Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

          Александр ГРИЦАНОВ (Минск)

 

Россия не причастна ни европейскому добру, ни европейскому злу; как же может она принадлежать к Европе? Ни истинная скромность, ни истинная гордость не позволяют России считаться Европой.
(Н.Я. Данилевский)
Национально-цивилизационная стратегия-программа, проводившаяся в жизнь большевистско-коммунистическим руководством Советской России – СССР в период 1917 – 1991 гг. не может быть адекватно осмыслена и оценена вне формулировки ряда исходных идейных констатаций, которые будут развернуты и дополнены демонстрирующими иллюстрациями в ходе дальнейшего изложения материала:

I. Военное поражение гитлеровского национал-социализма во Второй Мировой войне лишь подтвердило то, что с точки зрения геополитической программы планетарного господства мир ХХ столетия явился ареной борьбы трех основных субъектов, ориентированных на его достижение [1]:

а) фашистская Германия, стремившаяся осуществить ранжирование наций и народов по степени приближенности к «арийскому эталону» с сопряженной этой стратегии идеей тотальной ликвидации «ущербных» этносов;

б) коммунистический СССР с догмой о мессианизме и избранности одних общественных слоев (пролетариата и беднейшего крестьянства), вылившейся в геноцид классово «чуждых» социальных групп, а также в лозунги «мировой революции» и «всемирной Республики Советов»;

в) «англо-саксонский» блок государств с (не провозглашаемой явно) теорией ранжирования стран мира по степени приобщенности к ценностям «открытого» общества под планетарной эгидой США.

Крушение фашизма и коммунизма лишь сделали более наглядным и очевидным процесс стремительной «американизации» мира в начале 3-го тысячелетия (вне каких-либо определенных мировоззренческих оценок).

II. Советский коммунизм как одна из радикальных версий общественного идеала, сопряженная с мифом о достижимости всеобщего равенства людей на основе многомерного и беспредельного изобилия, может быть охарактеризован как гипнотизирующая мутация философской идеи Нового времени о неограниченной линейности общественного прогресса.

(По мнению широко известного специалиста в области теории и истории коммунизма - Р. Левенталя, - «для понимания генезиса коммунистического тоталитаризма необходимо осознать, что русские коммунисты захватили власть во имя утопического идеала совершенного равенства, выработанного радикальным крылом западного Просвещения - особенно в период французской революции» [2].)

Ввиду приверженности адептов коммунизма насильственным процедурам осуществления программ переустройства общества, подавляющих инициативу отдельной личности и унифицирующих потребности и поведение людей, этот строй непригоден для осуществления в региональных масштабах. Коммунизм может выступать и анализироваться (на уровне мысленного социального эксперимента) исключительно в виде сознательно закрытой, замкнутой и статичной общественной системы, т.е. как потенциально безальтернативное планетарное явление.

III. Идеология «мировой революция», взятая на вооружение международной террористической организацией, именовавшейся ВКП(б) и захватившей в ходе октябрьского контрреволюционного переворота (1917) власть в России, предполагала перспективную ликвидацию наций и национальностей и создания «всемирной Республики Советов».

IV. В контексте новейших философских проблематизаций феномен большевизма обращает на себя внимание по следующим причинам:

а) потерпев фиаско в укоренении в Средней Азии и Закавказье дискурса, фундированного «классовой основой», большевистские идеологи совершили радикальный идеологический поворот, увязав (впервые в истории) национальную идентичность с территориальными топосами - нации в СССР начали конституироваться в качестве территориальных образований;

б) в контексте идеи о неизбывном конфликте «культур» и «цивилизаций» смысл кровавой большевистской революции в России может быть интерпретирован как силовая замена русско-российской «культуры» - космополитической коммунистической «цивилизацией» [3].

Культурно-цивилизационная система Советского Союза сложилась как феодальная / квазифеодальная империя с сопутствующим ей набором псевдо-научных мифологем пропагандистско-агитационного толка [4]. Данные идеологические установки по-прежнему влиятельны на постсоветском русскоязычном пространстве.

