Пасынки чуждой страны. Последние ивритские поэты России
4 июля 1934 г. в Вене после неудачно проведенной хирургической операции cкончался классик мировой литературы, чьи произведения переведены более чем на 30 языков, один из создателей современного литературного иврита Хаим Нахман Бялик (1873 – 1934). Уход из жизни автора знаменитой поэмы, посвященной трагедии кровавого Кишиневского погрома 1903 г., оплакивал весь еврейский мир. Вот только в Советской России это драматическое событие было отмечено весьма своеобразно. В статье об умершем поэте еврейская «Правда» – «Дер Эмес» – писала: «После Октябрьской революции, в тот час, когда сионизм стал одним из главных столпов гибнущего империализма – фашизма, Бялик превратился в активного лидера фашистской интервенции против Советского Союза. Бялик возглавил подстрекательскую кампанию против так называемой «инквизиции» в СССР. Путь от «Сказания о погроме» до Гитлера – печальный и постыдный путь самого важного буржуазно-национального поэта».
1
Значение Бялика для еврейской литературы сравнимо разве что со значением Пушкина для русской. Еще при жизни этот человек был признанным национальным гением. С приходом большевиков к власти Бялик очень быстро осознал гибельный характер новой национальной политики по отношению к еврейской культуре. В 1921 году по ходатайству М.Горького и с личного разрешения В.Ленина он в группе с другими еврейскими писателями и поэтами эмигрировал в Германию, а затем, после трех лет жизни в Берлине, оказался в Тель-Авиве.
Хаим Нахман Бялик
Бялик ушел из жизни, когда нацистскому режиму в Германии едва исполнился один год и когда еще никто не мог предсказать его зловещий характер для судеб евреев, да и всего мира в целом. Но для сталинских идеологов Бялик уже успел стать активным лидером «фашистской интервенции против Советского Союза», а сионизм – «одним из главных столпов гибнущего империализма – фашизма».
Знак равенства между фашизмом и сионизмом возник еще раньше. Уже в 1932 г. в Большой Советской энциклопедии было написано: литература на иврите «имеет своей базой почти одну только Палестину‚ где она и развивается под знаком сионизма – еврейского фашизма». В то время еще мало кто верил, что мечта евреев о создании собственного дома на своей исторической родине вообще может быть воплощена в доступный для человеческой жизни срок. И хотя сионизм еще был только политической концепцией, для большевиков он был уже «одним из главных столпов гибнущего империализма».
В том, 1934 г., лишь один М.Горький решился в речи на I Всесоюзном съезде писателей назвать Бялика поэтом «почти гениальным». Более того, он даже предложил переиздать его произведения. Нет, в творениях Бялика не было ничего пронацистского. Преступным было не то, какие мысли он излагал, а то, на каком языке он это делал. Главный же исторический смысл советского «некролога» о смерти Бялика заключается в том, что напечатан он был в еврейской газете, издаваемой еврейскими большевиками в стране, шла уже происходила усиленная насильственная ассимиляция еврейского народа. И напечатан был этот, с позволения сказать, «некролог» в газете, издевательски носившей название «Дер Эмес» – «Правда».
«Языком реакции и контрреволюции» иврит был объявлен менее, чем через два года после прихода большевиков к власти. Уже в середине июля 1919 г. Центральное бюро еврейских коммунистических секций в «Объяснительной записке к декрету о закрытии сионистской организации и всех учреждений их» писал: «Своими денежными средствами сионисты разной благотворительностью действуют на бедноту, заманивая их детей в свои реакционные школы «Тарбут», где как средство удержания еврейского шовинизма преподают на мертвом языке древних евреев иврит. Этим они отравляют наше будущее поколение, заставляя детей обучаться на чужом языке. Это делает дух детей консервативным».
Еврейская культурно-просветительская организация «Тарбут» («Культура») возникла на волне роста интереса евреев стран Восточной Европы к возрождению языка иврит. После Февральской революции 1917 г. деятельность «Тарбута» приняла государственный характер. Согласно решениям Второй конференции Цеирей Цион и Петроградской конференции сионистов, «Тарбут» создал около 250 учебных заведений – народных школ, гимназий, учительских семинариев, курсов для воспитательниц детских садов, где языком преподавания был иврит. После октябрьского захвата власти большевиками некоторые школы «Тарбута» вошли в систему Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса).
