Так все-таки: «Еврей» или «Его превосходительство»?

Как и во всей России, первые послереволюционные годы были отмечены в Белоруссии резким подъёмом национального самосознания еврейского населения. В первую очередь это коснулось всех видов творческой деятельности. Общий объём работы, связанной с развитием идишистской культуры, был в тот период весьма впечатляющим. Идишизация, то есть советизация еврейского населения страны путем интенсивного развития еврейской (а точнее, идишистской, основанной на использовании языка идиш) культуры, привела к тому, что еврейская тематика стала проникать не только в произведения на еврейском, но и в произведения на русском языке, причём далеко не всегда их создание было рассчитано на чисто еврейскую аудиторию. В первую очередь это коснулось кино, этого, по словам В. Ленина, «важнейшего из всех искусств». Не осталось в стороне и белорусское кино.

Как известно, подъём национального самосознания в первую очередь связан с пробуждением исторической памяти народа, чувства гордости за своё славное прошлое, за свой вклад в мировую культуру, за тех великих людей, которых он выделил из своей среды. Эту цель и преследовали создатели первого художественного фильма по еврейской тематике, снятого белорусскими кинематографистами, – шестичастной исторической драмы «Его превосходительство», вышедшей на экраны 20 марта 1928 г. За три года до этого, 17.12.1924 г., в Белоруссии возникло государственное управление по делам кинематографии и фотографии под названием «Белгоскино». Оно просуществовало до апреля 1938-го. Уже в 1925 г. началось собственное производство фильмов. Организованная в 1928 г. студия художественных фильмов «Советская Беларусь» из-за отсутствия собственной базы до 1939 г. работала в Ленинграде. Фильм «Его превосходительство» был четвёртой игровой лентой и первой, созданной на собственной студии в Ленинграде.

Съёмочного павильона у студии тогда ещё не было, и фильм снимался в помещениях театра «Кривое зеркало» на канале Грибоедова, где ещё совсем недавно заседало Петербургское дворянское собрание. Съёмки проходили в совершенно неприспособленных условиях: в здании ударными темпами шло переоборудование под киностудию. Режиссёром фильма был, тогда ещё совсем молодой, Григорий Рошаль (1898–1983) – один из будущих грандов советского кино. Это была его вторая картина. К съёмкам были привлечены лучшие мастера кино 1920-х годов (ныне, к сожалению, основательно забытые). Среди них выделялся оператор Николай Козловский, снявший ещё в 1908 г. первый русский художественный фильм «Понизовая вольница».

Над фильмом также работали художник театра и кино Исаак Махлис, популярные актёры Л. Леонидов, Т. Адельгейм, М. Синельникова. Одним из авторов сценария была Вера Строева, а ассистентом по монтажу – Марк Донской, в будущем известные режиссёры игрового кино. В одном из эпизодов (сцена в цирке) были засняты Николай Черкасов и Михаил Ростовцев, исполнившие свой эстрадный номер – пародийный танец в образах популярных клоунов начала ХХ века Пата и Паташона.

Сценарий был создан на основе документальных материалов 50-летнего еврейского прозаика, бывшего активиста Бунда Цодека Долгопольского (1879–1959). Сегодня имя этого писателя известно разве что специалистам, а в конце 1920-х годов этот литератор, писавший на идиш, был в литературной среде достаточно известен. Его знали как автора сборника рассказов и очерков «Билдер фун штетл» («Картины из местечка», 1914), комедии «Дем зейдс клолес» («Дедушкины проклятия») с иллюстрациями Эля Лисицкого (1919) и вышедшей в том же, что и фильм, 1928 г. книге прозы «Бай геэфтне тоерн» («У раскрытых ворот»).

Режиссёр фильма Григорий Рошаль

Фильм «Его превосходительство» выпускался на волне торжественно отмеченного 10-летнего юбилея Октябрьской революции и 25-летия со дня подвига молодого виленского сапожника, члена Бунда Гирша Леккерта, который 5 мая 1902 г. совершил покушение на виленского губернатора Виктора фон Валя и был спустя три недели за это казнён. То, что фильм об этом событии снимался именно на студии «Белгоскино», вряд ли было случайностью. Древняя столица Великого княжества Литовского, Вильно традиционно считался не только литовским, но и белорусским городом. С середины ХVI в. Вильно входил в состав Речи Посполитой, и население его было преимущественно белорусским и еврейским. С 1920 г. город находился на территории Польши. Будучи одним из крупнейших центров еврейской культуры в Восточной Европе, Вильно получил в еврейской среде прозвище «Иерушалаим де Лита» («Литовского Иерусалима»). По переписи 1897 г. евреи составляли 40,9% населения города.