I. Как отмечал исследователь Дж. Шарп в 1993 г. [5], за последние десятилетия под напором организованного сопротивления народов пали или зашатались многие диктаторские режимы как внутреннего, так и внешнего происхождения. Часто кажущиеся глубоко укоренившимися и непоколебимыми, такие диктатуры оказались неспособными противостоять согласованному политическому, экономическому и социальному неповиновению людей. Падение диктатуры в этих странах, естественно, не решило всех остальных проблем общества: нищета, преступность, бюрократическая волокита и разрушение окружающей среды часто являются наследием жестоких режимов. Однако свержение такой диктатуры свело к минимуму страдания жертв гнета и открыло путь к перестройке общества на основе более широкой политической демократии, личных свобод и социальной справедливости. За последние десятилетия появилась тенденция к расширению демократизации и свободы в мире.

II. Сталин, последний из лидеров СССР, до конца своих дней искренне веровавший в коммунизм, был вполне готов развязать третью мировую войну. Он хорошо понимал, что любое непосредственное знакомство его граждан с тем, как живут люди в ином обществе, шокирует их. Советские солдаты и офицеры были потрясены зажиточностью немецких домов: даже при фашизме правящий класс считал необходимым делиться с простыми людьми. Гайки репрессий вновь были закручены после великой Победы 1945 года, но в любой момент могли сорваться. В 1953 г. Сталин ушел из жизни, но отказаться от гонки вооружений, сопровождавшую неизменную стратегию «мировой революции», его преемники не смогли. Страна Советов одновременно конкурировала со всем развитым миром, будучи вынужденной при этом поддерживать на плаву своих сателлитов. Новые союзники были не способны заставить свои народы квалифицированно трудиться, уделом их было – не рассуждая, подчиняться.

Самостоятельный человек труда не был нужен коммунистическим властителям. Советская военизированная индустриализация и коллективизация, а также культурная революция, многократно воспроизведенные в подконтрольных государствах, обескровили социалистический лагерь. Сработала чисто марксистская закономерность: необходимость соответствия собственных производственных отношений уровню развития чужих производительных сил. Граждане просоветских стран «народной демократии» начали требовать экономического раскрепощения, свободы частной инициативы, частной собственности, роста уровня жизни и, наконец, политических прав. Это длилось добрых три десятка лет. В конце концов, и сам СССР – измотанный до последнего предела авантюрами своих властителей – стал уже не в состоянии ни задавить силой, ни смикшировать экономически эти разрушительные процессы. В конце 1980-х годов прошла череда «бархатных» антикоммунистических революций в Центральной Европе. А потом их примеру последовали и бывшие советские республики. Наступил 1991 год – год гибели Советского Союза.

Благими намерениями вымощена дорога в ад. Наверняка, политики, подписывавшие беловежские соглашения, и законодатели постсоветских новых независимых государств, практически единогласно ратифицировавшие их, искренне желали счастья своим народам. Но – переход от коммунизма к демократии чаще всего лежит через стадию фашизма. И этот последний выступает значительным прогрессом в сравнении с ушедшей эпохой. Ибо к кормилу власти пришли иные хозяева – не верующие в достижимость чисто коммунистических программ.

Гражданам, нациям и народностям былого СССР – в большей или меньшей степени – предоставили экономическую свободу. Было обеспечено функционирование – пускай зачастую и бутафорских – механизмов демократического волеизъявления. Дозволили достаточно свободный выезд за границу, дополненный определенным диапазоном выбора собственной страны проживания. Тем не менее, новые властители постоянно мечутся: они понимают вынужденную необходимость освобождения людей от былой, феодальной по сути, кабалы. Но слишком велик соблазн править бесконтрольно, бессрочно и – по сути – безответственно. Поднимать собственных граждан с колен - повсеместно и ежесекундно – тяжкий крест. Намного легче воспользоваться их привычными страхами и заместить, находясь в своем кресле, то ли Бога, то ли генсека ЦК КПСС.

