Яков Басин. Исторические книги, статьи, очерки.

Уже в первые месяцы диктатуры большевики определили своих главных врагов в еврейской среде: ими оказались национальные социалистические партии и сионисты. И те, и другие являлись противниками, в первую очередь, идеологическими, противопоставлявшими официальной политике логически выстроенные и вполне доказуемые на практике позиции. К тому же, их ряды состояли из недавних соратников по борьбе с царским самодержавием. Обычные методы борьбы – запреты, репрессии и т.д. – здесь не годились. Выход из деликатного положения нашелся быстро: соперниками в противостоянии этим необычным врагам стали еврейские коммунистические секции РКП(б), созданные наряду с другими национальными секциями весной 1918 г. Навести порядок на «еврейской улице» предполагалось руками самих евреев.

Перед евсекциями большевики поставили две основные задачи: общественно-экономическое преобразование еврейских масс и организация культурно-воспитательной работы в ее среде. Решение первой означало на партийном жаргоне «превращение евреев из торговцев в рабочих и крестьян», второй – «работа на родном языке среди евреев и вовлечение их массы в общую борьбу за международную социалистическую революцию» (БСЭ, 1926 г.).

Собственно, на этом строилась вся национальная политика большевиков, которые главную свою цель видели в привлечении меньшинств на свою сторону и лишь позднее (если позволят обстоятельства) – удовлетворение их национальных чаяний. Сначала решались политические задачи, а затем – культурологические.

Победу над идеологическими соперниками большевики достигли, но далась она им в результате больших усилий и некорректной борьбы. Ее истинный, глубинный характер многим аналитикам был ясен уже в первые месяцы после Октябрьского переворота. Вот что в ежемесячном журнале «Русская мысль» незадолго до его закрытия властями в 1918 г. (выходил с 1880 г.) провидчески писал кадетский публицист А.С.Изгоев (псевдоним Александра Соломоновича Ланде; статья называется «О заслугах большевиков»):

«Русский социализм был и остается по существу своему чисто противогосударственным, разрушительным учением, воспринятым интеллигенцией лишь как радикальное средство борьбы с самодержавием. Когда в этой борьбе социалисты силою немецких штыков одержали победу, они сразу поняли, что при помощи провозглашавшихся ими принципов нет возможности удержаться у власти. Им приходилось на практике учиться, что такое власть. И они, зачеркнувши все прошлое развитие государственности в России, в своих поисках могли схватиться только за орудие Павла I или даже Ивана Грозного с его опричниной. Люди думали и говорили, что они осуществляют самый совершенный и передовой социалистический строй, тогда как на деле они деградировали власть к начальному периоду всякого самодержавия, когда произвол отдельных самодержцев неразрывно связан с произволом служащих ему толп».

Еврейский вопрос, как и большинство других проблем, большевики и контролируемые ими евсекции решали силой штыков и вкупе с социальной демагогией. Как писала та же Энциклопедия, натолкнувшись «на противодействие со стороны Бунда, «Поалей Циона», сионистов и других мелкобуржуазных партий», «евсеки» смогли добиться успеха лишь путем «раскола в их рядах и отхода от этих партий пролетарской части этих организаций».

1

Как ни силен миф о том, что большевизм как политическое течение был популярен в среде российских евреев, это не более чем миф. По материалам переписи населения 1922 г., в партии большевиков к 1917 г. состояло лишь 985 евреев (4,2% от общего числа ее членов) и еще 1175 вступило в РКП(б) в течение года. Зато Бунд в судьбоносном семнадцатом насчитывал 35 тысяч членов, а сионистские партии – около 300 тысяч. Уже одни эти цифры развенчивают переходящий из одного антисемитского издания в другой и миф о совершенном большевиками Октябрьском перевороте как о «еврейском заговоре».

Известный юрист и общественный деятель Максим Винавер, издававший в Париже еженедельный журнал «Еврейская трибуна», разоблачая антисемитские наветы, в 1919 г. писал в «Заявлении» об отношении русского еврейства к «красным» и «белым»: «Совершенно неверно, будто русское еврейство относится благосклонно или хотя бы терпимо к большевизму... Достаточно указать, что ни одна [еврейская] социалистическая партия не примкнула к большевизму. Все они разными методами ведут с ними борьбу».