Фигура Гирша Леккерта была чрезвычайно популярна в революционной агитации и пропаганде 1920-х гг. его именем назывались клубы и библиотеки, улицы и земледельческие коммуны (преимущественно еврейские). Ещё в 1922 г. в центре Минска, в сквере бывшей Соборной площади, на постаменте снесённого памятника Александу II, началась установка памятника Г. Леккерту, но сделать это в то время по разным причинам так и не удалось. К четвертьвековому юбилею со дня подвига Г. Леккерта эту работу было решено завершить. И вообще предполагалось день казни Леккерта отметить в Белоруссии митингами и собраниями. В Минске была создана комиссия по чествованию 25-летней годовщины казни Гирша Леккерта, которая приняла 19 апреля 1927 г. специальное постановление. Как было отмечено в постановлении, «памятник должен изображать фигуру Леккерта и в символической форме отобразить общерусское рабочее движение того времени…

Вся эта кампания должна проходить под большевистскими лозунгами и не идеализировать народовольческие и террористические етоды борьбы. Подчеркнуть революционное содержание покушения Леккерта и выделить, что этот акт не является проявлением исключи72 тельно еврейского рабочего движения, как это в течение ряда лет утверждал Бунд, а общего рабочего движения всех национальностей, проводивших демонстрацию 1 мая в Вильно».

Памятник Гиршу Леккерту работы скульптора Абрама Бразера в Минске действительно был в 1927 г. установлен, однако позднее, в 1937 г., на волне «большого террора» и многочисленных «зачисток» в среде бывших бундовцев, снесён. В 1920-е годы публиковались книги, посвящённые подвигу Гирша Леккерта. Хронологически едва ли не первой из них была вышедшая в 1922 г. в Москве на идиш биография Г. Леккерта, написанная членом Центрального бюро Евсекции, одним из лидеров Бунда (до 1921 г.) Марией Фрумкиной (партийный и литературный псевдоним – Эстер, 1880–1941). М. Фрумкина была активной участницей еврейского рабочего и коммунистического движения, сторонницей еврейского образования на идиш. Во времена существования Бунда она занимала крайние идишисткие позиции.

Наибольшую известность тогда приобрела книга историка и политического деятеля, одного из лидеров Бунда, а позднее – Евсекции, уроженца Вильно Моисея Рафеса «Гирш Леккерт. (Рассказ о царских розгах)». До 1913 г. М. Рафес практически всё время жил и работал в Вильно, в Бунде состоял почти со дня его основания, так что всё, что связано с делом Гирша Леккерта, знал во всех подробностях. Есть даже данные, что он каким-то образом был причастен к покушению на фон Валя.

Фигура Г. Леккерта оказалась притягательной и для живописцев. В 1926 г. картину «Последние минуты Гирша Леккерта» создаёт работавший в то время в Минске Яков Кругер. В 1928-1930 годах во многих театрах СССР с успехом шла драма в стихах Аарона Кушнирова, написанная на этот сюжет. В 1929 г. Михаил Рафальский поставил её в Белорусском государственном еврейском театре (БелГОСЕТе). Пьеса А. Кушнирова «Гирш Леккерт» вышла отдельными изданиями на идише (1929, Киев) и на русском языке в переводе Эдуарда Багрицкого (1930, Москва).

Не остались в стороне от этой темы и еврейские деятели культуры других стран. Подвиг Г. Леккерта воспел идишистский поэт Аврахам Лесин (1872–1938). Один из создателей Бунда, А. Лесин с 1897 г. жил в США и в течение 25 лет (с 1913 г. и до самой смерти) выпускал ежемесячник «Цукунфт», где и печатал свои произведения. Вышедший сразу после смерти А. Лесина сборник «Лидер ун поэмн» («Стихи и поэмы») был иллюстрирован рисунками М. Шагала.

В 1927 г. драму «Гирш Леккерт» пишет бежавший с царской каторги и эмигрировавший в США бывший бундовский активист Х. Лейвик (наст. Лейвик Хальперн, 1888–1962). Пьеса была сыграна на идише в театре Мориса Шварца на Второй авеню в Нью-Йорке и в Московском еврейском театре-студии «Фрайнкуст». Одновременно ставилась и пьеса А. Кушнирова. В Париже её играли в еврейском драматическом коллективе при Культур-лиге (реж. М. Борвин), а в Литве – в «Идишер театер ин Лите» («Еврейский театр в Литве»), созданном приехавшей из Парижа актрисой Рашель Бергер.

Создание фильма о деле Гирша Леккерта не предусматривалось вышеупомянутым постановлением комиссии по увековечению памяти героя это было запланировано кинокомиссией Агитпропа ЦК КП(б)Б более чем за два года до этого. С просьбой предоставить «Белгоскино» кредиты для проведения съёмок нескольких художественных фильмов, которые отражали бы «местную жизнь и культуру», Агитпроп обратился в Совнарком БССР ещё 4 марта 1925 г. В списке фильмов, создание которых предполагали деятели белорусского кино, было три названия «Кастусь Калиновский», «Свинопас» и «Гирш Леккерт». Все запланированные фильмы носили отчётливый историко-революционный характер, а фильм, вышедший в феврале 1927 г. под названием «Гришка- свинопас», был первым детским приключенческим фильмом «Белгоскино».

