Два «Кишинева» России начала ХХ века
На протяжении двадцати веков рассеяния еврейский народ неоднократно подвергался унижению и дискриминации, кульминацией которых становились еврейские погромы, сопровождаемые грабежами, насилием, акциями массовых избиений и даже физического уничтожения. Эпоха еврейской эмансипации, наступившая в конце XVIII века после Великой французской революции, сделала погромы в глазах мирового общественного мнения явлением одиозным и выходящим за грани человеческой цивилизации. Тем не менее, последняя четверть XIX века была отмечена еврейскими погромами в России, результатом которых явилась эмиграция сотен тысяч российских евреев. Именно после этого в большинство европейских языков вошло русское слово «погром».
1
Приход к власти в октябре 1894 г. императора Николая II был отмечен некоторой либерализацией общественной жизни. В империи стали появляться политические партии и среди них Бунд. Власти приняли ряд мер по предотвращению стихийных волнений и беспорядков, и в течение почти десятилетия в России не было зафиксировано ни одного еврейского погрома. Однако экономической и политической стабилизации правительству добиться не удалось, и в стране стала назревать революционная ситуация, что немедленно отразилось на состоянии еврейского вопроса – одного из самых больных вопросов общества.
Кровавые погромы в Кишиневе и Гомеле «достойно отметили» вступление российского государства в новый, ХХ век. Но если кишиневские события протекали по обычному сценарию, Гомельский погром вошел в историю не столько числом жертв и даже не столько первым серьезным сопротивлением еврейского населения, сколько своим знаменитым судебным процессом, когда на скамье подсудимых рядом с бандитами оказались и те, кто посмел им сопротивляться.
«Вторым Кишиневом» назвал в своей «Книге жизни» Гомельский погром известный историк еврейского народа Шимон Дубнов. Так уж случилось, что и кишиневские, и гомельские события произошли почти одновременно – весной и летом 1903 г., но в это «почти» вложилось много важных событий, и, в первую очередь, создание в большинстве городов России со значительным еврейским населением отрядов еврейской самообороны. Вот почему, подводя итоги гомельских событий, тот же Ш.Дубнов писал, что это, хоть и был «Кишинев», но «меньший по размерам и без его позора пассивности».
Кишиневский погром, который произошел в дни православной пасхи, 6-7 апреля 1903 г., вызвал шок во всем мире. Правда, к погромам в России уже давно все привыкли, но кровавый характер того, что произошло в Кишиневе, поражал воображение: за два дня в городе было убито 49 и ранено 586 человек, многие еврейские женщины были изнасилованы, было разгромлено более полутора тысяч еврейских домов и лавок. Евреев не спасали подвалы и чердаки: их били везде, где только находили. Именно тогда родилась еврейская поговорка: «Лучше умереть, сражаясь, чем быть убитым в погребе».
А ведь еще совсем недавно, в середине восьмидесятых, специальная правительственная комиссия, изучавшая проблему еврейских погромов, предупреждала, что недооценивать их опасность нельзя, что взаимоотношения между евреями и христианами напряжены, и даже обычные пререкания между ними могут легко перейти в погром. «Толпа» уверена в своей безнаказанности, поскольку определенно знает, что власти своими ограничениями прав евреев сами показывают погромщикам, что на их издевательства над беззащитными жертвами будет смотреть сквозь пальцы. «Не подлежит сомнению, – отмечалось в заключении комиссии, – что в большинстве случаев, когда погромы достигали особенно крупных размеров, причиною их развития была неумелость или слабость полицейских мероприятий».
Жертвы
Кишиневского погрома. Апрель 1903 г.
Выступая на открытии VI Сионистского конгресса в Базеле в августе 1903 г., Теодор Герцль, остро чувствовавший приближение Катастрофы тогда, когда никто об этом и думать не мог, так оценил сложившуюся после Кишиневского погрома ситуацию в еврейском мире:
«Положение евреев во всем мире теперь не лучше, чем ко времени других Конгрессов... Многие из нас думали, что хуже уже не станет. Стало еще хуже. Подобно наводнению, бедствия охватили все еврейство... С этого места должно быть сказано, с какой болью и с каким негодованием мы узнали о страшных событиях в Кишиневе... [Но] мы не должны под впечатлением кровавых дней бессарабского города забывать, что имеются и другие «кишиневы» и не только в России. Кишинев – всюду, где евреи страдают физически и морально, где их честь оскорбляется, где их имущество подвергается разорению вследствие того, что они – евреи. ... Люди, способные заметить очевидные приметы, должны видеть, что в нашем положении наступило роковое ухудшение. Мы, сионисты, давно уже предсказали это ухудшение, и вот оно наступило, к нашему глубочайшему прискорбию».