Вот и колеблются былые республики Союза ССР в широчайшем диапазоне цивилизационных маршрутов: от пути почти вступивших в Европу государств Прибалтики (принципиально не признавших формат СНГ) до линии откровенно погрузившейся в средневековье Туркмении. Новые политические лидеры СНГ гордо именуются «президентами», оставаясь при этом «эмирами», «князьками», «партийными секретарями» и «красными директорами». Они постольку еще остаются во главе «государств невыученных уроков», поскольку молодые суверенные нации способны учиться лишь на собственных ошибках. Которые осознаются не сразу и дорого обходятся.

III. Договор об образовании Советского Союза, подписанный 30 декабря 1922 года четырьмя советскими республиками, возникшими на руинах былой Российской Империи, явился беспрецедентным эпизодом во всемирной истории. Впервые свет увидело геополитическое образование, с момента собственного рождения открыто заявившее о претензиях на мировое господство. Любое агрессивное государство, порожденное союзом варварских племен, властью какого-нибудь монарха, тщеславием сложившейся нации, сначала взвешивало ресурсы: свои и соседей. Полученный баланс диктовал линию поведения.

Данная ситуация была иной – к власти в стране с практически неограниченной территорией и природными богатствами, а также с огромным людским потенциалом пришла международная террористическая организация. Тогда она именовалась – Всероссийская коммунистическая партия (большевиков). Современные аналитики ошибочно утверждают, что феномен радикально-исламской «Аль-Каиды» - это явление рубежа XX – XXI веков. Ситуация, когда шейх Усама бен Ладен овладел бы крупной державой и ее экономической, военной и сырьевой базой, некогда уже случалась. Только тогда вместо ислама был марксизм-ленинизм, на месте Афганистана находилась Россия, а «джихад» именовался стратегией «мировой революции».

Романтичные коммунистические поэты публично предвещали времена, когда их новая Родина будет цвести «от Японии до Англии», а политики тщательно продумывали наименование новорожденного субъекта международной политики. Имя было выбрано удачно: без какого-либо упоминания о географическом месторасположении. 30-й советской республикой могла стать Финляндия, 48-й – Бирма, а уж 68-й – Уругвай. По сути, это ничего бы не изменило.

Первый же съезд Коммунистического Интернационала, созванный большевиками в Москве в первые же годы правления, убедил гостей советской столицы, что политическая игра такого рода с лихвой окупает любые преступления. Абсолютная бесконтрольность представителей новой власти, цинизм и необузданность их фантазий, а также их перспективная несменяемость – произвели неизгладимое впечатление на радикалов всего мира. Гости из мусульманских регионов тогда были робкими учениками, но спустя пару-тройку поколений они сумеют подхватить выпавшее из ослабевших рук красных вождей знамя всемирного террора.

Реальной программой приверженцев идеалов новой эпохи был не лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Большинство рабочих развитых государств отвергли этот эксперимент: они быстро узнали, что новые хозяева многократно взвинчивают степень эксплуатации трудящихся масс. Идея была: «Пассионарии всех стран, соединяйтесь!» Все ловцы счастья и чинов, не обремененные жаждой преодоления многотрудных демократических маршрутов к вершине властной пирамиды, примкнули к новому радикальному движению. СССР был державой космополитов, стремившихся превратить разноцветье разнообразных наций мира в планетарное стадо, управляемое пастырями-пастухами из одного центра.

IV. Культурно-цивилизационная система имеет определенный критический порог внутренних изменений, при выходе за который она перестает быть сама собой, теряется ее внутренняя самотождественность. Процесс автохтонного воспроизводства важнейших элементов такой системы происходит в рамках определенной социокультурной традиции, которая «не столько противится изменению, сколько образует контекст специфических временных и пространственных признаков, по отношению к которым изменение приобретает значимую форму» [6].

Наиболее полно соответствует базовым системным характеристикам советской цивилизации большевизма – коммунизма (как отмечалось выше) определение «феодальная / квазифеодальная империя». Данный термин является не только экономическим понятием, но и маркером особой системы социальных отношений и жизненного уклада, вытекающих из специфической структуры ментальности и определяющих соответствующую ей и шкалу ценностей. Согласно М. Восленскому, «проблема нашего времени состоит не в том, что капиталистическая формация уже исчерпала себя, а в том, что феодальная формация еще не полностью исчерпала все возможности продлить свое существование. И она делает это, выступая в форме тоталитаризма, этой «восточной деспотии» нашего времени: реального социализма, национал-социализма, фашизма, классовой диктатуры политбюрократии – номенклатуры. Все это реакция отмирающих феодальных структур, олицетворяющих мрачное прошлое человечества» [7].