События, разворачивающиеся в фильме, отражали борьбу белорусского народа с польской оккупацией 1920 года. Фильм «Его превосходительство» был поставлен по следам подлинных событий. Он рассказывал как о том, о чём писали в 1902 г. газеты, так и о том, что было скрыто от посторонних глаз тайной партийных сходок. Более того, основные действующие лица в нём выведены под своими именами, а это уже делало фильм не только фактом культуры, но и фактом истории. Сопоставление фактических событий 1902 г. и экранного сюжета представляет для нас значительный интерес, так как наглядно демонстрирует политические процессы, происходившие в советском обществе в первое послереволюционное десятилетие. А так как речь идёт об индивидуальном терроре как форме политической борьбы, дело Гирша Леккерта и в наши дни не теряет своей актуальности.

Гирш Леккерт

В целом надо сказать, что для 1927 г., когда снимался фильм, обращение к образу революционера, принадлежавшего, пусть задолго до Октября, но, тем не менее, к многократно битой большевистской пропагандой еврейской партии, само по себе было событием. К тому же речь шла о героизации индивидуального террора, осуждаемого большевиками, а это делало ситуацию и вовсе пикантной. (О массовом терроре периода гражданской войны тогда уже старались не вспоминать, а тотальный террор 30-х годов никто не мог ещё предположить даже в самых страшных пророчествах).

Как отмечает автор книги «Красная звезда, жёлтая звезда Кинематографическая история еврейства в России (1919–1999)» М. Черненко, это ещё было время, когда «оставались незакрытыми некие сюжетные ниши, позволявшие кинематографистам многое из того, что двумя-тремя годами позже будет уже совершенно невозможно... Спустя десять лет после Октября, когда и следа не осталось от небольшевистских социал-демократических партий, в первый и последний раз кино обращается к герою-бундовцу, герою-террористу, идущему поперёк даже собственной партии». Всё это заставляет нас более детально разобраться в событиях более чем вековой давности.

К 1902 г. 23-летний Гирш Леккерт был известен лишь тем, что, являясь членом Бунда, вёл революционную пропаганду среди еврейских рабочих и ремесленников в крупных городах Виленской губернии и в Екатеринославе, а в 1900 г. возглавил нападение около 500 евреев-рабочих на полицейский участок в Новгородском предместье Вильно для освобождения арестованных товарищей. Но в мае 1902 г. произошло событие, героем которого стал сам Гирш Леккерт и которое всколыхнуло всю Россию. Оно было связано с именем нового виленского губернатора Виктора фон Валя, получившего эту должность в 1901 г. после смерти правившего до этого четыре года героя крымской кампании генерала Виталия Троцкого. Свой характер новый глава губернии показал немедленно. Вот что писала виленская группа Бунда в ноябре 1901 г. в прокламации «Ответ на речь фон Валя»

Виленский губернатор Виктор фон Валь

«[Новый] губернатор заявил, что основой своей деятельности он считает «твёрдость власти» и строгое исполнение всех особых законов и распоряжений, которые ранее были изданы для искоренения крамолы и подавления национальной самостоятельности... Всякое культурное начинание будет стесняться, всякое проявление национального самосознания – преследоваться со всей жесткостью, какая подобает «твёрдой власти»... Фон Валь –«слуга царёв»... Этот нравственный проститут не постеснялся посоветовать забастовавшим работницам фабрики Лаферм заняться проституцией, чтобы увеличить свой заработок, а в бытность курским губернатором порол крестьян, отказавшихся идти к помещику на работу за нищенскую плату... Первые его шаги у нас ознаменовались отправлением в тюрьму до 100 сморгонских рабочих, арестом около 20 человек в Вильне…»

А спустя полгода, в 1902 г., по приказу фон Валя была разогнана первомайская демонстрация, причём сделано это было с необычной жестокостью. Вот как описывалось это событие в воззвании ЦК Бунда «К русским товарищам-рабочим» «Когда по примеру прошлых лет наши товарищи в Вильне подняли красное знамя и воскликнули «Долой самодержавие!», на них с остервенением кинулись полиция, дворники, казаки и стали их жестоко, немилосердно бить. В особенности жестоко и без пощады били знаменосца, которого казаки хлестали нагайками даже тогда, когда он лежал уже без чувств».

Вышедшая спустя месяц, 1 июня, «Искра» более подробно описывала события в Вильно, связанные с разгоном первомайской демонстрации.

«В день 1-го мая с утра [в Вильно] все дворники дежурили у ворот с дубинками в руках. На каждом перекрёстке в наиболее оживлённых центрах, кроме городовых, стояли также и околоточные надзиратели.

...Наступает 8 часов вечера. Полицеймейстер приказывает запирать все магазины. На улице показываются отдельные патрули (кроме полицейских). Около Малого театра выстраиваются человек 70 казаков, а за ними пехота...

Вдруг из Еврейской улицы выскакивают 3 смельчака. Один, с красным фонарём, кричит «Долой самодержавие! Да здравствует свобода!», но в ту же минуту... он был сбит с ног и в буквальном смысле истерзан. Это послужило сигналом. Из толпы стали выходить лица с красными флагами. Они моментально были схвачены и избиты, а затем отправлены в полицию. Одного из них убили. Это столяр-еврей. Когда его привезли в госпиталь, он скончался. Вслед за этим из толпы стали выхватывать отдельных личностей или просто рубили с плеча.