Жертвы
Кишиневского погрома. Апрель 1903 г.
Реакция царского правительства на кишиневский погром перед лицом мирового общественного мнения была более чем лицемерной. За две недели до сионистского конгресса Т.Герцль встретился в Санкт-Петербурге с министром внутренних дел и шефом жандармов В.Плеве. Царя, заявил Плеве, глубоко ранит мысль о том, что кто-либо согласен с утверждением, будто русское правительство поощряло погромы. Разве царь, при своей великой и хорошо известной доброте, не простирает свое покровительство на всех подданных? Царь весьма огорчен даже мыслью, допускающей малейшую жестокость. Сам же Плеве, «будучи более честным человеком, чем его господин» (его собственное выражение), вынужден согласиться, что положение евреев в стране жалкое: «Если бы я был евреем, я тоже был бы врагом правительства», – заявил он. Кроме снисходительной улыбки такое заявление ничего вызвать не могло.
2
Как отмечал позднее Александр Солженицын, «на Западе после кишиневского погрома прочно укрепилось отвращение к России, представление [о ней] как о засидевшемся чучеле, азиатской деспотической стране, где царит мрак, эксплуатация народа, безжалостное содержание революционеров в нечеловеческих страданиях и лишениях, а теперь вот – и массовые «тысячные» убийства евреев, направляемые самим правительством!»
Предотвращая распространение аналогичных настроений внутри страны, власти вынуждены были принять соответствующие меры. Их реакция была жесткой, и либеральная пресса немедленно почувствовала на себе безжалостные тиски цензуры. Уже спустя две недели редакторы ряда газет получили «Предостережение». Распоряжение В.Плеве на этот счет появилось уже 28 апреля. За объективное освещение кишиневских событий первыми пострадали петербургские издатели. Первыми в списке оказались присяжный поверенный Максим Сыркин (газета «Восход» – приложение к ежемесячному журналу, которые освещали еврейскую жизнь) и приват-доцент Петербургского университета Владимир Гессен, возглавлявший вместе с коллежским асессором Николем Лазаревским газету «Право». Повод для наказания не был серьезно мотивирован: газеты наказывались «в виду их вредного направления».
Жертвы
Кишиневского погрома. Апрель 1903 г.
В последующем Кишиневский погром представлялся российской прессой исключительно как результат случайной праздничной драки, зачинщиком которой были сами евреи. Однако в зарубежную прессу просачивались страшные разоблачения. Так, в лондонской «Times» была опубликована копия секретного письма Плеве на имя бессарабского губернатора фон Раабена, в котором за две недели до погрома рассматривался вариант поведения властей в случае антиеврейских «беспорядков». Губернатору предписывалось не прибегать к оружию, дабы «не возбуждать враждебных чувств к правительству в русском населении, еще не затронутом революционной пропагандой».
Газеты всего мира были наполнены ужасающим подробностями кишиневского погрома, который сравнивался с резней армян в Турции, также проводившейся с ведома турецких властей. В самой России по рукам ходили списки послания Льва Толстого, который описывал свое «изумление перед зверствами всех этих так называемых христиан, отвращение к этим так называемым культурным людям, которые подстрекали толпу и сочувствовали ее действиям» (выделено мной – Я.Б.). «В особенности, – продолжал великий русский писатель, – почувствовал ужас перед главным виновником – нашим правительством с его духовенством, которое будит в народе зверские чувства и фанатизм, с его бандой чиновников – разбойников. Кишиневское преступление – это только прямое следствие той пропаганды лжи и насилия, которую русское правительство ведет с такой энергией».
«Последней картой царизма» назвал погромы Г.Плеханов. «Теперь вряд ли найдется в цивилизованном мире хоть один человек, – писал он в своей статье «Полицейский антисемитизм», – который не знал бы, что кровь кишиневских евреев пролилась по воле г.Плеве и его ближайших сотрудников. Теперь всем известно, что насилия, грабежи и убийства возведены у нас в политическую систему и что правительство считает применение этой системы необходимым для «охранения государственного спокойствия».
