречали отказ командиров принять их в отряд. Иногда это было проявлением антисемитизма, а иногда нежеланием обременять отряд обузой – стариками, женщинами и детьми. Были случаи, когда партизаны убивали евреев, встреченных в лесу. Впрочем, такие партизаны жестоко вели себя и по отношению к нееврейскому населению. Хотя продовольствие отбирали у крестьян в случае отказа его дать, скорее всего, все партизаны, так как это было условием их существования, но для части партизан (а по сути, бандитов) лес был только прикрытием намерения пограбить и спрятаться от активных боевых действий на чьей-либо стороне. Нередко они отбирали у евреев и неевреев ценные вещи и насиловали женщин [107].

С середины 1942 г., когда партизанское движение было поставлено под контроль центра, отношение к евреям в отрядах несколько изменилось [108].

Часть евреев после побега из Речицы добрались до леса, где нашли партизан и были приняты в отряды. Многие из них после этого погибли в боях. Среди них были Гершон Ольбинский, Наум Стругач, Израиль Дубровский, Лейба Глуховский и Хема Глускин. Среди доживших до Победы партизан особенно известен упомянутый выше Макар Турчинский, организатор первого партизанского отряда в районе. Он был комиссаром партизанского отряда им. К. Ворошилова, а после преобразования этого отряда в апреле 1943 г. в бригаду с таким же названием – командиром отряда им. М. Фрунзе этой бригады. За свою деятельность после войны он удостоился звания Почетного гражданина Речицы [109].

В бригаде им. К. Ворошилова были и другие евреи. Среди них Самуил Шульман (погиб в апреле 1943 г.), Борис Шмидов (погиб в мае 1943 г.), Израиль Дубровский (погиб в октябре 1943 г.), воевавшие до прихода Красной Армии в отряде этой бригады, также носившей имя К. Ворошилова, его комиссар Соломон Егудкин, а также Броня Золотухина, Виктор Шитман и Яков Антенберг [110].

Часть евреев, бежавших из Речицы в лес, попали в конце 1941 - начале 1943 г. в руки немцев и полицаев и были казнены. Среди них семья беженцев из Бытеня (Брестской области), оказавшаяся в местечке накануне войны и погибшая в феврале 1943 г. [111]. Их судьбу разделили и попавшие в плен речичане-евреи, уже будучи партизанами. Среди них известны Наум Фарбер и Залман Точильников. Упомянутый выше пятнадцатилетний Яков Гутаров входил в семейный партизанский отряд им. Щорса, но в результате блокады карателями леса в октябре 1942 г. он вместе с другими членами отряда попал в плен и оказался в концлагере в Хойниках, а затем в Мозыре. Его посылали на тяжелые строительные работы. Жив он остался чудом [112].

Кроме описанных выше случаев спасения евреев были эпизоды, когда преследуемым помогали одеждой или продуктами. Например, жена врача Чапурного высыпала картошку на крыльцо дома Добрушкиных, после чего поспешно ушла, опасаясь, что ее увидят [113]. Чаще помощь евреям оказывали жители, так или иначе связанные с партизанами. Эти связи особенно расширились к лету 1942 г., несмотря на то, что за малейшее подозрение в помощи партизанам местное население подвергалось самым суровым наказаниям. Согласно актам ЧГК, в Речице за помощь партизанам расстреливали стариков, женщин и детей. Таких акций было несколько. Одну группу, в количестве 25 человек, немцы расстреляли в августе 1942 г. в противотанковом рву на западной окраине города, а другую (300 человек) в ноябре-декабре 1942 г. – в подвале дома 105 на ул. Вокзальной [114].

В ноябре 1943 г. Речица была освобождена в ходе операции, вошедшей в историю этой войны как Гомельско-Речицкая. Вот как писал об освобождении города маршал Константин Рокоссовский: «Успешно действовали и войска 48-й армии, наступавшие вдоль западного берега Днепра на Речицу. Батов принял смелое решение: завернул вырвавшиеся вперед две стрелковые дивизии и две танковые бригады корпуса М. Ф. Панова в тыл гитлеровцам, оборонявшимся в Речице. В результате этого неожиданного для противника удара город был освобожден с незначительными для нас потерями» [115].

Сам генерал армии Павел Батов впоследствии так описывал эти события: «Речица не входила в полосу наступления 65-й армии. Но создалась благоприятная обстановка для глубокого маневра и удара по городу с тыла, поскольку корпус Д. И. Самарского сумел уже перевести через Днепр все свои дивизии. Упустить такую возможность было бы непростительно... Две бригады гвардейского Донского танкового корпуса во взаимодействии с 37-й гвардейской и 162-й Сибирской дивизиями нанесли удар по Речице с северо-запада, ворвались в город и завязали бой на улицах. С востока наступал стрелковый корпус 48-й армии. Он сковал значительные вражеские силы, предназначенные для обороны города. Мы овладели Речицей почти без потерь, не дали врагу разрушить город, захватили богатые трофеи и много пленных.