В тот же день в городском театре шла «Родина». В середине второго действия посыпались сверху в публику разноцветные бумажки и прокламации с надписями «Поздравляем народ с праздником 1 мая»... Валь был также в театре, и к нему в ложу также попало несколько таких «штучек». Через несколько минут раёк уже был оцеплен, и забрали человек 35. На следующий день к тем, которые были арестованы на улице, применили телесное наказание... Общество сильно взбудоражено...».

Необычным всё же были не уличные бесчинства полиции, а то, что произошло позднее из 50 арестованных демонстрантов 28 (22 еврея и 6 поляков) были подвергнуты в участке унизительному телесному наказанию.

«Избитых, израненных товарищей отвели в полицейское управление, где их ожидало ещё более ужасное наказание, при одном воспоминании о котором кровь в жилах леденеет и кулак невольно сжимается. На следующий день наших товарищей подвергли позорной, гнусной расправе, их личность, их достоинство грубо и нагло топтались ногами. В присутствии губернатора фон Валя, полицеймейстера Назимова, врача Михайлова, полицейских, казаков и пожарных производилась позорная экзекуция. При этом над несчастными нашими братьями сам губернатор фон Валь грубо издевался, осыпая их площадной бранью, а чтобы усилить страдания, приказывал сечь медленно. Некоторые были им подвергнуты утончённой моральной пытке: их не секли, но заставляли смотреть, как секут их товарищей. Секли казаки, и секли нещадно после 10 ударов от розги оставался один голый стебель. Давали от 25 до 30 ударов. Многие падали в обморок, но их приводили в чувство и снова били».

Характер происшедших после этого событий во многом диктовался сложной ситуацией, сложившейся в это время в Вильно, в частности, во взаимоотношениях между еврейской и христианской общинами. В сентябре 1897 г. в Вильно прошел первый съезд еврейских социал-демократов, создавших «Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше» – Бунд. Предполагалось, что центральный комитет организации будет располагаться в Минске, но прошедший в Минске в марте следующего года первый съезд РСДРП привёл к аресту в разных городах более 70 членов Бунда, разгрому центральной типографии Бунда в Бобруйске и разрыву многих уже налаженных связей. После этого ЦК Бунда начал работать в Вильно и в течение четырёх последующих лет провёл ещё три своих съезда. Языковый барьер долгое время делал Бунд самой законспирированной революционной организацией в России.

Ещё находясь в Минске, ЦК Бунда взял на себя всю организационную часть в проведении в марте 1898 г. I съезда РСДРП. Именно бундовцы наиболее последовательно отстаивали интернационалистское значение новой партии, убедив делегатов этого съезда заменить в названии манифеста новой социал-демократической партии слово «русская» на слово «российская».

В предпасхальные дни марта 1900 г. виленские евреи пережили вспышку массового антисемитизма, связанного с возникновением так называемого «дела Блондеса». Обвинение еврея Давида Блондеса в попытке убийства женщины-католички с целью получения христианской крови и её использования для ритуальной цели было поддержано прокурором. В риторике обвинения звучали такие выражения, как, например, «Блондесу помогал легион евреев», а оправдание Блондеса позволит «торжествовать среде, из которой он вышел» и т. д.

Блондеса защищал юрист и общественный деятель Оскар Грузенберг (1866–1940), который, принимая участие в специфически еврейских судебных процессах, прославился блестящими выступлениями в защиту чести и достоинства еврейского народа. Дело Блондеса было первым из таких дел. Однако, несмотря на блистательную защиту, понадобилось долгих два года, пока 1 февраля 1902 г. присяжные заседатели не признали его невиновным. До возникновения «дела Леккерта» оставалось всего три месяца.

После IV съезда Бунда, прошедшего в Белостоке в апреле 1901 г., начался новый период в революционной борьбе евреев за свои права. Съезд признал «необходимость перейти к более интенсивной политической агитации», которая должна была вестись вполне самостоятельно, вне зависимости от агитации экономической. Съезд высказался также против террора – как экономического, который обычно выражался в нападении на хозяев, на представителей фабричной администрации и т. д., так и политического. Было заявлено, что террор «дискредитирует рабочее движение». И вот на этом фоне возникает дело о массовом унижении людей только за то, что они вышли на ставшую уже к началу 1902 г. достаточно привычной в общественной жизни российских городов первомайскую демонстрацию.

К этому времени история России знала два подобных случая, которые получили широчайший резонанс в обществе. В 1875 г. петербургский градоначальник Трепов подверг телесному наказанию революционера Боголюбова. В ответ на это в него стреляла Вера Засулич, которую впоследствии суд присяжных оправдал. А в ноябре 1889 г. на Карийской каторге 27-летняя народница Надежда Сигида была подвергнута телесному наказанию, после которого скончалась. В ответ на это 18 политкаторжан приняли яд (6 из них умерли). Этот инцидент стал поводом для ликвидации Карийской каторги – группы каторжных тюрем в составе Нерчинской каторги на р. Кара в Забайкалье. С 1838 г. здесь содержали уголовных, с 1873 – политических. Режим на Карийской каторге отличался жесткостью. Так называемая Карийская трагедия разыгралась в результате протеста против попыток администрации уравнять политических заключенных с уголовными.