Даже после массового притока евреев в РКП(б) в первые годы советской власти функционерами партии и сотрудниками евсекций становились в основном ассимилированные евреи, пренебрегающие еврейскими традициями, отрицающие ценности еврейской общинной жизни и ставившие идеи «международного интернационального единства» выше национальных интересов собственного народа, считая их проявлением «буржуазного национализма». Как писал в те дни М.Горький, «где слишком много политики, там нет места культуре» и «совершенно бесполезно говорить о совести, справедливости, об уважении к человеку и обо всем другом, что политический цинизм именует «сентиментальностью», но без чего нельзя жить».

Из-за того, что национально ориентированная еврейская интеллигенция на первых порах игнорировала большевиков, тем даже для выпуска еврейской партийной газеты сложно было найти литераторов, пишущих на идише. Газеты тогда, как свидетельствуют архивные документы, «выходили с трудом, страдая не только отсутствием литературных сил, но даже переводчиков и наборщиков, часто бойкотировавших еврейские комиссариаты». Издания евсекций выходили нерегулярно, перерывы порой насчитывали нескольких месяцев.

Практически всем евреям-большевикам было свойственно нигилистическое отношение к собственной национальной ориентации. Известно, например, что Троцкий на вопрос, кем он себя больше чувствует – евреем или русским, ответил: «Ни тем, ни другим: я – социал-демократ, интернационалист». Троцкий вообще не признавал евреев особым народом и был сторонником ассимиляции. «Национальный момент – столь важный в жизни России, не играл в моей личной жизни почти никакой роли, – писал он. – Уже в ранней молодости национальные пристрастия или предубеждения вызывали во мне рационалистическое недоразумение, переходившее в известных случаях в брезгливость, даже в нравственную тошноту. Марксистское воспитание углубило эти настроения, превратив их в активный интернационализм».

Ассимиляторский подход к решению национального вопроса, характерный для российских революционеров еврейского происхождения, четко подметил Ш.Дубнов, который еще в ноябре 1905 г., выступая в Вильне на траурном митинге по поводу октябрьских погромов, сказал: «Та многочисленная армия еврейской молодежи, которая занимает видное место в рядах Российской социал-демократической рабочей партии и выдвигает там даже своих лидеров, формально порвала всякие связи с еврейством. Это – последовательные ассимиляторы в силу своих партийных и интернациональных убеждений. Их народ – русский, а не еврейский народ, ибо понятие «народ» для них политически-территориальное, а не культурно-историческое. Шесть миллионов евреев, застрявших в русском государственном организме, являются для них россиянами, до поры до времени приписанными к еврейству».

Не проявляли интереса к еврейской культуре и национальному воспитанию как средствам защиты от ассимиляции и представители Бунда, хотя именно они больше всех говорили о национально-культурной автономии. Анализируя этот феномен, Ш.Дубнов в том же 1905 г. писал: «Как партия, поставившая себе исключительно классовую, пролетарскую программу, Бунд сознательно служит не общим интересам еврейского народа, а только интересам одной его части – и самой малой части... Для адептов Бунда еврейский ярлык – только этнический, а не национальный... и являются они преданными сынами только одной «нации» – пролетариата».

«Классовый» подход большевиков к решению национальных проблем особо четко проявился в первые годы советской власти. Серьезной альтернативой их политике в этом вопросе тогда, как ни странно, стала позиция Русской православной церкви: в уже цитированном нами ранее послании патриарха Тихона прозвучала тема защиты не только «еврейских трудящихся», но всех евреев.

2

Однако захватившие власть большевики для того, чтобы ее удержать, остро нуждались в образованных сотрудниках, способных хотя бы на первых порах заменить объявивших бойкот царских чиновников, а евреи как раз и являлись той грамотной частью населения, которая могла бы их выручить в этот ответственный момент. Согласно переписи населения, в 1897 г. в белорусских губерниях наибольшим удельным весом грамотности (42,6% - 42,7%) отличались евреи и поляки, в то время как у русских и белорусов этот показатель был намного ниже (21,8% и 14,7% соответственно). И вот тут еврейская интеллигенция, впервые в истории России получившая политические свободы и физическую защиту от черносотенных слоев населения, «повернулась лицом» к новой власти и стала активно поддерживать большевиков. Ее число в рядах партии начало быстро расти. К концу 1922 г. оно достигло почти 20000 человек (5,2% от общего числа членов партии и 20 человек на 1000 евреев старше 20 лет). На XI съезде ВКП(б) в 1923 г. евреи составляли 14,5% делегатов, на XII съезде в 1924 г. – 11,3%.