Бой за Речицу – один из примеров организации взаимодействия между войсками двух армий, которые совместными усилиями освободили город. Больше того - этот бой дает также пример взаимодействия регулярных и партизанских войск в наступлении. После того как корпус Д. И. Самарского и танкисты М. Ф. Панова захватили 14 ноября станцию Демехи, фронт противника был разорван, и севернее станции наши наступающие части соединились с партизанскими бригадами И. П. Кожара. Партизаны надежно прикрыли левый фланг армии, дали ценную информацию о вражеском гарнизоне Речицы и вместе с нашими войсками участвовали в освобождении города... Салютовала Москва. Восемь дивизий фронта получили наименование Речицких» [116].

Следует добавить, что «сковать противника» 48-й армии в районе Речицы удалось во многом благодаря точной стрельбе 1-й гвардейской артиллерийской дивизии под командованием еврея Аркадия Волчека, получившего звание генерал-майора всего за два месяца до этого [117]. Вызванная артобстрелом сильная паника у немцев нашла воплощение в народной поговорке того времени: «Фашисты в Речице от страха мечутся».

Согласно более подробным воспоминаниям одного из участников боев Евгения Галоты, в то время сержанта и командира артиллерийского расчета, 16 ноября, ближе к вечеру, был сформирован ударный клин, состоящий из артиллерийской, пехотной и танковой дивизий, который двинулся на штурм Речицы. Нападение было неожиданным для немцев. Они отвечали пулеметным огнем, но были бессильны против танков и пушек. В 4 часа утра 18 ноября 1943 г. красноармейцы ворвались в Речицу. Единственное серьезное сопротивление было оказано в районе вокзала – группой прикрытия. Она сопротивлялась часа полтора, после чего сдалась. Даже штабные машины немцы побросали на улицах.

Увидев новую советскую военную форму, погоны, местные жители долго разбирались, кто взял город. После того как разобрались, радости не было предела. Солдат угощали кто чем мог. Галота там же вспоминает, что во время конвоирования колонны пленных «защитников» вокзала, «Миша, разведчик из нашей батареи, заметив фашистов, хватается за автомат – неделю назад он получил известие о том, что немцы уничтожили всю его семью, жену и двоих маленьких детей. Еле мы его удержали» [118].

Известно имя другого участника освобождения города – Семена Альтшулера, участника боев Черниговско-Припятской и Гомельско-Речицкой операций. Согласно его свидетельству, их артиллерийская батарея в этих операциях понесла существенные потери в технике и проходила доукомплектование чуть западнее Речицы [119]. Среди освободителей города был сержант Михаил Шутен из Харькова, доживший до Победы [120]. Лейтенант Моисей Августевич за взятие Речицы получил благодарность [121].

Особое чувство при освобождении родного города испытал капитан 478-го минометного полка Моисей Лившиц, впоследствии погибший в 1945 г. [122].

Много воинов-евреев пали при освобождении Речицы. Среди них житель Днепропетровска Семен Ваксман, лежащий в братской могиле в парке Победы. Здесь же захоронены капитан Вениамин Нежинский и рядовые Даниил Голуб, Абрам Юнах, Михаил Шкловский. Освобождал город и погиб 24 ноября 1943 г. недалеко от Речицы, в 2 км восточнее деревни Бронное, командир взвода Семен Шапиро из Одессы. Также недалеко, у деревни Надвин, погиб другой Семен Шапиро, из Житомирской области. В самой Речице погиб москвич младший лейтенант Борис Розинкин. Среди погибших при освобождении города капитан Яков Трепетер из Барабинска. Он захоронен в городском сквере. На городском кладбище покоятся погибшие евреи капитан Михаил Гилев, рядовые Ефим Глейкин, Иохим Гилкин, Самуил Цуканов, Ефим Ша-банович. На территории костно-туберкулезного санатория захоронены умершие в госпитале от ран капитан Лифшиц, старший лейтенант Вульф Лифшиц, лейтенант Д. С. Лившиц, сержант Григорий Резник, а также бойцы: Илья Жидок, Идель Шер и Зиновий Векслер.

В отличие от остального населения, оставшегося на территории, которая затем была оккупирована, доля евреев, попавших на фронт, была несколько больше, на что были объективные причины. В эвакуации мужчины-евреи в возрасте, прежде не подлежащем призыву, были мобилизованы. Их ровесники-неевреи остались на оккупированной территории, и многие из них не были мобилизованы в Красную Армию даже после освобождения. Часть мужчин, особенно в сельской местности, еще до оккупации уклонились от призыва, попрятавшись в лесах или у знакомых [123].