Мысль организовать покушение на фон Валя возникла в рабочей среде не случайно. Всего за 3 дня до виленских событий, 29 апреля, в Ковно (ныне Каунас) вспыхнул бунт в тюрьме. Бунт усмирили, а арестантов поодиночке водили в баню и там секли. Нет ни малейшего сомнения, что к покушению возмущенную молодёжь подтолкнули также события в Петербурге, где 3 мая в Шлиссельбургской крепости был казнён студент Киевского университета эсер Степан Балмашев, застреливший в Мариинском дворце министра внутренних дел, 49-летнего Дмитрия Сипягина.

Менее двух лет был Сипягин министром, но успел за это время своими карательными мерами против рабочего и студенческого движения стать врагом номер один всей радикально настроенной интеллигенции. Именно он издал 17 августа 1901 г. циркуляр, по которому были в значительной степени урезаны ссуды голодающим крестьянам, а также ограничивалась благотворительная деятельность общественных организаций и частных лиц. Покушение организовала партия социалистов-революционеров (ПСР), для которых индивидуальный террор был главным методом борьбы с самодержавием. Возглавлял заговор член ЦК ПСР, создатель и первый руководитель боевой организации ПСР Григорий Гершуни. Убийца Сипягина, 21-летний Степан Балмашев, был повешен 3 мая 1902 г. , а спустя два дня, 5 мая, 22-летний Гирш Леккерт стрелял в фон Валя.

Бюст Гирша Леккерта работы А. Бразера

Несмотря на то, что с момента разгона первомайской демонстрации и экзекуции, устроенной фон Валем, до выстрелов Гирша Леккерта прошло всего 3 дня, сама идея покушения на Виленского губернатора получила широкий резонанс среди еврейской революционной общественности, и даже удивительно, как о готовящемся теракте не узнала охранка. Видимо, о том, что замыслили Гирш Леккерт и его товарищи, знали и их родственники, иначе это не стало бы сюжетом народной песни, появившейся по следам этих событий. Вот, к примеру, как, по словам песни, провожали Гирша Леккерта его близкие на подвиг ««Прощай, мой муж», – жена ему сказала. «Прощай», – сказала Гиршелу родня».

Подпольная рабочая организация целиком поддержала радикально настроенную молодёжь, но городской комитет Бунда ответил на предложение молодёжи категорическим отказом. Инициаторы покушения с такой позицией старших товарищей не согласились («нельзя молчать на насилие надо отвечать насилием») и «пошли в народ». Стали собирать деньги. Участники заговора укрывались у сочувствовавшего им населения. И вот 5 мая, после окончания циркового представления в городском театре, входивший в эту группу Гирш Леккерт сделал несколько выстрелов в фон Валя. В губернатора попала только одна пуля.

Судил Леккерта военный суд, и 29 мая он был повешен в Вильно на военном поле в присутствии «большого скопления войск местного гарнизона».

Виленская драма произвела на российское общество огромное впечатление. Выстрел Леккерта был повсеместно расценён как акт защиты чести и достоинства евреев. Как писал позднее М. Рафес, «в кругах буржуазии и полиции говорили, что нельзя задирать еврейских рабочих, они за себя могут постоять». «Радостное чувство сознания, что беспримерное правительственное преступление не осталось безнаказанным, омрачается у нас только сожалением, что покушение прошло не вполне удачно», – писала в те дни «Искра».

Виленская драма позволила более реалистично подойти к оценке политической ситуации в России. «Свист розог характеризует нынешний наш политический порядок несравненно лучше, чем мог бы характеризовать его гром выстрелов, – констатировала та же «Искра». – Сечение – наказание, придуманное для рабов, – показывает, что самодержавие царя... означает в то же время полное рабство пролетариата».

До этого «непосредственное участие в террористических актах евреи принимали редко», – писал позднее С. Дубнов. Однако он же при этом отмечал, что «наиболее истерзанные царским режимом, евреи давали для революционной армии борцов в пропорции, превышавшей их численность в стране, но и эта пропорция едва соответствовала их страданиям». Поэтому весь ход борьбы с царизмом рано или поздно должен был привести к тому, что евреи также окажутся в рядах террористов. К этому неизбежно подталкивали и иные факторы, среди которых А. Солженицын отмечал «общий в воздухе дух к террору, уже не раз явленному в России, нарастающая привычка молодых людей иметь “в запасе” оружие, да при доступности оружия, особенно через контрабанду».

Руководители Бунда оказались в затруднительном положении с одной стороны – всеобщее одобрение террористического акта, с другой – отрицание террора как метода борьбы, декларированное не далее, чем год назад на собственном съезде. Кто-то предложил использовать термин «организованная месть», то есть месть как форма не стихийной, а осознанной и спланированной ответной реакции на насилие. Термин немедленно подхватили. Вопрос был вынесен на обсуждение прессы. Журнал «Arbeiterstimme» целиком посвятил делу Гирша Леккерта свой очередной выпуск (№34). Редакционная статья называлась «Как нужно отвечать на розги».