Однако уже в августе 1918 г. Еврейский комиссариат ходатайствовал перед Народным комиссариатом по делам национальностей о запрещении преподавания иврита в народной школе, отметив, что «Тарбут» – это «клерикальное общество, которое успело своими сетями опутать 40 000 школьников». В начале 1919 г. Еврейский комиссариат издал декрет, объявлявший иврит «языком реакции и контрреволюции» и предписывавший преподавание в еврейских школах только на идише. Декрет стал итогом антисионистской и антиклерикальной деятельности Евсекции. Сионисты немедленно выступили с решительным протестом.
Яков Мазе
Общество «Тарбут» отправило делегацию к наркому просвещения А.В.Луначарскому. Ее возглавил член президиума Совета еврейских общин России раввин Яков Мазе (1859 – 1924). Блестящий оратор, Я.Мазе к этому времени приобрел огромный международный авторитет, благодаря своей общественной деятельности. Его речь на процессе по делу Бейлиса получила в мире самый широкий резонанс. Нарком заявил делегации, что считает декрет актом вандализма, и при этом ехидно заметил, что никто не сомневается в важности языка иврит, кроме еврейских большевиков.
Одновременно Сионистский Центральный комитет отправил делегацию к председателю ВЦИК М.И.Калинину. Во главе делегации стоял историк и общественный деятель Юлиус Бруцкус, брат которого, экономист Борис Бруцкус, вместе с Ш.Дубновым возглавлял в это время Фолкспартей – еврейскую светскую общинную организацию, исповедующую еврейское национальное существование в условиях автономии. Результатом встречи стало появление декрета, который предписывал всем органам советской власти не препятствовать деятельности сионистов. Но прошло всего полгода, и по требованию заместителя А.В.Луначарского историка М.Покровского Наркомпрос принял 30 августа 1919 г. решение о запрете преподавания иврита во всех учебных заведениях страны. В результате были закрыты все школы общества «Тарбут» (в том числе, школы для взрослых), началось изъятие из библиотек книг на иврите, прекращали деятельность еврейские издательства, журналы, в типографиях рассыпались наборы книг. В частности, в 1921 г. было закрыто издательство «Мория», соучредителем которого был Бялик.
Наступление на «Тарбут» носило особо варварский характер, ибо эта организация несла сугубо просветительские функции и курировала народные школы, гимназии, учительские семинарии, курсы для воспитательниц детских садов и т.д. Все эти учреждения были созданы после Февральской революции 1917 г., но именно с «Тарбута» началось наступление большевиков на иврит. После закрытия всех учебных заведений «Тарбута» в СССР возникла целая сеть подпольных школ преподавания иврита, ликвидировать которую власти долгое время не могли. Более того, работавший в подполье «Тарбут», объединившись с молодежными сионистскими организациями, инициировал в 1926 г. поток писем еврейских детей в высшие органы советской власти с просьбами разрешить преподавание иврита и литературы на нем. ЦИК СССР расценил эти обращения как «попытку подрыва советской еврейской школы и замены ее древнееврейской националистической». Преследования и репрессии возросли, и к 1930 г. деятельность «Тарбута» была окончательно прикрыта.
В начале двадцатых годов власти всенародно объявили иврит контрреволюционным языком, поскольку его учили сионисты, готовясь к эмиграции, которая сама по себе была занятием, подрывающим основы большевистской идеологии в области национальной политики.
После окончания Гражданской войны Наркомпрос усилил давление на лидеров «Тарбута» и добился окончательного выполнения своего декрета. Но «Тарбут» не сдавался и в двадцатые годы организовал подпольное преподавание иврита. В 1926 г. его активисты развернули кампанию обращений еврейских детей в высшие советские органы власти. Детские письма содержали просьбы разрешить преподавание языка иврит и литературы на нем. Однако власти расценили эти обращения как «попытку подрыва еврейской советской школы и замены ее древнееврейской националистической». В стране усилились преследования и репрессии преподавателей иврита. Многие литераторы, пишущие на иврите, значительно снизили свою творческую активность или вовсе прекратили работать. К началу 1930-х гг. деятельность «Тарбута» была полностью блокирована властями, и ее центр переместился в Польшу.