На фронте военнослужащие-евреи редко сдавались и вообще старались не попадать в плен, так как знали, что немцы их уничтожат. Около 27% всех воевавших евреев ушли на фронт добровольцами, что по статистике больше, чем добровольцев других национальностей [124]. Высокой мотивацией можно объяснить непропорционально высокую относительно своей общей численности долю евреев среди лиц, удостоенных орденов и звания Героя Советского Союза. При этом необходимо учитывать, что из-за государственного и бытового антисемитизма многие евреи не были удостоены этой награды, иногда даже несмотря на представление к награде своим командованием [125].

Если судить только по именам, опубликованным общим списком в посвященной Речице книге «Память» [126], на фронте погибли 399 евреев, составившие 37% от общей численности всех павших солдат всех национальностей, родившихся и проживавших в городе до войны. Это намного больше доли евреев среди всех жителей, которая в 1939 г. составляла 24,3%.

Если же брать всех евреев и неевреев, родившихся в Речице и погибших на фронте, то доля евреев среди них будет еще больше, так как многие евреи до войны переехали на жительство в другие места, чаще всего восточнее Речицы. Там вероятность оказаться на фронте была больше, чем в самой Речице. С другой стороны, взяв, к примеру, 1926 г. р., следует учесть, что евреи в то время составляли в Речице несколько больший процент от всех рожденных в этом году. Кроме того, очень мало кто из евреев, в отличие от неевреев, оказавшись в плену, вернулся домой.

Дополнить список евреев, уроженцев Речицы, погибших на фронте, позволяют подсчёты по «Книге памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом» [127], в которую занесены имена 190 евреев, родившихся в Речице.

Третий источник, который позволяет расширить список погибших евреев, это упомянутые анкеты Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме, согласно которым на фронте погибло 213 евреев уроженцев Речицы.

Сопоставляя все три источника, получаем общий список из 635 погибших на фронте евреев - речицких выходцев, который представляется неполным. Общее число евреев - уроженцев Речицы, погибших на фронте, по меньшей мере, 800 человек. Немало погибло и евреев, проживавших в Речице до войны, но родившихся в других местах. В списке речицкой «Памяти» таких лиц 55 [128]. Объединённый список, таким образом, составляет 102 имени, что, по-видимому, намного меньше их действительного числа.

Целый ряд семей потеряли на фронте двух и более своих членов. Не вернулись с войны братья: Давид и Юлий Боксенбаум; Мотл и Борис Василевицкие; Мордух и Ицхак Весёлые; Янкель и Гирш Гинзбург; Шимон и Наум Гольдштейн; Эли и Велв Гроздины; Нота и Рувим Гу-рарье; Израиль и Иосиф Гутерман; Леба и Мотл Каган; Лев и Бенцион Капустины; Израиль и Лев Коралинские; Мейлах и Шимон Левины; Григорий и Борис Лившицы; Александр и Захар Малинковичи; Исаак и Моисей Милявские; Семён и Леонид Михалевские; Меир-Вульф и Григорий Рудые; Абрам и Нисим Рязановы; Абрам и Григорий Слободские; Арон и Борис Стрельницкие; Залман и Натан Точильниковы, Ошер и Яков Уткины, Нисон и Самуил Френкель; Нема (сокр. форма древнееврейского имени Беньямин) и Борис Фридман; Натан и Самуил Хаздан; Израиль и Шолом Цирульниковы; Шлема и Иосиф Черток.

В сентябре 1944 г. под Варшавой погибла военный врач Зыся Резер, а ее брат командир батареи Борис Резер погиб во время боев за Берлин в мае 1945 г. На фронте погибли Эля Разгон и два его сына – Берл и Эфраим. Из трех сыновей Лейбы Гроздина только Цалер вернулся, а Ицхак и Эля погибли. Пали в бою Моисей Голубев и два его сына – Исаак и Семен. Погибли на фронте по три брата: Борис, Григорий и Иосиф Силинги; Исаак, Григорий и Эльяким Альтерман [129].

Среди выявленных 635 погибших на фронте евреев - речицких уроженцев было 103 офицера (16,2%). Среди офицеров 17,5% принадлежали к военно-политическому составу, т. е. носили звания политруков и комиссаров разного ранга. Старших офицеров среди погибших было немного.

В 1941 г. пропал без вести батальонный комиссар (соответствует званию майора) Абрам Грайвер. Как уже говорилось, батальонный комиссар Захар Малинкович застрелился в окружении во время боев на Северном Кавказе в 1942 г. Также в 1942 г. пропал без вести майор Нисон Тараховский, начальник отдела СМЕРШ. В 1943 г. умер от полученных ран майор Давид Марголин, агитатор политотдела управления Ленинградского фронта. При освобождении Польши погиб в 1944 г. подполковник Борис Голдин. В октябре 1941 г. пропал без вести военный техник 1-го ранга (соответствует полковнику) Хаим Линович. В 1943 г. пропала без вести техник-интендант 1-го ранга (соответствует полковнику) Полина Марголина.