Окончательно власти разоблачили себя после того, как стало известно о письме Николая II литератору Павлу Крушевану, чьи антисемитские статьи в газете «Бессарабец» спровоцировали кишиневский погром. В этом письме монарх отпускал журналисту комплименты по поводу прекрасных публикаций. А кроме того, спустя несколько месяцев после Кишинева правительство издало новую серию положений, ужесточающих права евреев. Создавалось впечатление, что евреям мстят за тот негативный имидж, который сложился в мире у России после кишиневских событий.
Один
из ограбленных еврейских домов. Кишинев. Апрель 1903 г.
3
Евреи России из кишиневских событий сумели извлечь серьезный урок. По-иному взглянули на проблемы еврейской самообороны даже те круги еврейской общественности, которые до этого (как Бунд, например) утверждали, что самооборона ведет к «затуманиванию классового сознания и ослаблению классовой борьбы». Серьезное впечатление на общество произвело обращение, с которым после погрома выступили известные еврейские писатели и публицисты, в том числе такие авторитеты как Ахад ха-Ам, Х.Н.Бялик, Ш.Дубнов. В обращении, в частности, говорилось:
«Резня в Кишиневе – вот ответ на все наши слезы и мольбы. Неужели и в будущем мы решили ограничиваться только слезами и мольбой? Позорно для тысяч душ полагаться на других, подставлять шею под топор палача и кричать о пощаде, не испробовав свои силы, чтобы защитить свое имущество, честь и саму жизнь... Нам нужна повсюду, где мы проживаем, постоянная организация, всегда готовая встретить врага в первую же минуту и быстро созвать к месту погрома всех, в ком есть силы встать перед опасностью».
Теме отказа евреев в сопротивлении уделялось особое внимание: то, что погромщики в Кишиневе врывались в еврейские дома, грабили, избивали и насиловали там их хозяев, не встречая никакого сопротивления, расценивалось как жуткий позор. В поэме Хаима-Нахмана Бялика «Сказание о Немирове» Бог говорит пророку: «Огромна скорбь, но и позор велик, и что страшней из них, ты сам реши... Внуки Маккавеев бегут, как мыши, скрываются, как клопы, и умирают, как собаки...». Первоначально поэма называлась «В городе резни». Это уже позднее Бялик вынужден был изменить название по чисто цензурным соображениям. Еврейским просветителям вторили социал-демократы. В резолюциях V съезда Бунда, прошедшего в первых числах июня 1903 г., отмечалась необходимость самого энергичного сопротивления насилию со стороны громил и признавалось, что «комитеты и другие организации Бунда должны принять все меры к тому, чтобы при первых признаках приближающегося погрома быть в состоянии организовать вооруженный отпор».
Жертвы
Кишиневского погрома. Апрель 1903 г.
Справедливости ради следует отметить, что евреи Кишинева готовились к сопротивлению. Приближение погрома они предчувствовали по провокационным и подстрекательским статьям Крушевана и вице-губернатора Устюгова в газете «Бессарабец», получавшей субсидии от правительства, а еще по поведению В.Плеве, неоднократно вслух заявлявшего, что «евреев надо проучить». А после того, как в близлежащих к Кишиневу Дубоссарах произошел кровавый навет, сомнений в том, что погрома не избежать, уже не оставалось.
Правда, следствие в Дубоссарах выяснило, что обнаруженный исколотый труп мальчика – дело рук его родственников, сработавших «под жидов» с целью получения наследства, но механизм общественного сознания уже был запущен, православное население было возбуждено газетными призывами «перерезать всех жидов» и уже жило ожиданием погрома. Еврейская молодежь быстро создала группы самообороны, было собрано оружие, организован штаб и даже проложены телефонные линии связи между отрядами, но уже в перые часы погрома полиция разоружила бойцов и арестовала их. Еврейское население оказалось один на один с погромщиками.