В 1920-е гг. ряды коммунистов Белоруссии уже на четверть состояли из евреев: 1923 г. – 1096 чел. (32,2%), 1925 г. – 3992 чел. (23,4%), 1927 г. – 6012 чел. (23,8%). Серьезное место они занимали и в руководящем звене: в 1923 г.

в составе ЦК значился 31 еврей – 66 % от общего числа членов. Среди делегатов XI и XII партконференций их было 75 (51%) и 85 (48%) – соответственно.

Этот процесс, однако, имел и свою оборотную сторону. Как весьма точно в статье «Сон о справедливом возмездии» («Синтаксис», Париж, 1980, №6) заметил Гр.Померанц, «история иронична: затаскивая евреев в государственный аппарат, власть почти одновременно начала их выталкивать – сперва с высших постов, потом и со средних… Она вовсе не «щадила» евреев, присутствие их в аппарате ЧК вовсе не означало отсутствия их в подвалах ЧК».

Но государство нуждалось в евреях: на XVI съезде партии Сталин доложил, что к 1930 г. в СССР еще насчитывалось около 30% неграмотных. При этом выдвижение евреев на те посты, которые в глазах общественного мнения имели одиозный характер (например, начальников лагерей ГУЛАГа), многие политики расценивали как умышленное, чтобы позднее можно было направить на евреев волну народного гнева – на уже вспаханную бытовым антисемитизмом почву. Именно так относился к этой ситуации М.Горький, который в мае 1922 г. в интервью газете «Форверт» (Нью-Йорк) заявил, что «назначение евреев на опаснейшие и ответственные посты часто можно объяснить провокацией».

Еврейская секция при Центральном бюро КП(б)Б функционировала уже с января 1919 г., но основные мероприятия по организации ее работы произошли в тот период, когда на карте Северо-Западного края появилась Литовско-Белорусская ССР (февраль 1919 – март 1921). 8 августа 1920 г. ЦК КП(б) Литвы и Белоруссии издал циркуляр об образовании Главного бюро еврейских коммунистических секций при Центральном бюро КП(б)Б, которое «имеет целью объединение и руководство деятельностью еврейских секций при местных организациях партии». Этот же циркуляр определял их место в партии, функции и задачи. Тогда же, в августе 1920 г., бюро евсекций были образованы при губернских комитетах КП(б)Б и ЛКСМБ. Аналогичные структуры появились также при всех уездных комитетах партии.

В начале своего существования Главбюро евсекций состояло из двух человек, и даже много позднее, в конце 1920-х гг., когда штат его возрос, число сотрудников не превышало 10 человек. Когда в 1924 г. в республике проводилась административно-территориальная реформа, еврейские бюро, секции и уполномоченные по еврейской работе были учреждены при десяти окружных и ста районных комитетах КП(б)Б.

Нельзя сказать, что большевики работы среди еврейского населения в первый послереволюционный период вообще не вели, но она была весьма незначительной,

Наркомнац, созданный в БССР по примеру РСФСР, просуществовал всего месяц: ЦК КП(б)Б его ликвидировал, но тут же решением III съезда КП(б)Б (22-25 ноября 1920 г.) для работы в государственные учреждения и органы власти начали привлекаться представители всех национальностей. Однако и в этом благородном деле интересы народов были принесены в жертву политике: 31 июля 1920 г. к подписанию Декларации о провозглашении независимости Советской социалистической республики Беларусь (ССРБ) представители легальной партии «Поалей Цион» не были допущены.

Иногда, чтобы исключить политических противников к участию в органах управления, власти шли на хитрости, граничащие с подлостью. К примеру, в Витебске в 1921 г. Бунд просто «забыли» предупредить о необходимости выделить представителей на выборы городского совета, а потом и вовсе запретили голосовать на собраниях за их списки.

С меньшевиками и вовсе не церемонились, тем более что подавляющее их число составляли евреи: высылали из городов, не допускали к участию в выборах и т.д. В борьбе с большевиками те вынуждены были вступать в союз с бундовцами и выдвигать своих представителей единым списком во всех избирательных кампаниях. Именно так и произошло в Витебске. В июне 1924 г. в Гомеле состоялся съезд оппозиционных партий, в котором приняли участие 67 меньшевиков, 47 бундовцев, 6 социал-сионистов. В его резолюции находилось требование приступить к решению социальных и экономических проблем местечка.