Несколько десятков речичанок добровольно ушли на фронт, где воевали зенитчицами, санитарками, связистками. Среди них известно лишь несколько имен погибших: санитарка Маня Гольдина (1941 г.), зенитчица Хана Вольфсон, бывшая учительница (1943 г.).

Учитывая, что, согласно общей статистике, на фронте и в плену погибли, а также пропали без вести 40% всех воевавших в регулярных войсках евреев [130], на основании числа погибших евреев - речицких уроженцев можно смело предположить, что фронт прошли около двух тысяч евреев, родившихся в Речице.

Среди выживших наибольшей известностью в Речице пользовался капитан 1-го ранга Михаил Каганович, удостоенный за свою фронтовую деятельность и за общественно-патриотическую работу звания Почетного гражданина города. Храбро воевал Цалер Довжик, дважды тяжело раненный под Москвой и Курском. Участник финской кампании кадровый военный Цалер Василевицкий участвовал в обороне Белоруссии, Крыма, Сталинграда и во взятии Берлина и Праги, за что был удостоен многих медалей и ордена Красной Звезды (его брат Шая, тоже кадровый военный, погиб в начале войны). Дошел до Берлина и Праги награжденный тремя орденами и многими медалями один из немногих кадровых военных, Иосиф Поляков; войну он закончил подполковником, начальником штаба артиллерийского полка. На Волховском фронте отважно воевали майор батальона связи Борис Агроскин и майор танковых войск Роман Чауский. Отлично служила капитан медицинской службы Валентина Василевицкая, участница освобождения Польши.

14.

Возрастную характеристику погибших на фронте евреев - речицких уроженцев позволяет исследовать список, в котором указаны даты рождений. В нем 404 имени. Еще до войны в армию были призваны лица мужского пола, родившиеся в первой половине 1922 г. и в 1919-1921 гг. Составившие вместе (равномерно по годам) 11,9% от всего списка, к началу военных действий они находились в кадровой армии и приняли первый удар на себя. Согласно указу, к 23 июня 1941 г. мобилизации подлежали мужчины 1905-1918 гг. рождений включительно. Среди призывников-евреев – речицких уроженцев 1905-1914 гг. – число погибших колебалось незначительно: от 12 до 18 человек по каждому году рождения. Среди призывников 1915-1918 гг. рождения погибло в два раза меньше: от 6 до 10 человек каждого года рождения. Это было прямым следствием низкой рождаемости в годы Первой мировой войны (1914-1918).

С августа по октябрь 1941 г. в зависимости от близости фронта в армию призывались молодые люди, родившиеся во второй половине 1922 г. и в 1923 г. Они понесли самые большие потери. Часть из них были призваны или ушли добровольно (т. е. до выхода указа) на фронт до оккупации Речицы. Из них многие погибли в упомянутом истребительном батальоне (туда попали и 16-17-летние подростки, и добровольцы старших возрастов, в то время непризывных). Плохо обученных, их бросили в «мясорубку» самых тяжелых сражений, в то время пока солдаты, призванные еще до войны, выходили из окружения, проходили переукомплектование, залечивали раны и перепроверялись НКВД.

Вернувшиеся с войны бывшие фронтовики были самой активной частью еврейского населения. В 1946 г. по личной инициативе бывшего фронтовика Хаима Гуменника часть останков евреев, расстрелянных в противотанковом рве в районе костно-туберкулёзного санатория, была выкопана. В этом приняли участие вышеупомянутый Цалер Василевицкий и Авраам Довжик. Последний вспоминает:

«Трупы лежали на глубине не больше 50 см. Запах стоял ужасающий... [Я] видел детские головки. Потянул лопату, и потянулись черные длинные волосы, из которых выпал алюминиевый гребешок. Рыженькая детская головка и ножки в сандаликах... все эти останки я складывал на простыни и брезент, старые мешки и носил в ящик, который стоял на возу. Там же лежала кувалда. Подошедший мужчина, русский, который присутствовал на раскопках и показывал, где копать, говорил, что этой кувалдой их добивали» [131].

На следующий день указанная группа евреев хотела продолжить собирать останки, но приехал председатель горисполкома в сопровождении милиции и запретил это делать, пообещав установить на этом месте общий памятник. Позже памятник был установлен неподалеку от этого места, возле костно-туберкулёзного санатория на ул. Фрунзе [132].

Останки погибших в ящике, которые успели собрать до запрета, были доставлены на еврейское кладбище. Там их с молитвами перезахоронили в братской могиле, над которой в 1946 г. на собранные по еврейским домам деньги установили памятник из кирпича с надписью на жести. Примерно тогда же был установлены памятники опознанным братьям Лурье, а также погибшим в саду на углу улиц Чапаева и Вокзальной Хацкелю Кагану, Гилелю Ресину, Шмуэлю Чертку, Аврааму Серебрянному и Мойше Пинскому [133].