Уроки «Первого Кишинева» были учтены евреями России. Состоятельные круги еврейского общества стали жертвовать значительные суммы, на которые начались закупки оружия в других странах. В США с этой целью даже было создано Общество самообороны. Во всех городах со значительным еврейским населением стали создаваться кружки самообороны, участники которых проводили тренировки и боевые занятия. Вооруженных отрядов среди других групп населения в России тогда еще не было, поэтому правительство было этим фактом весьма встревожено. Развитие же этого движения было настолько стремительным, что уже в конце апреля 1903 г. В.Плеве писал в циркулярном письме губернаторам: «Никакие кружки самообороны быть не должны».
Коснулись эти события и большинства городов «черты оседлости». Как отмечал (уже после драматических событий в Гомеле) полицейский надзиратель Петербургского охранного отделения в своем письме о деятельности Бунда в Могилевской губернии, «жители Могилева, Гомеля, Шклова и Копыси запаслись дальнобойными револьверами и при случае готовятся оказать вооруженное сопротивление». Вот как этот факт оказался отраженным в Обвинительном акте на судебном процессе после Гомельского погрома: «Еврейское население... стало запасаться оружием и организовывать кружки самообороны на случай возникновения противоеврейских беспорядков... Некоторые из гомельских обывателей имели возможность наблюдать целые учения еврейской молодёжи, на которых собирались за городом человек до ста участников и упражнялись в стрельбе из револьверов». Именно это и определило характер тех событий, которые развернулись в Гомеле меньше чем через полгода после Кишинева.
4
Евреи в Гомеле поселились в середине XVI в. Точных данных о еврейском населении города в те года не сохранилось, но известно, что во время «хмельниччины» все оно было вырезано казаками и что погибло при этом около 2000 человек. Согласно переписи1897 года, из 36,5 тыс. населения 20,5 были евреями (56%). После кишиневских событий евреи Гомеля, как будто предчувствуя предстоящие события, начали серьезно готовиться к возможным погромам. Активность политических организаций в городе была очень высока. 1 марта 1903 г. местный комитет Бунда провел мероприятия, касающиеся годовщины убийства Александра II, а в мае выпустил на русском языке отпечатанную в собственной типографии прокламацию под названием «Кишиневский погром».
Разобрав правительственное сообщение об этом трагическом событии и поведение властей во время него, дав классовую оценку политике властей и пролетариату, якобы единственно восприимчивому «к проповеди социалистического идеала», авторы прокламации обратились к еврейскому обществу. Безжалостная характеристика, которую это общество получило, должно было, по мнению авторов прокламации, подвигнуть его к активным действиям:
«Все трусливые элементы этого общества (а еврейское общество богато такими элементами) завопят теперь, что виновато во всем еврейское рабочее движение, что революционное движение приводит к еврейским погромам, что революционное движение еврейского пролетариата раздражает правительство, а мы в нашем положении должны жить в мире со всеми, а больше всего с правительством… Из кишиневского погрома можно вывести только одно: революционное движение необходимо не только в интересах еврейского пролетариата, но и всего еврейского народа... Только на еврейское общество, скажем откровенно, надежды плохи: рабское смиренномудрие, узкий кругозор «гетто» сделались и, боимся, останутся надолго его второй натурой».
Однако, так случилось, что, когда начался погром, руководство сопротивлением осуществляли совсем не активисты Бунда, а добровольцы из числа гомельской интеллигенции. Вот что писал 1 октября 1903 г. в своем донесении начальнику Могилевского губернского жандармского управления штаб-ротмистр отдельного корпуса жандармов Кунаков:
«Еще в начале 1903 г., а в особенности после кишиневского погрома, большинство евреев запаслись дальнобойными револьверами. В продолжение всего лета во многих местах наблюдались частые сходки... Главными руководителями во время погрома в г.Гомеле, по собранным очень веским агентурным сведениям, были следующие лица. Душой заговора был врач Залкинд, на квартире которого часто замечались сходки. Во время погрома он, переходя от одной группы к другой, воодушевлял их своим присутствием и призывал к сопротивлению. Жена его, уроженная Гинзбург; брат жены Залкинда студент Гинзбург; помощник присяжного поверенного Калашников и врачи Брук, Хейфиц и казенный раввин г.Гомел во время погрома открыто руководили толпою евреев».
Никто из вышеназванных людей не входил не только в состав Гомельского комитета Бунда, но и в число «центральных районных представителей г.Гомеля по разным цехам». Их имена мы находим в том же донесении Кунакова.
