«Если художник - еврей…»
1
Представления еврейских художников предреволюционных десятилетий, говоря словами израильского искусствоведа Григория Казовского, «о национальном, “еврейском” искусстве были ограничены “еврейской тематикой”, что позволило позднее представлять её поверхностным историзмом и сентиментальным бытописательством». Именно об этом свидетельствовали в 1919 г. Барух Аронсон и Иссахар-Бер Рыбак в статье «Пути еврейской живописи»
«Почти все художники-евреи в России с самых первых своих шагов на арене европейского искусства обратились к изображению еврейского быта... типов евреев и евреек, на улице и в синагоге, торгующих и молящихся, молитвенного экстаза и синагог с их бедным интерьером и мрачным колоритом... Подобно русским, еврейские “передвижники” пытались создать национальное искусство, изображая сюжеты из еврейской жизни».
Споры на эту тему не прекращались ни на минуту. Эль Лисицкий в своих воспоминаниях «О Могилёвской синагоге» так описывал это явление
«Мы, едва научившись держать в руках карандаши и кисти, тут же принялись анатомировать не только окружающий мир, но и самих себя. Кто же мы такие Какое место мы занимаем среди других народов И что такое наша культура И каким должно быть наше искусство Оно уже было создано в местечках Литвы, Белоруссии и Украины и оттуда докатилось до Парижа, но всего лишь его завершение, а не начало, как мы тогда думали...».
Размышлял над этим в своё время и М. Шагал. Примкнув в январе 1922 г. к московской группе литераторов-идишистов «Штром» («Поток»), он оформил обложку первого номера их журнала, который носил то же название, что и вся группа. В журнале было и его небольшое эссе «Что значит быть еврейским художником».
«Что же это такое, еврейское искусство Только вчера еврейские художественные круги боролись за утверждение так называемого еврейского искусства. Из суматохи и пыла возникла группа еврейских художников, и среди них Марк Шагал.
Марк Шагал. Париж, 1921
...Однажды в Париже, в моей комнате на Ла Руш, где я работал, за перегородкой я услышал голоса ссорившихся еврейских эмигрантов “Неужели Антокольский, сделавший всё это, не был еврейским художником А Израэльс А Либерман”
Представители всех стран и народов, к вам мой вопрос. Признайтесь, сегодня, когда Ленин сидит в Кремле, когда у вас нет ни одного полена дров, печка коптит, а жена не очень хорошо себя чувствует, актуальна ли для вас проблема национального искусства
И ты, мудрый В.; и вы, те, кто проповедует интернациональное искусство; и вы, замечательные французы, – вы все (если вы ещё живы) ответите мне “Шагал, ты прав”.
...Евреи, у которых есть соответствующее чувство (у меня оно есть), могут, конечно, рыдать, проходя мимо раскрашивающих деревянные местечковые синагоги маляров и резчиков деревянных синагогальных наличников (видел их в собрании Ан-ского и был потрясён). Но в чём действительно заключается разница между моим хромым прадедом Сегалом, который раскрашивал могилёвскую синагогу, и мной, рисующим фрески в еврейском театре (хорошем театре) в Москве.. Мы оба проявляли не меньше любви (и какой любви!) к своему труду. Разница заключалась только в том, что он принимал заказы на вывески, а я учился в Париже, о котором он также кое-что слышал.
Но, тем не менее, и я, и он, а также и все другие (а они есть!), собранные все вместе, это ещё не еврейское искусство... А с чего бы это оно должно было у меня появиться, прости Господи Оно должно было придти ко мне вместе с заказом Или потому, что Эфрос напишет статью Или потому, что М. даст мне академический паёк!
Есть японское искусство, египетское, персидское, греческое, но, начиная с эпохи Ренессанса, национальные искусства начали приходить в упадок. Исчезают специфические черты. Появились художественные индивидуальности, люди из той или иной страны, родившиеся здесь или там (благословляю тебя, мой Витебск!), и требуется хорошая карта идентификации или даже еврейский паспорт, чтобы все художники могли быть точно и полностью определены по национальному признаку.
Если бы я не был евреем (учитывая тот смысл, который я вкладываю в это слово), я бы не стал художником вообще или стал бы кем-то другим.