Согласно С. Гаврову, ментальным стержнем традиционного культурно-цивилизационного уклада является системообразующий миф, представляющий собой взаимосвязанный комплекс стержневых мифологем. Поэтому имперский миф выступает как базовый в отношении квазифеодальной империи [8]. Гавров предлагает собственную – на наш взгляд весьма удачную – версию иерархии мифов и мифологем, которые фундируют (и во многом продолжают фундировать) национальную модель СССР – суверенной Российской Федерации [9].

1. Миф Святой Руси. В национально-культурном контексте «Святая Русь» является понятием не столько географическим и историческим, сколько близким по своему содержанию к платоновскому «эйдосу» - понятию, существующему вне зависимости от возможности или невозможности своего эмпирического воплощения, всегда равному самому себе, завершённому и неделимому. Среди российских эсхатологических утопий мифологема Святой Руси занимает центральное положение, согласно ей это «благословенная святая Русь, для которой ничего не нужно, ни прав, ни внешнего богатства, ни порядка, ибо жребий ее не от мира сего, – этому учили еще старые славянофилы» [10].

Согласно коммунистически-большевистскому Должному, Святая Русь может и должна спасти весь остальной мир: в этом положении проявляется устойчивый к изменению исторического и социокультурного контекста мессианский комплекс. Более того, и сегодня, в наши дни, «поиск путей спасения мира, России не прекратился. Он продолжается» [11].

2. Миф имперского государства - наиболее важная в рамках национальной стратегии СССР – России, в каковую со временем плавно переходит мифологема Святой Руси. В качестве метафизической квинтэссенции мифологического «народа-богоносца», имеющего мало общего с конкретным народом, живущим на определенной территории, выступает имперское государство. Отметим, что интересы этого государства абсолютно приоритетны в отношении как отдельного человека, так и общества в целом. Имперское государство продолжает в этом отношении традицию, идущую от государств Древнего Мира: «Пред этой общей волей государства отдельный гражданин был совершенно беспомощным и бесправным… Государство было как бы земным богом, отдельный же человек был рабом этого земного бога» [12].

В рамках этой мифологемы имперское государство и является той силой, которая способна привести человечество в эсхатологический рай, достигнуть конца истории и тысячелетнего царствия Божьего на земле. Имперское государство воплощает в себе идеократию Должного, являясь не только средством осуществления, но и целью божественного проекта, поскольку земной рай должен быть не только организован по принципу российского имперского государства, но и быть им самим, расширившимся на все континенты и вобравшим в себя весь человеческий род. Мифологема имперского государства проявляется, в частности, в аксиоматичном утверждении, согласно которому государство должно быть сильным, и чем более сильным, тем более приближенным к Должному. Отсюда следует необходимость укреплять и усиливать его любыми средствами, не считаясь с ценой очередного укрепительного проекта.

Проецируясь в пространство истории, мифы Святой Руси и имперского государства раскрываются, согласно Гаврову, через набор подчиненных исторических мифологем, сформулированных с позиции победителя:

А. Московская Русь является единственной законной преемницей Киевской Руси. Другие русские земли, в соответствии со своей предустановленной Должным ролью, являются только периферией, центрами выступают сначала Киев, в последующем Москва. То, что эта мифологема не соответствует исторической реальности, – очевидно. Была и другая линия наследования, условно обозначаемая как демократическая социокультурная традиция, идущая от Киевской Руси через Новгородское и Псковское княжества. Но главными в ней были русские земли, развивавшиеся под властью Великого Княжества Литовского, где города приняли магдебургское право и отношения между центральной властью и народом регулировались в договорной форме.