«Arbeiterstimme» – нелегальный социал-демократический журнал на идише, выходивший в Вильно с августа 1897 г. Журнал быстро приобрёл известность, что привело к тому, что уже с 7-го выпуска он был центральным органом Бунда. Редакционные статьи из этого журнала служили предметом широкого обсуждения в еврейской среде. Вот как журнал отреагировал на события в Вильно в статье «Как нужно отвечать на розги»

«Телесное наказание – самое позорное наказание, которое можно себе представить... [Оно] унижает и позорно оскорбляет наше достоинство... Человеческое достоинство у каждого честного человека... должно быть дороже всего... [Его] мы должны защищать до последней капли крови... Тот позор, то оскорбление, которое наносится одному из нас, падает на нас всех, и мы все... обязаны за это отомстить...

Мы не советуем применять террор... Надо различать и не смешивать два понятия ответ насилием на насилие правительства – и террор как средство борьбы против правительства... Если бы Бунд стал применять террор, то он этим самым подписал себе собственный смертный приговор... Мы не забываем ни на одну минуту, что мы боремся не против отдельных личностей, но против всего политического строя...

Только раб может спокойно выносить унижение своего достоинства. Еврейские рабочие уже не рабы, и они всегда это, без сомнения, докажут».

Когда в августе 1902 г. в Бердичеве собралась V конференция Бунда, делегаты подавляющим большинством приняли резолюцию в пользу организованной мести, но при этом очень чётко определили свою позицию, касающуюся террора.

«Протесты, в какой бы форме они ни выражались, не являются достаточным средством против таких азиатских насилий [как телесные наказания]. Честь революционной партии требует мести за унижение её членов. Было бы большим заблуждением думать, что такой род мести имеет что-то общее с террором. Когда партия решает наказать того или другого царского слугу, она при этом не имеет в виду устрашить правительство или вообще воспользоваться этим для достижения своих целей.... Партия, стоящая на твёрдой, принципиальной тактической почве, всегда будет в состоянии не допустить, чтобы единичные акты мести превратились в систематический террор».

При всей осторожности выводов, резолюция V конференции Бунда вызвала бурное неприятие со стороны практически всех существовавших в то время социал-демократических организаций. Разгромная статья появилась в «Искре». Она произвела особо тягостное впечатление на ЦК Бунда. Вот почему собравшийся в Цюрихе в 1903 г. V съезд Бунда поспешил отменить резолюцию об «организованной мести», и в дальнейшем «уже не было ни одного случая, когда бы в той или иной организации выявился какой бы то ни было террористический уклон».

Дебаты в революционной среде не прекращались Л. Мартов и В. Засулич оправдывали акты «организованной мести», В. Ленин – осуждал. Откликнувшись на убийство Д. Сипягина статьёй «Революционный авантюризм», Ленин осудил призыв эсеров к террору, «непригодность которого так ясно доказана опытом русского революционного движения», и показал иллюзорность их веры в поддержку толпы. Но, отрицая индивидуальный террор, Ленин при этом не смог скрыть, что массовый террор, в котором эта «толпа» могла принять участие, его бы устроил «Нисколько не отрицая в принципе насилия и террора, – пишет он в этой же самой статье, – мы требовали работы над подготовкой таких форм насилия, которые бы рассчитывали на непосредственное участие массы и обеспечивали бы это участие». И как жаль, сокрушается он, что «пропадает даром революционный порыв недостаточно просвещённой и неорганизованной толпы» и пропадают даром выстрелы «неуловимых личностей» – террористов.

До массового «красного террора», в котором уже принимала непосредственное участие просвещённая и организованная большевиками «толпа», оставалось всего полтора десятка лет.

В наши дни, когда человечество занято проблемой борьбы с терроризмом, дело виленского сапожника и партии, членом которой он являлся, предстаёт перед нами совсем в ином свете. Поэтому особый интерес вызывает анализ позиции деятелей культуры и надзирающих за ними властей в 1927 г., когда по мотивам этих событий снимался игровой фильм «Его превосходительство».

С какими же оценками подошла в 1927 г. советская власть к виленской драме начала ХХ века Вызывал ли симпатию у авторов и партийных цензоров спустя 10 лет после Октября повешенный в 1902 г. и овеянный революционной романтикой Гирш Леккерт – или, напротив, подвергался безоговорочному порицанию за «не наш путь» А ведь у Гирша Леккерта были последователи, террористические акты которых были такими же актами «организованной мести», и осуждать их не брались даже большевики.