Правда, в последующие годы не раз раздавались голоса о необходимости продолжить изучение иврита. Даже спустя семь лет после издания печально известного декрета, в феврале 1926 г., член ЦИК СССР, председатель Комитета по земельному устройству трудящихся евреев (КОМЗЕТ) Петр Смидович отмечал, что запрещение преподавания древнееврейского языка «не имеет никакого основания в законах нашего Союза». Однако к этим заявлениям никто серьезно не относился, ибо иврит официально считался одним из проявлений сионистской идеологии и еврейского клерикализма, а сионизм был объявлен вне закона. Более того, преследовалась вообще любая творческая деятельность на иврите. В результате единственный театр, играющий на этом языке, «Габима» (Москва), отправившись в январе 1926 г. на зарубежные гастроли и посетив ряд стран Европы и США, остался, в конце концов, в Тель-Авиве.
2
В советской литературе язык иврит очень долго называли «древнееврейским». Ситуация не изменилась и тогда, когда его возрождение на территории Палестине был уже вопросом решенным. Большевики делали это умышленно с целью демонстративного противопоставления «старого и мертвого» языка иврит «современному и живому» еврейскому языку – идишу. Уже в начале двадцатых годов власти всенародно объявили иврит языком контрреволюционным, поскольку им овладевали сионисты, готовясь к эмиграции, а эмиграция сама по себе уже была занятием, подрывающим основы большевистской идеологии в области национальной политики.
Творческий путь большинства советских литераторов, работавших на иврите, отмечен подлинной трагедией. А ведь как хорошо все начиналось! Отмена цензуры после Февраля 1917 г. и ликвидация ограничений царского правительства для получения образования и деятельности в любой сфере производства вызвали взлет выпуска литературы на иврите. Возникли новые издательства («Штыбель», «Омманут» и др.), выпускавшие книги для взрослых и детей. Особым успехом пользовались литературные журналы и альманахи. Только за два года (1917–1919) в России вышло в свет 188 названий различных изданий на иврите (включая религиозную литературу) – 119 из них в Одессе, которая стала центром еврейской издательской деятельности.
С июля 1917 по сентябрь 1918 г. в Москве издавалась ежедневная газета «Ха-Ам», которая придерживалась сионистского направления и отводила много места поэзии и художественной прозе. В Одессе вышел в свет обширный литературный альманах «Кнессет» (1917) под редакцией Х. Н. Бялика. Он же возобновил его издание в Тель-Авиве в 1928 г. Появились альманахи «Оламену» (1917), «Решумот» (1918), «Эрец» (1918) и «Массуот» (1919), в которых публиковались произведения виднейших писателей новой литературы на иврите того времени. Два тематических выпуска журнала «Ха-Шиллоах» было посвящено творчеству Х. Н. Бялика и Ш. Черниховского.
В Петрограде в 1918 г. были изданы два тома журнала «Хе-авар», посвященные истории евреев в России. В том же году в Москве вышли первые три номера крупнейшего ежеквартальника на иврите «Ха-Ткуфа», в котором публиковали свои произведения как маститые писатели и литературные критики того времени, так и начинающие поэты и прозаики. По составу авторов «Ха-Ткуфа» легко заметить, что это все – те, кто потом вынужден был свою творческую деятельность продолжить уже в Эрец-Исраэле.
Расцвет новой литературы на иврите при советской власти был кратковременным, и культура иврита в Советской России была фактически ликвидирована. После 1921 г., с отъездом большинства писателей-ветеранов во главе с Бяликом, литературная жизнь на иврите пришла в упадок. А ведь до этого именно в России почти столетие существовал крупнейший центр новой литературы на иврите. После огромных усилий еврейские литераторы смогли получить разрешение на издание трех литературных брошюр. Были выпущены программа-эссе Э.Штейнмана «Ха-коммунист ха-иври» (Одесса, 1919), сборник «Цилцелей шема» («Звенящие кимвалы», Харьков, 1923) и три поэмы М.(Шмуэля) Новака, собранные в книге «Гааш» («Бушевание», Киев, 1923). Ценой за право выпустить эти творения было то, что все они были целиком посвящены патетическому прославлению октябрьской революции.