Б. Святая Русь (Московское царство, Российская империя, СССР) постоянно находится в окружении внешних врагов, к которым в разные исторические эпохи примыкают враги внутренние. Только за последнее столетие к внутренним врагам причисляли левые партии, в том числе РСДРП(б), затем, после 1917 года, белогвардейцев, спекулянтов, кулаков, нэпманов, технических специалистов, писателей, красных офицеров, священнослужителей, представителей различных оппозиционных течений и уклонов в рамках ВКП(б), причем список этот можно продолжать сколь угодно долго и все равно он будет неполным. В поздний советский период его пополнили правозащитные организации и диссиденты вообще.

В 1990-е годы представления о внутреннем враге «диверсифицировались» в зависимости от политических симпатий и антипатий различных частей российского общества, пожалуй, впервые за означенный исторический период враг не назначался сверху в директивном порядке. Десять лет без внутреннего врага и единственно верной идеологии это так непривычно, а авторитарная социокультурная традиция подталкивает своих адептов к поиску того и другого. Другой вопрос, что их совокупная креативность в сфере идеологии не идет далее очередных интерпретаций на неувядающую тему православия, самодержавия и народности […].

Если в реальной истории российскому имперскому государству присуще достаточно странное сочетание изоляционизма и агрессии, то в рамках мифа оно рассматривается как потерпевшая за правду сторона. Согласно мифу, воплощенной в имперские формы Святой Руси приходится терпеть незаслуженные обиды от коварных и агрессивных соседей, но сама она никогда ни на кого не нападает. Окрестные земли приходится присоединять только тогда, когда они сами просятся под руку Москвы, а оказание братской помощи тоже вынужденное, ее приходится оказывать, лишь откликаясь на зов угнетаемого кем-то народа, и отказать в этой праведной просьбе нельзя, поскольку глас народа есть глас божий.

В. Наделение всего окружающего мира и, прежде всего, Запада как главной цивилизационной альтернативы феодальной империи, набором отрицательных, а иногда и просто губительных для российского человека свойств. Подозрительному и негативному восприятию окружающего империю мира способствует постоянно воспроизводящаяся «сложная международная обстановка», что, впрочем, подкрепляется и исторической статистикой. В российской истории часто случалось так, что военные периоды значительно превосходили мирные («за 36 лет петровского правления Россия знала всего один по-настоящему мирный год» [13]).

Г. Святой Руси приходится наносить превентивные удары отнюдь не столько с целью агрессии, сколько для того, чтобы упредить агрессивные намерения врага, облагодетельствуя при этом как отдельные народы, так и человечество в целом. Вхождение в состав Российской империи является благом для ближних и дальних ее соседей, поскольку «правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь – первое государство» [14].

Д. Мифологема «Россия – Запад». Запад в такой системе координат является не только извечным врагом, но и сущностным антиподом России, зазеркальем, местом, откуда очень редко возвращаются.

Е. Имеющая самостоятельное значение мифологема, вменяющая всякому без исключения подданному империи набор антизападнических свойств. В контексте этой мифологемы все построено на противопоставлении вполне абстрактного российского и столь же абстрактного западного человека, тезы и антитезы. Так, если на Западе с конца Средних веков наблюдается постепенный переход к индивидуальным жизненным стратегиям, то здесь сохраняется общинность, которая в своем высшем проявлении перерастает в Соборность: «Общинное начало составляет основу, грунт всей русской истории, прошедшей, настоящей и будущей... Общинный быт в существе его... основан не на личности и не может быть на ней основан, но он полагает высший акт личной свободы и сознания – самоотречение» [15].

Если на Западе понимание частной собственности в традиции римского права, то на Востоке – ее неприятие. То же можно сказать и о стремлении жить не по писаному закону, а по интуитивно переживаемой Правде (Совести) [16]. К этому же смысловому ряду можно отнести и отторжение меры и умеренности во всех человеческих проявлениях, дополняемое якобы искренним стремлением к бедности и аскетизму.

Ж. Мифологема, согласно которой империя является единственно правильным и возможным способом социально-исторического бытия.