В полукилометре от города, по дороге на Озерщину, где, как указывалось, расстреливали евреев, а затем по соседству уничтожали других жителей Речицы, в чем-либо «провинившихся», также был установлен памятник [134]. Общий мраморный памятник еврейским жертвам нацизма на месте старенького кирпичного был построен уже в 1994 г. на пожертвования речичан из Израиля. На нем сделана надпись: «3000. За что?».

Согласно анкетам, заполненным для института Яд ва-Шем, пропавших без вести, умерших в эвакуации или в госпитале от ран, погибших в Речице во время оккупации, в других местах и на фронте числится 752 человека. Среди них, как указывалось выше, 266 анкет на погибших в Речице, что составляет 35,4% от выявленной выше цифры реально погибших.

Оккупация мест традиционного расселения евреев всей бывшей черты оседлости нанесла непоправимый ущерб традиционному укладу еврейских местечек, многие из которых или исчезли, или остались без еврейского населения. В небольших местечках Белоруссии, где евреи когда-то составляли подавляющее большинство населения, после войны евреи составили незначительную часть от всех жителей. В этих условиях наступила их быстрая ассимиляция. В крупных местечках, таких, как Речица, евреи, хотя и оставались важным меньшинством, уже утратили прежние позиции в социально-общественной жизни и перестали влиять на ее характер.

Литература:

1. Галезник Б.И. Записки о войне. Красный Яр, 1999
2. Вечерний Минск, 19.06.1998, с. 5.
3. Это семья Польсман из пяти человек. О бомбежках города в июле 1941 г. см.: Добрушкин Л. История одной семьи. Нью-Йорк, 1998, с. 4.
4. Альтшулер М., 1986, с. 129-131.
5. Там же, с. 132-133.
6. Беларусь в первые месяцы Великой Отечественной войны, 22 июня – август 1941 г.: документы и материалы. Мн., 2006, с. 94-98.
7. Вечерняя Москва, 25.08.1941, с. 3
8. Там же. (Позже такие обращения стали широко практиковаться в средствах массовой информации и по отношению к другим народам. См., напр.: Красная Звезда, 15.01.1943, с.4; Там же, 10.06.1943, с.3; Там же, 08.08.1943, с.3. Властям уже в 1942 г. стали хорошо известны подробности массового геноцида еврейского населения не только на территории СССР, но и в других странах, о чём свидетельствуют большие статьи в центральных газетах: Там же, 26.05.1942, с. 3; Там же, 19.12, 1942, с. 1; Известия, 19.12.1942, с. 1; Там же, 20.12.1942, с.4.
9. По крайней мере, ни одного такого распоряжения не удалось обнаружить в ранее засекреченных архивных материалах Комитета по эвакуации. Уроженцу Речицы Иосифу Казовскому, который во время войны работал на разных должностях в министерстве путей сообщения, в том числе заместителем начальника Управления воинских перевозок, ничего не известно о специальной эвакуации еврейского населения.
10. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), фонд А259, опись 40, д. 3032, л. 19-20.
11. Архив Национального института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» (АЯВ), ф. Ж.24.678, д. 40, л. 19-20.
12. Воронкова И., Война обрушилась на Минск бомбардировками. // Вечерний Минск, 20.06.1997, №115, с.5.
13. Альтшулер М., 1986, с. 136-137.
14. АЯВ, ф. Ж.24.678, д. 40, л. 19-20.
15. Там же.
16. Жирнов Е., Проверка страхом. // Коммерсант-власть, 20.06. 2005, с. 72-73.
17. Беларусь в первые месяцы…, с. 167.
18. Жирнов Е., с. 72-73.
19. Беларусь в первые месяцы…, с. 14-15.
20. Жирнов Е.. с. 72-73.
21. Беларусь в первые месяцы…, с. 19, 24.
22. Там же, с. 19-28, 36-74.
23. Альтшулер М., 1986, с. 143.
24. Там же, с. 142-143.
25. Письмо Фридриха Валлера от 17.06.2001.
26. Альтшулер М., 1986, с. 142-143; Беларусь в первые месяцы…, с. 251.
27. Пинчук, 1979, с. 108.
28. Добрушкин Л, История одной семьи. Нью-Йорк, 1998, с. 4; Смиловицкий Л. Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 гг., Тель-Авив, 2000, с. 264. (Командир роты капитан Зелик Добрушкин погиб недалеко от Речицы – при освобождении Рогачева. См.: Книга памяти воинов, 1996, том 1, с. 449).
29. Добрушкин Л., с. 4; Интервью с Абрамом Френкелем от 16.08.2004.
30. Добрушкин Л., с. 4.
31. Здесь и далее я сознательно избегаю термина «фашизм», широко распространенного в СССР и странах, образованных после его развала, так как в действительности только немецкий нацизм предусматривал физическое уничтожение отдельных народов и целых рас. Роман Лиона Фейхтвангера «Семья Оппенгейм» за 1935-1938 гг. издавался в СССР около десяти раз. Согласно свидетельству Зельды Рожавской от 17.10.2001, на ее решение эвакуироваться в значительной мере повлияло прочтение этой книги.
32. Интервью с Софьей Буржинской от 25.07.2004. (Вообще о распространении польскими евреями этих сведений среди советских евреев см.: Альтшулер, 1986, с. 129-130, 132).
33. Альтшулер М., 1986, с. 131-133.
34. Добрушкин Л, с. 4; Смиловицкий Л., с. 264. (Такое мнение распространяли Арон Атлас, Исраэль Малинкович, Исраэль Пекаровский, Гуревич и другие).
35. Добрушкин Л., с. 3.
36. Таблица составлена на основании анализа списка погибших, содержащегося в материалах Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками. См.: АЯВ, ф. М.ЗЗ, д. 476, л. 21-61 или: Там же, ф. JМ, д. 20006, л. 21-61.
37. Беларусь в первые месяцы…, с. 181; Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001; Интервью с Фимой Шейнкманом от 17.03.2003.
38. Свидетельство Евгении Горелик. Зал имён Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме.
39. Калинин П.З. Партизанская республика, М., 1964, с. 21.
40. Там же; Галезник Б.,; Беларусь в первые месяцы…, с. 181.
41. В 1939 г. эти полки инспектировал Георгий Жуков, в то время заместитель командующего Белорусского военного округа. См.: Вейгман С. Дипломат из киевских десантников. // Столичные новости, 22.01.2002, №2.
42. Свидетельство Пахама Симандуева, Зал имен Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме.
43. Галезник Б.
44. АЯВ, ф. ГМ, д. 20006, л. 12-13; Умецкий Б. Речица, Мн.,1963, с. 48-49; Непокорённая Белоруссия, Мн., 1963, с. 130; Смиловицкий Л., с. 265.
45. АЯВ, ф. Ш, д. 1322, л. 3-4.
46. Там же, д. 20006, л. 75об.-76.
47. Там же, ф. М41, д. 2433, л. 98, 169, 230, 248.
48. Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001.
49. Добрушкин Л., с.9-11.
50. (О стрельбище на кладбище см.: Добрушкин Л., с. 9).
51. Там же, с. 11.