Гомель,
начало ХХ века. Базарная площадь
Нельзя сказать, что гомельский эпизод был первым в биографии еврейской самообороны Белоруссии: в 1897 году группа евреев уже выступила однажды с оружием в руках против солдат, громивших еврейские лавки на рыночной площади Минска. 14 участников этой группы тогда были арестованы и преданы суду. Но такого сильного и организованного сопротивления, как в Гомеле, погромщики не встречали не только в городах Белоруссии, но в других городах России.
Действия еврейской самообороны во время Гомельского погрома произвело большое впечатление как в России, так и за рубежом. Вот что писали в поздравительном письме Гомельскому комитету Бунда члены Харьковского комитета РСДРП:
«История никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжелого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский, – говорит Щедрин по поводу еврейских погромов 80-х годов. – Мы знаем, что бесчеловечная ненависть, которую так подло раздразнил теперь Плеве, питается из двух источников: ненависти к эксплуататорам, искусно натравленной заинтересованными классами в эту сторону, и ненависти расовой. Ненависти, свойственной животным и людям с низким духовным развитием, к существу другой породы. Но есть еще и третий, не так заметный источник. Даже в душе несколько выше стоящих людей более или менее смутно живет недоброжелательное чувство к еврею, забитому, трусливому, не протестующему, лишенному гордого достоинства. В массе это чувство мешает смотреть на еврея как на равноправного даже в тех случаях, когда человек достаточно образован и развит духовно, чтобы побороть в себе стихийное чувство расовой ненависти.
... Чтобы победить неприязненное чувство, обязанное своим происхождением широко распространенному мнению о еврейской приниженности, понадобилась та упорная и мужественная борьба, которую уже столько лет ведет еврейский пролетариат. Отдельные акты этой борьбы лучше десятка хороших книг способны научить – и они действительно научили – русского рабочего уважать своего еврейского товарища как борца.
Теперь еврейский пролетариат выступил в новой роли. Мы видим его защитником еврейской бедности, на которую правительство напустило сначала невежественную толпу, раздразненную приманкой хорошей добычи, а затем, под предлогом защиты евреев, пьяных, озверелых солдат. Мы приветствуем товарищей из Бунда, по инициативе которых была организована эта защита».
5
Можно сказать, что гомельские евреи к отражению погрома были подготовлены, и он не заставил себя ждать.
Одна
из жертв Гомельского погрома. Октябрь 1903 г.
Отношения между христианской и еврейской частью населения города были в те дни достаточно напряженными уже хотя бы в силу общей погромной атмосферы в государстве, а в результате, когда на городском рынке возник банальный конфликт, завершился он массовой дракой, перешедшей в погром, который длился три дня.
Все случилось в пятницу, 29 августа. День клонился к вечеру, у христиан был праздник Иоанна Предтечи, у евреев – канун шабата. Местный лесник зашел в еврейскую лавку купить селедку, и у него возникла ссора с хозяйкой лавки. Дело дошло до драки, в которую оказались втянутыми соседи-лавочники. На крик лесника, что его побил «жид», сбежались находившиеся на рынке крестьяне окрестных деревень. Многие из них уже успели по-праздничному выпить. Кто-то бросил клич: «Бей жидов!», и толпа начала громить лавки и избивать находившихся там евреев. Так случилось, что в общей свалке был убит человек, и это был как раз тот самый лесник – зачинщик конфликта.
Весть о драке на рынке долетела до еврейских кварталов. Стали немедленно закрываться лавки и магазины, а к базару бросились участники местного кружка самообороны. На рынке уже была группа полицейских, и полицмейстер, предчувствуя, что столкновения их с крестьянами не избежать, потребовал, чтобы отряд разошелся. Крестьяне, почувствовав поддержку полиции, стали бросать в евреев камни. В отряде самообороны было около сорока русских рабочих, которые стали убеждать крестьян разойтись, но конфликт разрастался. Вскоре к месту событий прибыли солдаты и стали теснить рабочих. Когда вытеснить рабочих с базарной площади не удалось, солдаты стали применять силу. Было тяжело ранено 8 человек, а 12 рабочих арестовано. Стало ясно, что полиция – на стороне погромщиков и что дело простой дракой не ограничится.