Я знаю достаточно хорошо, чего этот маленький народ может достичь. Из скромности не стану перечислять, чего именно. Но кое-что, оставившее след, этот маленький народ всё же сделал! Когда он захотел, он породил Христа и христианство. Когда захотел, произвёл Маркса и социализм. Почему же, в этом случае, он не может дать миру какое-либо искусство»1
2
Похоже, ответ на вопрос, поставленный М. Шагалом – «Что значит быть еврейским художником» – не получен до сих пор. Прошло три четверти века после выхода журнала «Штром» с заметкой Шагала, и в Еврейском музее Нью-Йорка состоялась выставка его работ, посвящённая «русскому» периоду творчества художника. Репортаж с этой выставки назывался «Марк Шагал апофеоз местечковости» (автор – Вл. Соловьёв). «Именно местечковые быт, поэтика и фантазмы были его [Шагала] почвой, – объясняет критик. – Этот русско-французский художник… был и остался еврейским почвенником… Не только постоянная тема, не только бесконечный сюжет, но неиссякаемый, на всю жизнь, источник вдохновения – вот в чём была для него местечковость».
То, что Марк Шагал назван «русско-французским художником», оставим на совести автора. Правда, в другом месте он назвал Шагала «самым еврейским из великих художников», но сделал это после того, как, не совсем понятно почему, процитировал вырванные неизвестно из какого контекста слова «самого еврейского художника» «Эти поганые евреи будут заслонять мою живопись. Они будут тереться о неё своими толстыми спинами и сальными волосами» («Новое русское слово», 25.05.1996).
Суть – в другом. Суть в том, что до сего дня слово «местечковость» при характеристике того или иного общественного явления используется в негативном значении. И в самом деле, в наше время местечковость – это демонстрация откровенного провинциализма, замкнутость в узком мире местечкового бытописательства, ограниченность кругозора, отсутствие широты взглядов. И, может быть, правы Эль Лисицкий и другие, когда фактически приравнивали еврейское искусство к искусству штетла, исчезнувшему ныне вместе со штетлом И привели к этому революционные преобразования, происшедшие в мире (в целом) и в сознании людей (в частности) в ХХ веке, которые мы сейчас часто называем «глобализацией». Может быть, именно из-за того, что Марк Шагал – это «апофеоз местечковости», он и остаётся едва ли не единственным великим художником современности, у которого есть основание называться «еврейским»
Перечитаем то, что написал Шагал в далёком теперь 1920 году, и мы увидим, насколько его эссе современно. Думается, его рассуждения возникли тогда, когда он начал работать с учащимися художественного училища в Витебске. Мысль о том, способна ли эта поросль дать начало новому искусству и будет ли это искусство носить национальные черты, беспокоила не только его.
От ответа на этот вопрос зависит и наше понимание процессов, которые происходили в еврейском искусстве в 1920-е годы и, в том числе, впрямую влияли и на жизнь Витебской художественной школы, и на жизнь самого Марка Шагала.
Смотрите, какой глобальный вопрос задаёт Шагал самому себе что такое еврейское национальное искусство Были ли еврейскими художниками евреи по происхождению – великий российский скульптор Марк Антокольский, голландский живописец Исаак Израэльс, немецкий художник Макс Либерман Вопросы непростые.
Скульптор Марк Антокольский
Споры о личности Марка Антокольского (1843 – 1902), первого скульптора-еврея, достигшего мировой славы, не стихают до наших дней. В эпоху правления Александра III русская шовинистическая печать травила мастера за то, что он, еврей, осмелился лепить образы героев русской истории (Ивана Грозного, Ярослава Мудрого, Дмитрия Донского, Ермака, Нестора-летописца) и православного пантеона (Христа).
А вот другой, противоположный пример. Исаак Израэльс (1865 – 1934) был сыном крупного живописца Иосифа Израэльса (1824 – 1911), основателя так называемой гаагской школы живописи, оставившего много полотен с национальными сюжетами («Еврей», «Продавец глиняных трубок», «Саул и Давид», «Один на свете», «Еврейская свадьба», «Сын древнего народа»). В отличие от своего отца Исаак не писал картин на национальную тематику. Так можно ли его называть еврейским художником, хоть он и был евреем по происхождению
Третий пример – Макс Либерман (1847 – 1935), который также был далёк от национальных мотивов в творчестве, считая себя, прежде всего, немцем, но при этом подвергался гонениям со стороны протестантских клерикальных кругов за картину «Христос среди книжников». Спор о том, еврейский ли он художник, был решён спустя 11 лет после появления статьи М. Шагала и уже без его участия. Пришедшие в Германии к власти в 1933 г. нацисты, несмотря ни на какие заслуги художника перед страной и немецким народом, с которым он себя идентифицировал, лишили его в 86-летнем возрасте звания почётного президента Академии художеств, а работы изъяли из экспозиций всех музеев Германии.