Однако далеко не все литераторы смирились с таким положением вещей. Борьба за существование литературы на иврите продолжалась еще несколько лет. Главным доводом у активистов движения за отмену запрета на издательскую деятельность литературы на иврите было то, что иврит как язык не содержит в себе ничего противоречащего советской идеологии. Возникло целое общественное движение, инициаторами которого были участники группы молодых литераторов, в основном поэтов, выходцев с Украины и Белоруссии. Большая часть из них в 1924-1925 гг. сконцентрировалась в Ленинграде и Москве. В 1925 г. они добились разрешения на издание литературного сборника «Брешит» («Вначале»). Напечатан был сборник в Берлине в 1926 г., но власти дали разрешение на ввоз в СССР лишь 300 экземпляров. Несмотря на то, что все размещенные в сборнике материалы соответствовали идеологии и политике большевиков, распространение его было запрещено, а подготовленный второй его выпуск так и не увидел свет.
Последнее художественное издание на иврите в СССР было осуществлено в Харькове в 1927 г. Это была книга поэта и драматурга Бенциона Фрадкина (1870 – 1938) «Алей асор» («На десятиструнной лире»). Книга носила откровенно апологетический характер и была посвящена 10-летию Октябрьской революции. Видимо, именно поэтому она и увидела свет.
Бенцион Фрадкин
Поэт жил в Харькове, до революции много печатался в еврейских издательствах Варшавы. Его пьеса на идиш была поставлена в Конотопе. Свои работы на иврите он посылал в США, Канаду, Палестину. Как раз именно этого – «связи с заграницей» власти ему не простили. В начале 1938 г. он был арестован и подвергнут пыткам. Чекисты пытались добиться от него имена участников террористической организации, к которой он якобы принадлежал. Вскоре после ареста поэт был расстрелян.
Творческое наследие Б.Фрадкина удалось сохранить его дочерям. Рисковать им пришлось при этом трижды: сначала после ареста отца прятать рукописи от чекистов, потом, в начале войны, спасать от бомбежек во время бегства на Восток, а третий раз скрывать от конфискации во время послевоенной «борьбы с космополитизмом». В 1994 г. в Харькове внучка поэта Лия Ковальчук издала сборник стихов деда. Это была первая книга на иврите на территории теперь уже бывшего СССР, увидевшая свет после 1927 г. Фактически на Бенционе Фрадкине официальная печать ивритской художественной литературы в свое время прервалась, и с его же именем связано ее возрождение спустя 67 трагических для евреев лет.
После книги Б.Фрадкина на иврите изредка появлялись лишь сугубо религиозные материалы, используемые для общинных нужд (календари, молитвенники). И было совершенно очевидно, что борьба властей идет не с самими литературными произведениями, а с языком, на котором они издавались. Религиозная литература печаталась как в частных и кооперативных, так и в государственных типографиях, преимущественно на коммерческой основе. Появилось также несколько раввинских сочинений. Наиболее интересными из них оказались два выпуска журнала «Ягдил Тора», посвященных талмудическим исследованиям. Их авторы – раввины из белорусских местечек Слуцк и Казимирово Йехезкель Абрамский (1886–1976) и Шломо Зевин (1890–1978).
Йехезкель
Абрамский
С помощью известного с дореволюционных времен бобруйского книгоиздателя Якова Гинзбурга они выпустили два номера «Ягдил Торы». К этому времени Й.Абрамский уже получил известность в еврейском мире как автор книги «Прозрение Йехезкеля», переправленной нелегально в Вильно и изданной там в 1925 г. Отпечатанный в 1928 г. в Минске, Бобруйске и Полтаве 100-тысячным тиражом, «Ягдил Тора» стал последним произведением еврейской религиозной литературы в СССР в довоенный период.
Опасаясь ареста, оба раввина уехали в большие города, но Й.Абрамского арестовали в Москве, когда он попытался добиться разрешения на выезд. В лубянской тюрьме рав продолжил свою исследовательскую работу – без книг, опираясь только на свою феноменальную память. У него не было бумаги, и он выменивал у других заключенных на свой паек бумагу для самокруток, делая на этих крохотных листочках бисерными буквами свои заметки. Так появился комментарий на один из сложнейших трактатов Тосефты – Критот. В конце концов осенью 1931 г. его обменяли на шесть германских коммунистов, обвиненных в шпионаже в пользу СССР. В 1934 г. смог эмигрировать в Палестину и Шломо Зевин.