52. Такими доводами немцы руководствовались при назначении религиозных деятелей еврейскими старостами или главами юденрата и в других оккупированных районах СССР. В местечках, где не было религиозных авторитетов, или в крупных городах оккупанты часто ставили на эти должности пользовавшихся уважением учителей или врачей. В отличие от них, евреи-руководители, чаще всего партийные, подлежали немедленной ликвидации.
53. АЯВ, ф. М.37, д. 1330, л. 8.
54. Имея слабую доказательную базу связи юденратов с сионизмом, советские журналисты воздействовали на сознание читателя или зрителя с помощью специально отобранных фотографий или кинохроники, где на одежде членов юденрата обязательно присутствовала шестиконечная звезда, которую на самом деле заставляли их носить немцы.
55. Анчель, 1970, с. 411; Черная книга, К., 1991, с. 65-66.
56. Добрушкин Л., с. 9.
57. АЯВ, ф. Ж, д. 20006, л. 3, 77-77об.; Arad Y., Krakowski S., Spector S. (eds.) The Einsatsgruppen reports: Selections from the Dispatches of the Nazi Death Squads’ Campaign Against the Jews, July 1941 – January 1943, New York, 1989, p.180.
58. Архив Управления КГБ Гомельской области (АУКГБГО), ф. 1, д. 234, т. 4, л. 4-7. (Я благодарен Леониду Смиловицкому за предоставленные мне материалы этого дела).
59. АЯВ, ф. М, д. 20006, л. 74об, 78об.
60. Там же, л. 12об.-13; Добрушкин Л., с. 12.
61. Умецкий Б., с. 48-49; Непокорённая Белоруссия, с. 130.
62. Дворник А., Последний свидетель // Авив, 1998, №7, с.2.; Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001; Свидетельское показание Тамары Кузьминич от 07.08.2005.
63. АЯВ, ф. ХМ, д. 20006, л.1-2, 74-75об. (Среди них были также евреи, см.: Там же, л. 15).
64. Лист показаний Якова Гутарова от 15.06.2001.
65. АУКГБГО, ф. 1, д. 234, т. 4, л. 4-7, 14-17; АЯВ, ф. Ж, д. 20006, л. 2, 78об. (Вообще расстрел евреев в противотанковых рвах часто практиковался немцами. См.: Altshuler M. The Unique Features of the Holocaust in the Soviet Union, Jews and Jewish Life in Russia and the Soviet Union, London, 1995, p.177. Леонид Смиловицкий считает, что Борис Смиловицкий был восьмилетним, хотя согласно списку убитых в Речице Борис родился в 1929 г. См.: Смиловицкий Л., с. 267).
66. АЯВ, ф. М, д. 20006, л. 90-90об.
67. Там же, д. 20005, л. 95об.
68. АЯВ, ф. т, л. 104-104об.
69. Письмо Ларисы Бородич в Речицкий райисполком от 10.08.1996. Я благодарен Алле Шкоп за предоставленную возможность ознакомиться с этим письмом. Отрывок из него см.: «Дняпровец», 21 красавiка 2005, с. 2.
70. АЯВ, ф. Ж, д. 20006, л. 2, 78об.
71. Там же, л. 78-78об.
72. Письмо Израиля Рогачевского от 16.01.2001; Письмо Песи Рожавской от 14.01.2001.
73. АЯВ, ф. М.ЗЗ, д. 477, л. 8-10.
74. Там же.
75. Altshuler M. с. 180.
76. АЯВ, ф. М, д. 20005, л. 95.
77. Там же, л. 106; Интервью с Марией Рубинчик от 01.01.2001.
78. Данные содержатся в материалах Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками. См.: АЯВ, ф. М.ЗЗ, д. 476, л. 21-61 или: Там же, ф. Ж, д. 20006, л. 21-61.
79. Анкеты официально названы «Листы свидетельских показаний», что неверно отражает связь авторов с жертвами, так как заполнены они в основном родственниками и знакомыми, а не свидетелями.
80. АУКГБГО, ф. 1, д. 234, т. 4, л. 4-7, 14-17.
81. Там же, л. 14-17.
82. Там же, л. 8-9.
83. Там же, л. 11-13.
84. Показателен сам факт его привлечения, что свидетельствует об изменении отношения властей к православной религии.
85. Feferman K. Soviet investigation pf Nazi crimes in the USSR: documenting the Holovaust // Journal of Genocide Research, 2003, no. 5 (4), pp. 593-598.
86. АУКГБГО, д. 234, т. 4, л. 4-7.
87. АЯВ, ф. М.11218, д. 14, л. 1.
88. Письмо Самуила Рожавского от 31.12.2000.
89. Смиловицкий Л. Борьба евреев Белоруссии за возврат своего имущества и жилищ в первое послевоенное десятилетие 1944-1954 // Беларусь у ХХ стагоддзi, вып.1, Мн., 2002, с. 173.
90. Добрушкин Л., с. 9.
91. Свидетельство Фридриха Валлера, Зал имен Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме.
92. Добрушкин Л., с. 10.
93. АЯВ, ф. М.ЗЗ, д. 477, л. 10.
94. АЯВ, ф. М, д. 10645, л. 11-15.
95. Добрушкин Л., с. 4.
96. Altshuler M., p. 176.
97. Чернышев А.Д. Дорогами войны: воспоминания о Великой Отечественной войне (1941-1945), Новосибирск, 2005.
98. Памяць: Рэчыцкi раён, кн. 2, Мн., 1999, с. 215.
99. Освобожденная Беларусь, Мн., 2004, с. 64.
100. Интервью с Софьей Буржинской (Зайончик) от 15.02.2002.
101. Письмо Фаины Винник от 22.04.1998.
102. Письмо Израиля Рогачевского от 16.01.2001; Письмо Песи Рожавской от 14.01.2001; Интервью с Марией Рубинчик от 02.03.2002.
103. Свидетельское показание Тамары Кузьминич от 07.08.2005.
104. Эренбург И., Победа человека // Война, т. 3, М., 1944, с. 399-402. Подробности этого спасения см.: Дворник А. (В настоящее время Национальный Институт памяти жертв нацизма и героев Сопро¬тивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме присвоил Елене Богдановой (посмертно) звание Праведника народов мира. См.:Архив отдела праведников «Яд ва-Шем», д. 10601. Я благо¬дарен сотруднице этого института Кате Гусаровой и бывшему председателю речицкой еврейской общины Алле Шкоп за содействие в этом).
105. Один из свидетелей, Степан Сопот, спасавший во время оккупации и еврея-военнослужащего, в 1997 г. был удостоен звания Праведника народов мира Национальным Институтом памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме (Архив отдела праведников «Яд ва-Шем», д. А-7831).