В работах многих специалистов неоднократно отмечалось, что особенности русско-российского национального характера, заметно обусловившего так называемый «советский характер», были в значительной мере сформированы Русской церковью с ее традиционной ортодоксальностью и враждебностью ко всему иностранному, особенно к латинским христианам, которых ненавидели и боялись» [17]. Это политика способствовала и консервации экстенсивных жизненных, в том числе и хозяйственных, стратегий, недаром в последующий исторический период инновации, в том числе и технологические, приходили из Европы, а не из Азии, и не вызревали непосредственно внутри страны.

Феодальный / квазифеодальный характер различных областей советской жизни не остался незамеченным не только внутри страны, но и для наиболее компетентных иностранных наблюдателей. Так, Г. Бёлль писал: «Намеков на царизм в сопоставлении с коммунизмом в СССР в XX веке достаточно, – и все они кажутся мне убедительными. Ибо СССР явно феодальное государство, в котором угнетение осуществляется под другим знаком…» [18], и далее, говоря об иерархической выстроенности всего и вся в СССР, ранжирах, рангах, добавил: «Хочу, чтобы вы поняли: Советский Союз – укомплектованное феодальное государство» [19].

Тяжелое национал-культурное наследие Советского Союза, остающееся радикальным препятствием на пути к гармонизации меж-этнических отношений во многих постсоветских государствах, продолжает сохранять свой весомый деструктивный потенциал в отношении как возможного экономического рота (которому способствовала бы грамотная иммиграционная политика), так и в отношении процессов демократизации в этих государствах.

          Литература:

1. Грицанов А.А.. Геополитика // Социология. Энциклопедия. / Пред. ред. коллегии А.А. Грицанов. - Мн.: Книжный Дом, 2003. – С. 214 – 215.
2. Грицанов А.А.. Коммунизм // Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. / Главн. науч. ред. и сост. А.А. Грицанов. – Мн.: Книжный Дом, 2003. – С. 495 – 497.
3. Грицанов А.А. Большевизм // Всемирная энциклопедия: Философия / Главн. науч. ред. и сост. А.А. Грицанов. – М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2001. – С. 127.
4. Гавров С.Н. Модернизация во имя империи (Социокультурные аспекты модернизационных процессов в России). – М.: Эдиториал УРСС, 2004. – 365 с.
5. Шарп Дж. От диктатуры к демократии. – Cambridge, 1993.
6. Гидденс Э. Последствия модернити // Новая постиндустриальная волна на Западе: Антология / Под ред. В. Л. Иноземцева. – М.: Academia, 1999. – С. 104.
7. Восленский М. Феодальный социализм. Место номенклатуры в истории // Новый Мир. – 1991. – № 9. – С. 198.
8. Гавров С.Н. Указ. соч. – С. 220.
9. Там же.- С. 221-231.
10. Новгородцев П.И. Идея права в философии В. С. Соловьева // Новгородцев П. И. Об общественном идеале. – М.: Пресса, 1991. – С. 528.
11. Спиваковский Е.И. Достоевский: Судьбы России. Идеи – Загадки – Дискуссии / Отв. ред. Л. В. Скворцов. – М.: ИНИОН РАН, 2003. – С. 26.
12. Гессен С.Н. Политическая свобода и социализм // Избранные сочинения. – М.: РОССПЭН, 1998. – С. 197.
13. Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. В. Козловского. – М.: Независимая газета, 1993. – С. 70.
14. Карамзин Н.М. История государства Российского. – Том XIII. О древней и новой России. – М.: Эксмо, 2003. – 999 с.
15. Самарин Ю.Ф. О мнениях «Современника», исторических и литературных // Самарин Ю.Ф. Избранные произведения. – М., 1996. – С. 431 - 432.
16. Грицанов А.А. Правда // Всемирная энциклопедия: Философия / Главн. науч. ред. и сост. А.А. Грицанов. – М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2001. – С. 815 – 816.
17. Кёнигсбергер Г.Г. Средневековая Европа, 400 - 1500 годы / Пер. с англ. A.A. Столярова. – М.: Весь Мир, 2001. – С. 264.
18. Бёлль Г. Солженицын и Запад // Собр. соч.: В 5 т. / Пер. с нем. Н. Бунина. – Т. 5. – М.: Художественная литература, 1996. – С. 531.
19. Там же.- С. 533.