Шломо Зевин
3
Несмотря на притеснения властей, литературная жизнь писателей и поэтов, пишущих на иврите, продолжалась. В подполье, но продолжалась. Они неоднократно обращались к властям за разрешением проводить литературные чтения и издавать литературно-художественные журналы на иврите. В этом их часто поддерживали некоторые известные советские писатели и другие видные деятели культуры, в частности, М. Горький. Но функционеры евсекций, как правило, блокировали эти инициативы. К концу1920-х гг. тщетность такого рода попыток стала очевидной. Большинство литераторов, работавших в те годы на иврите, по своим художественным вкусам были авангардистами и придерживались крайне левых взглядов. Они искренне верили, что сами принципы свободы творчества, провозглашенные Октябрем, не позволят властям погубить культуру на иврите. За свою политическую слепоту они чаще всего расплачивались сломанной жизнью. А то и гибелью.
3 июля 1927 г. группа литераторов, работавших на иврите, подписала документ, направленный в прокуратуру РСФСР, который вошел в историю как «Письмо еврейских писателей». Дело в том, что за три месяца до этого власти отказали в проведении литературного вечера ивритоязычных авторов, и письмо было посвящено законности запрета на иврит в литературном творчестве. В своем обращении к властям писатели настаивали на принятии какого-либо решения: «Если наш язык по непонятным для нас причинам вреден и контрреволюционен‚ то мы требуем его запрещения законом. Если же национальная политика допускает существование всех языков‚ то мы требуем закона‚ запрещающего его преследование». В ответ на это им разъяснили: иврит – мертвый язык‚ а у мертвого нет прав.
Под эту концепцию власти пытались подвести идеологическую базу. Иврит всячески противопоставляли языку идиш. Утверждали даже‚ что гебраизмы – слова с корнями из иврита – ввели в идиш раввины и буржуазия‚ а евреи-рабочие ими почти не пользовались и готовы к их немедленному искоренению. Не пропускали поступление из-за границы книг на иврите и исключили этот язык из учебных программ университетов. Из библиотек изымали книги на иврите и сдавали в утиль на переработку‚ закрывали издательства и журналы‚ в типографиях уничтожили шрифты‚ а потому цитаты на иврите в научных публикациях вписывали в набор от руки. Литераторов‚ работавших на иврите‚ не принимали в Союз писателей, не разрешали им проводить вечера для чтения своих произведений. Тем не менее, находились люди, которые сопротивлялись всей этой преступной политике. Любители древнего еврейского языка издавали рукописные журналы‚ печатали их на гектографах, распространяли, передавая из рук в руки. Один из таких подпольных журналов получил название «Заполнение пробела». Спустя пятьдесят лет история повторится: еврейский «самиздат» вновь возродится и станет глашатаем новых требований евреев по отмене их дискриминации и получению права на репатриацию.
А история с «Письмом еврейских писателей» получила свое продолжение. Весьма даже драматическое. Группа «гебрейских писателей» назвала себя «Берешит» и начала устраивать встречи по адресу: ул. Литейная 45, кв. 11. Входили в группу литераторы, приехавшие из разных городов и местечек. Возглавлял ее приехавший из Харькова Йосеф Матов (литературный псевдоним – Йосефон), а секретарем был минчанин Шломо Сосенский (псевдоним – Ш.Россин, 1903 – 1957). В группу также входили харьковчанин Гершон Фрид (псевдоним Г. Шалом), выходец из украинского городка Семен Требуков (псевдоним Шимон ха-Боне) и другие. Некоторое время в группу входила жена Требукова Марьяши Железняк (псевдоним Бат-Мирьям Иохевед, 1901 – 1980), которой удалось эмигрировать в 1928 г. в Палестину. Наиболее заметной фигурой в группе был блестящий поэт Хаим Ленский (1906 – 1943).