106. Ксерокопия заявления Марии Рохлиной (в замужестве Айзеншпис) властям в Москве от 05.08.1952 (Архив отдела праведников «Яд ва-Шем», д. А-7719). Хотя точно неизвестно, по какому поводу было написано заявление, его тон недвусмысленно говорит о желании засвидетельствовать благонадежность Ольги Анищенко. Из заявления видно, что власти инкриминировали ей в вину преподавание в школе в течение нескольких месяцев во время оккупации, что Мария объясняла стремлением заработать денег на еду, а также избежать отправки на принудительные работы в Германию. (Там же). По свидетельству Семена Кофмана, Мария считала Ольгу Анищенко своей второй матерью и, уехав в Москву после войны, помогала ее семье посылками в голодные послевоенные годы. В середине 60-х гг. Рохлина приезжала в Речицу на встречу партизанского отряда и рассказывала свою историю местным школьникам. См.: Письмо Семена Кофмана в отдел праведников «Яд ва-Шем» (д. А-7719).
По его инициативе «Яд ва-Шем» в 1997 г. присвоил Ольге Анищенко звание Праведника народов мира (посмертно) с предоставлением почетного израильского гражданства.
107. Интервью с бывшим партизаном Михаилом Асташинским от 12.03.2001; Герштейн и Каганович (ивр.), 1965, том 1, часть 1, с. 11-13, 104-107, 152-153; Смиловицкий Л. (ивр); Романовский Д. Холокост в Восточной Белоруссии и Северо-Западной России глазами неевреев // Вестник еврейского университета в Москве, 1995, №2 (29), с. 62; Серебрянников, Воспоминания случайно выжившего в Холокосте, Лос-Анжелес, 2003, с.74-75.
108. Altshuler M., p. 183. (Но даже весной 1944 г. партизаны-евреи на территории Белоруссии в отдельных отрядах страдали от антисемитизма. См.: Герасимова И.П., «Встали мы плечом к плечу…», Мн., 2006, с. 155.
109. Памяць: Рэчыцкi раён, кн. 2, Мн., 1999, с. 226-227, 240-241.
110. Там же, с. 240-241, 340; Всенародное партизанское движение в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны, т.2, Мн., 1973, с. 376; Против нацистского врага, т.4, кни. 1-3, Иерусалим,1999, с. 38. (Несколько выходцев из Речицы партизанили в других местах. Например, Владимир Столберг – в Крыму, после того как его полк попал в окружение под Алуштой осенью 1941 г. См.: Архтв института исследования еврейского Сопротивления, кмбуц Бейт лохамей га-гетаот (АИИЕС), д. 11728.
111. Свидетельство Давида Абрамовича. Зал имен Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме.
112. Письмо Якова Гутарова от 21.03.2004 в Апелляционный совет Комиссии по материальным претензиям евреев к Германии (Сlaims Соnference) в Иерусалиме.
113. Добрушкин Л., с. 11.
114. АЯВ, ф. М.ЗЗ, д. 477, л. 2-5.
115. Рокоссовский К.К., Солдатский долг, М., 1988.
116. Батов П.И. В походах и боях, М., 1974. (Немецкие документы об обороне Речицы и Речицкого района 2-й армией, с одной стороны, свидетельствуют о создании здесь оборонительных укреплений и передислокации сюда войск, а с другой – о неожиданности удара в этом месте со стороны Красной Армии. См.: Там же, ф. Ж, д. 5022-5023. Кроме немецких войск в Речице в то время размещалось и подразделение итальянцев. См.: Всенародное партизанское движение…, т. 2, Мн., 1973, с. 286-287.
117. Освобождение городов, М., 1985, с. 202; Свердлов Ф.Д., Евреи – генералы вооруженных сил СССР, М., 1993, с. 60.
118. Советская Белоруссия, 18.11.2003, №215, с. 5. (Сразу после освобождения города там оказался со своим подразделением врач Николай Амосов, известный впоследствии хирург и академик. Воспользовавшись несколькими днями отдыха, он женился в Речице на своей возлюбленной. Очевидно, это был первый брак, зарегистрированный в городе после освобождения.
119. Альтшулер Н.С. и Бородин П.М., В войсках противотанковой артиллерии . Семен Александрович Альтшулер: Воспоминания друзей, коллег, учеников. Казань, 2001, с. 36-37. (Семен Альтшулер впоследствии стал физиком-ядерщиком. В 1976 г. он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР).
120. Против нацистского врага, т. 4, книга 3, Иерусалим, 1999, с. 485.
121. Августевич С. Лейтенант Моисей Августевич, русский, 1944 год. Мишпоха, 2005, №17, с. 101.
122. Лившиц Д., Забыть и вспомнить. Урал, 2004, №11.
123. Беларусь в первые месяцы…, с. 187-188.
124. Шнеер А., Плен, т. 2, Иерусалим, 2003, с. 27.
125. Там же, с. 38-49.
126. Памяць: Рэчiцкi раён, кн. 2, Мн., с. 72-93.
127. Книга памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом, тт.1-7, М., 1994-2002.
128. Памяць: Рэчiцкi раён, кн. 2, Мн., 1999, с. 93-103.
129. Памяць: Рэчiцкi раён, кн. 2, Мн., 1999, с. 76; Книга памяти воинов..., т.1, М. 1994, с. 19, 67; Анкеты Зала имен Национального Института памяти жертв нацизма и героев Сопротивления «Яд ва-Шем» в Иерусалиме.
130. Шнеер А. Плен, т. 2, Иерусалим, 2003, с. 28-29.
131. Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001.
132. Там же.
133. Письмо Авраама Довжика от 28.09.2001; Интервью с Розой Дворкиной от 1.10.2002; Письмо Марии Рубинчик от 12.04.2001.
134. Збор помнiкаў. Мн., 1985, с. 316.