В последующие два дня в конфликт попытались подключиться местные власти, но своей откровенной поддержкой крестьян они только еще больше разогрели страсти. В городе продолжались единичные стычки между евреями и нееврейским населением. Когда вечером в воскресенье в город вступили регулярные войска, евреи решили, что произвол прекратится, но получилось иначе. В понедельник в городе начался повальный грабеж еврейских лавок и избиение всех евреев, кто попадался озверевшей толпе под руку. В середине дня к погромщикам присоединились рабочие железнодорожных мастерских – их было около ста. Громилы врывались в дома, били стекла и мебель, издевались над людьми.
На Вокзальной площади стоял отряд солдат. За их спинами группа погромщиков зверски избивала евреев. Участники самообороны сделали попытку прорваться к избиваемым, и тогда солдаты стали с остервенением колоть их штыками, но цепь, тем не менее, была прорвана, и евреев вывели. Но на Конной площади по отряду самообороны был открыт оружейный огонь. Семь человек было убито, многие ранены. Когда 24 сентября эти события попали на страницы New York Times, заголовок статьи был такой: «Русские войска помогали убийцам евреев».
Руководитель еврейской общины доктор Залкинд слал на имя министра внутренних дел одну телеграмму за другой, но ни на одну из них ответа получено не было. Начались массовые аресты и изъятие оружия. Всего за решеткой оказалось 60 человек. Но тут неожиданно для властей в Гомель начали прибывать участники еврейской самообороны из других городов, и это заставило власти, наконец, ввести военное положение. Итоги погрома были ужасающи: разгромлено 250 еврейских домов и лавок с общим ущербом на 300 тысяч рублей. Во время подавления беспорядков убито 7 христиан и 8 евреев. Один еврей умер. Арестовано 68 погромщиков.
Судебный процесс по материалам гомельского погрома начался в октябре 1904 г. и длился по ноябрь 1906 г. Пока в течение целого года шло официальное расследование, изменилась ситуация в мире: Россия втягивалась в Японскую войну. А в результате судебные заседания проходили в раскалённой политической атмосфере. На скамье подсудимых оказались не только погромщи¬ки, но и 36 евреев участников самообороны. Судьи и прокурор Киевской судебной палаты пытались доказать, что это был не еврейский погром, а русский, то есть это евреи громили неевреев. В качестве повода к нему называлась месть за Кишинев.
Погромщиков защищал известный антисемит А.Шмаков, который выступал в той же роли еще в двух «еврейских» процессах: в Кишиневе и в Санкт-Петербурге, где рассматривалось дело о покушении Пинхаса Дашевского на главного вдохновителя кишиневского погрома журналиста Павла Крушевана. Группу защитников, состоявших из ряда крупнейших российских адвокатов, возглавлял Максим Винавер. Судебная палата всячески стесняла их деятельность, отказывая в удовлетворении ходатайств, и однажды это привела к настоящему скандалу: защитники евреев и поверенные гражданских истцов покинули зал суда, сложив с себя полномочия и отказавшись от дальнейшего участия в процессе. В летописи российского судопроизводства это был первый подобный случай.
Активисты
еврейской самообороны из Гомеля в Палестине. Отряд «Хашомер», 1 октября 1907
г.
Свой вердикт суд вынес 26 января 1905 г., спустя две недели после трагических событий на Дворцовой площади в Петербурге. Из числа подсудимых-евреев 13 признано по суду оправданными, 13 приговорены к помещению в тюрьму на 5 месяцев и 10 дней, остальные – к меньшему наказанию. Обвиняемым-христианам было назначено наказание такое же, как и евреям. Тем самым суд официально признал равную ответственность за насилие погромщиков и их жертв.
P.S.
Погромы в Кишиневе и Гомеле серьезно подхлестнули рост национального самосознания российских евреев. Но, как писал известный публицист Григорий Аронсон, «если Кишинев, взволновавший весь еврейский мир (и не только еврейский), оказался исходным пунктом и чрезвычайно стимулировал развитие национальных еврейских требований, то Гомель вписал новую страницу в современную еврейскую историю фактом создания еврейской самообороны, которая оказала сопротивление... Эти настроения готовности отстоять свою национальную честь... передавались всей еврейской общественности».