Группа находилась под пристальным наблюдением НКВД, который отслеживал каждый ее шаг и всеми мерами предотвращал общественную активность. 10 апреля 1927 г. группа сделала попытку провести вечер поэзии, но милиция не впустила публику в зал. То же произошло 22 апреля, хотя анонс был размещен в «Ленинградской правде». Многочисленные жалобы литераторов в высшие эшелоны власти результата не принесли. В ответ начались репрессии. В ноябре 1928 г. были арестованы Й.Матов и Ш.Сосенский. После пяти месяцев тюрьмы они были сосланы в Сибирь, но вскоре освобождены и высланы из страны. В лагерях потерялся след талантливейшего Нахума Шварца, автора запрещенной поэмы «Питериада». Позднее Хаим Ленский посвятил Матову такие строки:
«Посвист ветра не угомонится на взъерошенной стерне… По другую сторону границы, друг мой, вспомни обо мне!».
Подлинной трагедией отмечен творческий путь большинства литераторов, работавших на иврите. Достаточно привести для примера судьбу двух поэтов – И.Каганова и Х.Ленского.
Ицхак Каганов (1904 – 1978) в 14-летнем возрасте оказался делегатом I конференции «Гехолуца», проходившей в Харькове в январе 1918 г. С детства увлекаясь ивритом и ивритской литературой, И.Каганов пытался приобщить к ним и своих друзей. В конце 1918 г. создал в Горках юношескую организацию Агуддат ноар леумит «Гатхия» («Возрождение»), а позднее, уже в условиях силового давления со стороны властей, занимался распространением нелегальной сионистской литературы.
В 1921 г. И.Каганов поступает в Петроградский университет, но, покинув его спустя два года, полностью отдается литературной работе. В 1926 г. выходит его первая и единственная в СССР публикация – мистическая поэма «Ктаим» («Фрагменты»), включенная в сборник «Брешит» («Вначале»). Она посвящена размышлениям о миссии поэта, который, жертвуя собой, освещает путь земного бытия (автор, похоже, предчувствовал, какая судьба ждет его самого).
Ицхак
Каганов
К середине двадцатых годов заниматься сочинительством на иврите стало небезопасно, поэтому И.Каганов уходит работать в еврейскую сельскую школу. Творческому человеку тесно в маленьком сельском мирке, и в 1930 г. он – студиец у великого С.Михоэлса. После окончания учебы работает театральным режиссером, в том числе еврейских театров в Симферополе и Днепропетровске. Потом – война, действующая армия. В 1947 г. начинает работать над автобиографическим романом «Тахат шамаим ахурим» («Под мрачными небесами»). Рукопись первых глав при попытке передать их для публикации в Эрец-Исраэль попадает в НКВД, и в сентябре 1948 г. И.Каганов вместе с группой других литераторов, пишущих на иврите, оказывается на скамье подсудимых. Обвинение – в принадлежности к «националистической сионистской антисоветской организации» и – приговор: 10 лет лагерей. В лагере – новый суд и уже другой приговор – расстрел, замененный на 25 лет заключения.
В лагерях, в невероятно сложных условиях, И.Каганов создал 480 стихотворений на иврите, которые запоминал без записи на бумаге и ежедневно повторял «про себя» из опасения забыть хотя бы строчку. Записанные после освобождения из лагеря (1955), они легли в основу книги «Бе-кол шофар» («Гласом шофара»). Переправить в Израиль рукопись удалось только в 1975 г. Спустя год поэт смог репатриироваться сам. В 1977 г. вышла книга, а еще через год автора не стало.
Одной из тяжелейших утрат современной ивритской поэзии стала гибель в сталинских лагерях Хаима Ленского (1905 – 1943?). Первые стихи он написал, когда ему было 12 лет. В Слониме, оказавшемся в межвоенный период на территории Польши, поэт имел все возможности для развития своего таланта. В 16 лет он переехал в Вильно, занимался в учительской семинарии общества «Тарбут». Оба города тогда находились в составе Польше, где, несмотря на сильные антисемитские тенденции в обществе, у евреев были, тем не менее, все возможности для развития национальной культуры. Вот почему, когда в 1923 г. Х.Ленский откликнулся на приглашение отца, работавшего горным инженером в Баку, и решил перебраться к нему, это был шаг не просто рискованный, а трагичный.