Ответа на свой вопрос Шагал ждал и от «мудрого В.», и от апологетов интернационального искусства, то есть тех, кто считал, что национального искусства в ХХ веке вообще уже не может быть. Шагал готов получить ответ и от «замечательных французов», с которыми он провёл несколько лет в Париже, – от своего земляка Хаима Сутина и великого Гийома Апполинера, но никто не сможет дать ему ответа.
А «мудрый В.» – это Гертварт Вальден, основатель берлинской галереи «Дер Штурм», в которой Шагал в 1914 г. выставлял свои работы. На вернисаже тогда были представлены 150 акварелей и около 40 полотен. (Пикантная подробность. Когда Шагал писал эти слова о «мудром Вальдене», он ещё не знал, что произойдёт, когда он в 1922 г. окажется в Берлине. Он попытается вернуть свои работы и получить от Вальдена деньги за выставку, но потерпит сокрушительную неудачу. Подлежавшая выплате сумма за 8 лет превратилась из-за инфляции в копейки. А из работ Шагалу будет возвращено только 3 картины и 10 акварелей).
3
Но если еврейское национальное искусство – это не только то, что создаётся профессиональными мастерами на национальную тематику, то тогда, может быть, это и народное творчество – работы местечковых маляров и резчиков, которые раскрашивают синагоги и вырезают деревянные синагогальные наличники Такие, какие он видел в собрании своего земляка, уроженца местечка Чашники Витебской губернии, известного еврейского писателя и фольклориста С. Ан-ского (Шломо Раппопорта), собравшего богатейшую коллекцию по большей части неизвестных работ местечковых мастеров во время этнографической экспедиции в деревнях Волыни и Подолии.
Шагал вспоминает в своей статье, что когда-то давно его «хромой прадед Сегал» раскрашивал могилёвскую синагогу (Сегал – подлинная фамилия семьи Шагала, её изменил его отец), и спрашивает сам себя а чем он, профессионал, отличается от своего прадеда-самоучки, если ныне занимается тем, что рисует фрески в еврейском театре
Действительно, уехав из Витебска, М. Шагал выполнил по просьбе А. Грановского несколько живописных панно для фойе государственного еврейского камерного театра в Москве (ГОСЕТа). Всего за 2 месяца (ноябрь-декабрь 1920 г.) он создал то, что позднее получило название «шкатулки Шагала», – 9 монументальных картин, 7 из которых сохранилось.
Так неужели, спрашивает Шагал, вся разница между ним и его прадедом заключается только в том, что тот рисовал вывески, а его правнук учился в Париже, но делает, по сути дела, то же самое
Нет, говорит Шагал, все еврейские художники, даже собранные вместе, ещё не есть еврейское искусство. И даже если кто-то из критиков, допустим, Абрам Эфрос, который ещё в 1918 г. выпустил вместе с Я. Тугенхольдом монографию «Искусство Марка Шагала», напишет о нём, что он – еврейский художник, это ещё ничего не будет значить. Так же, как и тот факт, что член Центрального еврейского бюро при ЦК РКП(б) Михл Левитан, брат легендарного художника Исаака Левитана, может дать ему как еврейскому художнику «академический паёк».
Не даёт ответа на свой вопрос Марк Шагал. Он просто констатирует, что национальные искусства, утратив к ХХ веку свои специфические черты, пришли в упадок, и еврейский паспорт мастера ещё не говорит о характере его творчества. Но он, Марк Шагал, абсолютно убеждён, что народ, который уже дал миру Христа и Маркса, даст когда-нибудь миру и новое искусство.