В мае 1926 г. весь мир был взбудоражен спланированным убийством (также на «еврейской почве») на одной из улиц Парижа бывшего председателя украинской Директории Симона Петлюры. Убийца – эмигрант из Бессарабии, бывший анархист, зарабатывавший в Париже на жизнь работой в часовой мастерской, 40-летний Шалом Шварцбард, – потерял в погромах гражданской войны 15 близких родственников. Его теракт вызвал сочувственный отклик не только в еврейском мире, но и в демократически настроенных кругах западной интеллигенции. Имя С. Петлюры было в те годы символом разгула еврейских погромов, которые даже назывались «петлюровскими». В защиту Ш. Шварцбарда выступили Марк Шагал, Шолом Аш, Ромен Роллан и многие другие деятели европейской культуры. Суд присяжных тогда вынес оправдательный приговор.

Фильм «Его превосходительство» снимался в дни, когда дебаты по делу Ш. Шварцбарда ещё будоражили мировую общественность. Все акты «организованной мести», как правило, строились по одному сценарию и походили друг на друга, как близнецы. В глазах общественного мнения они были вполне оправданными и вызывали огромную симпатию к тем, кто готов был заплатить жизнью, совершив акт отмщения за унижение и смерть сотен тысяч невинных жертв погромов. Но было бы наивным думать, что сталинские идеологи позволят весь этот сюжет, включая дебаты по поводу целесообразности использования индивидуального террора в революционных целях, прямо перенести на экран. Так и случилось: в фильме многие исторические реалии оказались тщательно затушёванными.

Во-первых, нигде с титрах этого немого фильма не появилось слова «Бунд» для зрителей Гирш Леккерт являлся членом просто некоей марксистской организации. И это несмотря на то, что место, где произошли эти драматические события, названо точно город Вильно, а в Вильно в ту пору никакой другой марксистской организации, кроме Бунда, не было и быть не могло.

Шолом (Самуил) Шварцбард

Кроме того, идеологической благонадёжности ради создатели фильма серьёзно укрепили свои «классовые» позиции. Ради этого на экран была выведена городская еврейская буржуазия, которая якобы обратилась к губернатору с просьбой предотвратить еврейский погром, наказав арестованных участников первомайской демонстрации. В результате вина за унизительные телесные наказания чуть ли не целиком была переложена с царского сатрапа на собственного национального классового врага. Теперь теракт Леккерта уже стал выглядеть не как проявление революционного самосознания и самопожертвования, а как личная месть за оскорблённое человеческое достоинство попавших в тюрьму товарищей. Этим самым, фактически, выполнялась директива, внесённая в постановление комиссии по чествованию 25-летней годовщины казни Г. Леккерта «не идеализировать народовольческие и террористические методы борьбы».

Одного классового врага на экране авторам показалось мало, и в канву фильма вплетены представители нещадно избиваемого в то время культа, верой и правдой служившие режиму. В частности, по ходу фильма казённый раввин Лемзер публично обещает «обрушить закон израилев на головы возмутителей».

Фигура казённого раввина как антипода героя фильма возникла не случайно властям необходимо было показать ещё ко всему прочему реакционность представителей религии. Казённый раввин – это была выборная должность в еврейских общинах Российской империи в 1857 – 1917 годах. Избрание на эту должность утверждалось губернскими властями, от которых избранный получал и свидетельство на звание раввина. Казённый раввин официально представлял общину в правительственных учреждениях. Кандидатуры этих людей, как правило, навязывались властями еврейским общинам, которые вынуждены были их содержать. Так как к этой работе привлекались малосведущие в иудаизме люди, отношение к ним членов общин было обычно крайне неприязненным.

А синагога ещё в начале ХХ в. была не только религиозным, но и общественным центром любой еврейской общины, поэтому с исторической точки зрения появление раввина среди действующих лиц художественного фильма было вполне оправдано. Скорее всего, это соответствовало и реальным событиям. Во всяком случае, в процитированной выше еврейской народной песне раввин присутствует, хотя эпизод явно заимствован из сюжета картины И. Репина «Отказ от исповеди»

          Вот к осуждённому раввин казённый
          Явился, как судья ему велел,
          о Гиршел, и на гибель обречённый,
          С ним разговаривать не захотел.

Минск. Сквер на площади Свободы. 1937 г. Постамент памятника Гиршу Леккерту, установленного за 10 лет до этого. Памятник уничтожен. Постамент с памятной доской еще стоит.

Не забыли создатели фильма и тему интернационализма, которая в отношении евреев проявлялась в СССР в государственной политике тотальной ассимиляции. Обличению национальной замкнутости еврейских общин в литературе и искусстве первых послереволюционных десятилетий уделялось серьёзное внимание, и в первую очередь это выражалось в пропаганде межнациональных браков. В фильме «Его превосходительство» Мириам, приёмная дочь другого раввина («старого»), встречается с русским парнем Петром. Узнав об этом, старый раввин, «представитель отживающего прошлого и защитник реакционных талмудических обычаев», проклинает её.

Введение в сценарий образа Петра не было случайным. Оно должно было стать неким символом интернационализма. Ведь именно об этом в постановлении вышеупомянутого комитета написано «этот акт [покушение на фон Валя] не является проявлением исключительно еврейского рабочего движения, как это в течение ряда лет утверждал Бунд, а общего рабочего движения всех национальностей, проводивших демонстрацию 1 мая в Вильно».