Хаим Ленский
Советско-польскую границу переходил нелегально. Юношу задержали, но, к счастью, этот эпизод закончился для него без последствий, и в 1924 г. он, наконец, добрался до Баку. Зарабатывал на жизнь преподаванием иврита и публикацией рассказов и стихов на идише. В 1925 г. переехал в Ленинград и, работая металлистом в артели «Амал», основанной движением «Гехолуц», продолжал писать на иврите. Рукописи отсылал в Палестину, где они печатались в литературных альманахах. Переписывался с Бяликом, который высоко ценил его талант и пытался вызволить из СССР. Однако подлинной свободы творчества Хаим не обрел, а, в конце концов, потерял жизнь, пытаясь воплотить свой дар в печатных строках. В Ленинграде он вошел в литературный кружок Йосефа Матова. Как и остальные члену кружка, рукописи отсылал в Палестину. «Вытащите меня отсюда! – писал Ленский Бялику. – Не бойтесь: если мои стихи не сгодятся – руки прокормят меня».
3 июля 1927 г. Х.Ленский оказался в числе «подписантов» «Письма еврейских писателей». Как всегда, власть проявила крайнее лицемерие: ответ М.И.Калинина гласил, что в СССР иврит не преследуется, хотя и является «мертвым языком», а спустя три месяца пять из шести авторов «Письма» были арестованы. Х.Ленского осудили на пять лет «за контрреволюционную деятельность». В ленинградской тюрьме он написал пронзительные строки:
...И тогда в белизну снеговой пелены
В муках брызгами крови
усеяв,
Он припомнит о пасынке чуждой страны,
О последнем поэте евреев.
В 1939 г. его освободили. После освобождения он предпринимал многократные безуспешные попытки получить разрешение на проживание в Ленинграде, но ближе, чем на 150 км к городу его не подпускали. Он продолжает писать, сравнивая себя с одиноким затравленным зверем – «последним поэтом, пишущим на иврите на чужой земле». Друзья называли его «соловьем без гнезда». Но даже в условиях полного забвения в стране, власти которой торжественно обещали создать все необходимые условия для развития населяющих страну народов, он продолжал работать‚ не желая, как он сам писал, «выбрасывать скрипку‚ пока хоть одна струна звучит радостно». Но в 1941 г. его снова арестовали и осудили на десять лет за «антисоветскую деятельность». Он погиб в одном из сибирских лагерей в 1943 г. В том году сведения о нем обрываются. Ему было тогда тридцать семь лет. Возраст Пушкина и Маяковского. Еще один поэт, «убитый обществом».
В 1958 г., через пятнадцать лет после предполагаемой гибели Ленского, в прессу попадают его записные книжки. Их чудом сохранил его друг. В них оказалось более ста неизвестных стихотворений. Вслед за этим еще обнаруживаются рукописи: баллады, поэмы, в том числе перевод на иврит поэмы М.Лермонтова «Мцыри». В 1960 г. они вышли под общим названием «По ту сторону Леты». Поэму «В снежный день» (1940) обнаружили и переслали в Израиль только в 1985 г. Спустя год она вышла там на иврите, а в СССР – в русском переводе ее издал преследуемый властями еврейский Самиздат. Но сам Ленский не верил, что когда-нибудь его стихи и вообще память о нем будут живы на его исторической родине. Не случайно незадолго до гибели он оставил такие строки: «Израиль далекий! Склонятся ли пальмы твои вослед сыновьям‚ что исчезают в снежных пустынях Сибири?..»
P.S.
Процесс насильственного изгнания иврита из числа языков народов СССР был завершен. И сделано это было не просто с согласия, а по воле Евсекции, лидер которой С.Диманштейн в свое время заявил: «Факт таков, что древнееврейский язык мертв. А тот мерзавец, который не хочет, чтобы его похоронили, он смердит». В конечном итоге, иврит так и остался единственным из языков‚ который подлежал запрещению, хотя по этому поводу властями так и не было издано ни одного постановления.
Кое-кто из литераторов успел выехать в Эрец Исраэль‚ оставшиеся, в большинстве своем, прошли через тюрьмы и лагеря. В годы «большого террора» даже самостоятельное изучение иврита приравнивалось к преступлению. Как заметил друг Ленского поэт Авраам Криворучко (псевдоним – Карив), которому удалось в 1934 г. вырваться из СССР, иврит нашел «последнее прибежище в надписях на памятниках еврейских кладбищ».