Этот оптимистический финал тем более поразителен, что сам Шагал к моменту написания своей статьи только что вернулся из Витебска, потерпев там жестокое поражение в борьбе за создание собственной школы мастеров. А ведь его ученики могли бы, по его глубокому убеждению, создавать подлинные произведения еврейского национального искусства.
Когда осенью 1918 г. М. Шагал вернулся из дальних странствий в свой родной Витебск, у него в руках был мандат, выданный Коллегией Наркомпроса, который гласил, что «художник Марк Шагал назначается уполномоченным означенной Коллегии по делам искусств в Витебской губернии, причём тов. Шагал[у] предоставляется право организации художественных школ, музеев, выставок, лекций и докладов по искусству и всех других художественных предприятий в пределах г. Витебска и всей Витебской губернии».
С приездом в Витебск М. Шагала художественная жизнь провинциального города получила небывалое ускорение. 28 января 1919 г. в старинном особняке банкира Израиля Вишняка, реквизированном большевиками, было открыто Высшее народное художественное училище, или, как называл его сам Шагал, Витебская академия искусств. На объявление, приглашающее работать в «академии», которое Шагал поместил в петроградской газете «Искусство коммуны», и на его личное приглашение откликнулся целый ряд мастеров изобразительного искусства, ядро которого составили крупнейшие мастера русского авангарда Лазарь Лисицкий, Вера Ермолаева, Иван Пуни и Ксана Богуславская.
В конце 1919 г. в Витебск приехал Казимир Малевич, чьё радикальное реформаторство обрело здесь многих приверженцев, объединившихся в группу «УНОВИС» – «утвердителей нового искусства». Витебск на короткое время превратился в один из главных центров художественного авангарда в России, а Витебская художественная школа – в эстетический феномен искусства ХХ века.
Как отмечал Г. Казовский, «даже то, что известно уже сегодня, в своей совокупности даёт вполне конкретное представление о существовании “Витебской школы” с её особенными формальными и содержательными задачами, с её определённо национальным, еврейским, характером. “Лицо” этой “школы” обладает рядом характерных черт, благодаря которым оно не теряется в достаточно сложной картине еврейского искусства в России первой половины ХХ в.».
Мастера новой витебской школы были людьми сугубо светскими, но, тем не менее, их далёкие от традиционных канонов произведения, при всей их эмансипации от строгих требований религиозной ортодоксии, отражали особенности национального быта евреев. Это и «Кладбище» М. Шагала, и «Похороны» С. Юдовина, и многочисленные еврейские портреты Д. Якерсона, и «Похороны в местечке» И. Мильчина, и «Концерт» М. Аксельрода, и «Каддиш» Е. Кабищер, и многое-многое другое.
Координатором и финансистом культурной жизни Витебска было Общество имени Переца, которое продолжило традиции Еврейского литературно-художественного общества, существовавшего здесь ещё в 1910-е годы. Деятельность Общества была аналогичной тому, что делала в Киеве и Москве Культур-Лига. Душой этого Общества был богатый витеблянин Рахмиэль Родинсон. Совместно с культурными объединениями латышей, литовцев, поляков, которые были менее представительными, Общество им. Переца сумело объединить вокруг себя практически всю городскую интеллигенцию. Народное художественное училище было одной из тех организаций, на которые Общество опиралось в своей работе. К несчастью, со смертью Р. Родинсона Общество быстро пришло в упадок, и к концу 1922 г. деятельность его сошла на нет.
Однако 1920-е годы были отмечены угасанием еврейской национальной жизни в местечках, которые многие века были неистощимым источником для сохранения и развития еврейской культуры, еврейского разговорного языка. Местечки были гарантом этого никогда не прекращающегося процесса, генератором мыслей, идей, национального самосознания. Случилось же обратное мир штетла стал объектом критики и иронии. Местечковый уклад жизни, его ценности и нравы начали восприниматься как анахронизм. Очень скоро всем становится ясно дни штетла как этнокультурного явления сочтены.
4
Мастера изобразительного искусства, чьё творчество вообще не связано с использованием национального языка, первыми ощутили ассимиляторскую особенность новых культурных веяний. Вот почему они раньше других отошли от националистических тенденций, ощутив себя людьми, чья жизнь и результаты труда принадлежат всему человечеству. И даже собранные в одном месте, в достаточно ограниченном пространстве одного учебного заведения, каким явилось Витебское художественное училище, они уже не только не дали, но даже и не попытались дать еврейскому миру ничего, что могло бы называться еврейским изобразительным искусством нового времени. Состоявшись в искусстве и в истории своего народа как личности, они не состоялись как явление национальной культуры. Все эти процессы в обществе самым драматическим образом отразились и на судьбе Марка Шагала, и на судьбе всего еврейского искусства начала ХХ века.