Бунд к этому времени был давно ликвидирован, но борьба с «бундизмом» (идеями еврейской национально-культурной автономии) велась весьма активно, так что ещё раз мимоходом лягнуть поверженного врага было неплохо. Правда, наличие русских социал-демократов в Вильно начала ХХ века было совсем нетипично (ряды революционных организаций состояли почти целиком из евреев и поляков), но на такое нарушение историчности уже и вовсе никто внимания не обращал.

Судя по всему, создатели фильма так и не смогли преодолеть главное противоречие, которое создало контролирующее кинематографию партийное руководство.

С одной стороны, надо было увековечить революционный подвиг Гирша Леккерта, а с другой – осудить борца-одиночку, идущего на террористический акт вопреки мнению своей партии. C одной стороны, главный герой фильма явно вызывает симпатии своей одержимостью и самоотверженностью, а с другой – его поведение требуется осудить, ибо, как гласил финальный титр, «шесть револьверных выстрелов революции не делают».

И всё же правда жизни вела создателей фильма по верному пути как отмечал буквально через неделю после премьеры журнал «Жизнь искусства», «на экране такое нагромождение «ужасов», что зритель иного выхода, кроме физического истребления самодура-палача фон Валя, представить себе не может».

После выхода на экраны фильм подвергся жестокой критике, которая также была достаточно противоречива фильм, созданный для осуждения индивидуального террора («леккертизма»), критиковался за плохой показ революционной эпохи. Когда же пришло время печальной памяти «большого террора», фильм стали упрекать ещё и за то, чего в нём вообще не было за героизацию деятелей Бунда, которые на самом деле в фильме никак не обозначены; за «явно националистическую трактовку исторических фактов с позиций еврейского национализма»; за «ничем не прикрытую идеализацию Бунда», которая якобы сквозит во всей этой картине.

Противоречивостью отличается и критика фильма спустя 50 лет после его создания. Критика, отмеченная политически тенденциозной окраской. Фильму приписывали и достоинства, и недостатки, ему совершенно не присущие. Спустя полвека вдруг выяснилось, что авторы фильма, оказывается, «попытались развенчать народническую теорию героя, который стоит над толпой и, жертвуя собой, совершает подвиг», хотя заведомо известно, что Гирш Леккерт был членом Бунда, партии социал-демократического толка, успевшей к этому времени далеко уйти от народнических идеалов. Ещё интереснее звучит упрёк в адрес авторов фильма за отказ «показать борьбу большевистской партии с Бундом», хотя также заведомо известно, что события фильма «Его превосходительство» разворачиваются в 1902 г. Большевики же, как и меньшевики, появились только на 2-м съезде РСДРП в 1903 г.

Натурные съёмки проходили в Орше. В Вильно съёмочная группа по понятным причинам выехать не могла, ибо город тогда находился на территории Польши. Роль Леккерта Г. Рошаль доверил непрофессиональному актёру, рабочему Ю.Унтершлаку. Может быть, поэтому, в силу недостатка актёрского мастерства исполнителя, центральной фигурой фильма стал не сапожник Леккерт, а губернатор фон Валь. Его роль (а одновременно и роль старого раввина) исполнил один из крупнейших мастеров МХАТа Леонид Леонидов (наст. Вольфензон, 1873 – 1941). Г. Рошаль с ним познакомился незадолго до этого на съёмках фильма «Иван Грозный», где Л. Леонидов сыграл главную роль. Вот что о двух созданных Л. Леонидовым в фильме «Его превосходительство» ролях писал позднее в своей книге «Кинолента жизни» сам режиссёр:

«Эти два столь различных образа были, однако, едины в своём контрасте. Это был образ реакции и реакции в мундире, и реакции в рясе... Леонид Миронович был почти по-детски счастлив от того, что он «встречается» сам с собой, «спорит» сам с собой».

Актёр и режиссёр МХАТа Леонид Леонидов (Вольфензон)

Эту различную акцентировку сюжетной линии очень чётко разглядели прокатчики, которые и называли картину по-разному «Гирш Леккерт», «Губернатор», «Губернатор и сапожник» и даже просто «Еврей».

«За кадром», к сожалению, осталось невероятное ужесточение репрессий властей против еврейского населения, последовавшее вслед за терактом Г. Леккерта. А ведь эти репрессии завершились кровавыми Кишинёвским и Гомельским погромами 1903 г., хотя предполагать такое развитие событий можно было уже в 1902 г. Вот один, с виду незначительный, эпизод. Его привела «Искра» 1 августа 1902 г. (№ 23). В июле 1902 г. в Витебске корпусный командир Батьянов на военном параде приказал выйти вперёд нижним чинам иудейского вероисповедования и заявил им в присутствии всего местного гарнизона

– Передайте вашим единоверцам, чтобы они не вмешивались в политику и против правительства не шли, потому что, если правительство на один день снимет с них глаз, то не останется ни одного целого еврейского ребра!

Первая публикация: «Еврейский камертон», Израиль. 10.05.2012

ПЕРЕЙТИ К СЛЕДУЮЩЕЙ СТАТЬЕ ВЫПУСКА №12