Пробыл в Витебске Марк Шагал, к несчастью, недолго организовав и возглавив Витебское народное художественное училище в ноябре 1918 г., он уже в июле 1920 г. уехал в Москву. Отъезд стал драмой его жизни, незаживающей раной.
Как уже отмечалось, причины переезда Шагала из Витебска в Москву в середине 1920 г., а затем и эмиграция его на Запад до сих пор служат предметом споров его биографов. Сослуживцы и ученики художника свидетельствовали, что «Единой школы и единого направления не было, а учащиеся метались от Пэна к Шагалу, от Добужинского к Малевичу, от Фалька до Пуни, быстро загорались, увлекались и так же быстро охладевали к своим учителям…». «Шагал под напором влияния “левого” искусства не смог убедительно обосновать идеологию своего индивидуально-новаторского направления. Его аудитория была разагитирована. В учениках чувствовалось недовольство своей работой. Видя такой поворот дела, Шагал как человек самолюбивый оставил свою мастерскую и уехал в Москву…»
Конфликт Шагала с не понимающей его художественной средой продолжился и в Москве, и это заставило его решиться на эмиграцию. Вот как это описал один из его биографов (Д. Маршессо)
«Непонимание, зависть и неприятие, трудная политическая обстановка, голод – всё это угнетает Шагала и подводит к решению, не дожидаясь опалы, уехать из страны… Поэт Юргис Балтрушайтис, посол Литвы, организует его выставку в Каунасе. Шагал отбывает с визой, предоставленной Луначарским, и с разрешением на вывоз около двадцати картин. Через несколько дней после выставки он отправляется из Риги в Берлин, куда немного спустя к нему приезжает жена с дочерью».
P. S.
Прошло несколько десятилетий со дня отъезда Марка Шагала с его родины. Его имя, как и имена других крупных живописцев ХХ века – его соплеменников и земляков Хаима Сутина, Льва Бакста, Питера Блюма, Марка Ротко, почитаемо теперь не только в дальнем зарубежье, но и на родине. Названия городов, откуда они вышли, – Витебск, Смиловичи, Гродно, Сморгонь, Двинск – знают теперь во всём мире. Но по-прежнему остаётся живым вопрос были ли все эти художники, евреи по национальности, – еврейскими художниками
Большой энциклопедический словарь 1997 г., например, называет М. Шагала французским художником и графиком, а его учителя Иегуду Пэна, писавшего исключительно на еврейские темы, – белорусским живописцем. Сам же Шагал, как отмечает словарь «Культура и культурология», «до конца дней своих называл себя русским художником, подчёркивая родовую общность с российской традицией, включавшей в себя и иконопись, и творчество Врубеля, и произведения безымянных вывесочников, и живопись крайне левых».
В этом отношении крайне важно свидетельство искусствоведа Григория Казовского, касающегося оценки национального самосознания М. Шагала и его понимания национального характера собственных работ
«К примеру, Цадкин и Сутин (последний был даже проклят родителями за своё пристрастие к живописи) отрицали любые связи с еврейством, а Шагал всячески их подчёркивал, но при этом не проявлял никакого интереса к самой идее национального искусства… Для Шагала не существует искусства национального (по крайней мере, начиная с Ренессанса), он признаёт лишь Художника, который в своём искусстве раскрывает свою собственную индивидуальность, такую, какова она есть… Его искусство народно, но не только потому, что творчество для него – форма национальной жизни; оно имеет своим источником народную художественную традицию».
И, тем не менее, именно Марк Шагал остался в истории еврейским художником, внёсшим серьёзный вклад в национальную художественную традицию, в поиски современного «еврейского стиля». Собственно, иначе и быть не могло. Как писал сам Шагал, «если художник еврей и пишет жизнь, как может он отбросить еврейские элементы в своих работах!».
Первые публикации: «Еврейский камертон», 12.01.2012