Евреи в массе своей революционных преобразований не принимали и после февраля 1917 г. большевиков не поддерживали. Поэтому подбор кадров для работы в евсекциях оказалось делом непростым. Однажды секретарем одной из секций стал человек, даже не владеющий еврейским языком.

Однако при этом назвать лидеров Евсекции ассимилированными евреями никак нельзя. Шимон Диманштейн (1886, мест. Себеж Витебской губ. – 1937, ? ), ставший в январе 1918 г. главой Еврейского комиссариата при Народном комиссариате по делам национальностей, возглавляемом Сталиным, закончив Любавичскую иешиву, еще в 18-летнем возрасте получил звание раввина. Тем не менее почти тут же, в 1904 г., вступил в Вильне в Российскую социал-демократическую партию, примкнул к большевикам и принял активное участие в их борьбе с Бундом, в том числе и в вопросах о национально-культурной автономии. Это, однако, не мешало ему еще до революции, работая в подпольных социал-демократических организациях (в том числе в Минске), перевести на идиш и иврит Программу РСДРП. В 1918 г. он создал и возглавил первую в Советской России газету на идише «Ди вархайт» (с 1 августа 1918 г. – «Дер Эмес»). Став в октябре 1918 г. первым председателем Евсекции, написал большое количество работ по истории еврейского рабочего движения в России.

Почти то же можно сказать и о заместителе Ш.Диманштейна – Шмуэле Агурском (1884, Гродно – 1947, Павлодар). Учился в хедере, потом в иешиве. С 18 лет – активный участник Бунда, сотрудничал в социалистических изданиях на идише. Находясь в эмиграции, стал одним из создателей Чикагского еврейского рабочего института, в котором получали образование выходцы из Восточной Европы. В 1917 г. являлся корреспондентом одной из американских еврейских газет в России. В годы Гражданской войны – комиссар по еврейским делам Витебской губернии, редактировал газету на идише.

Однако, перейдя в 1918 г. в стан большевиков и подчиняясь партийной дисциплине, предполагающей духовное единомыслие, Ш.Агурский в еврейском вопросе, как и Ш.Диманштейн, оказался на ассимиляторских позициях: стал одним из создателей, а позднее заместителем председателя Евсекции. Как член коллегии Еврейского комиссариата именно Ш.Агурский вместе с наркомом по делам национальностей И.Сталиным в июне 1918 г. подписал декрет «О закрытии Центрального бюро еврейских общин», в котором, в частности, были и такие слова: «Учитывая позорную политику, направленную на затемнение классового сознания еврейских трудящихся масс... и вредное антипролетарское воспитание... Центральное бюро еврейских общин и все еврейские общины с их отделениями... закрыть навсегда. Все средства, а также живой и мертвый инвентарь передать местным комиссариатам».

А Ш.Диманштейн как председатель Центрального бюро евсекции в развитие этого декрета подписал циркуляр о закрытии правлений и учреждений еврейских общин и ликвидации «других буржуазных организаций, как сионистская организация «Тарбут», «Гехолуц» и др.».

В Белоруссии еврейские секции возглавлялись Главкомом при Агитпропотделе ЦК. Уже летом 1918 г. первая евсекция появилась в Витебске. Этот белорусский город стал одним из официальных центров Евсекции, которая в течение пяти лет издавала там газету «Дер ройтер штерн».

Основным итогом всех этих организационных мер можно назвать полную передачу решения проблем еврейства от правительства в руки партийных органов.

3

Для приобщения населения к большевистской идеологии власти выбрали короткий и, как показало время, самый надежный путь: развитие национальных культур на основе разговорного и литературного языка каждого народа. Так возникло движение, оставшееся в истории под общим названием белорусизации, хотя для украинцев это была украинизация, а для поляков – полонизация. Большевизация евреев проходила через государственную программу по укреплению идиша, который считался основным средством национального общения: в 1920 г. он был разговорным языком у 91% еврейского населения Белоруссии (в целом) и у 97% населения еврейских местечек (штетл).

Позднее выяснилось, что идишизация была едва ли не единственной возможной формой идеологической обработки еврейского населения, его консолидации в борьбе с клерикализмом (и соответственно с ивритом), который власти не без основания считали главным внутренним врагом для достижения в еврейской среде своего идеологического монополизма. Но сама по себе идишизация коренных задач национального строительства не решала, а большевики, как позднее выяснилось, и не думали этим заниматься. Уже в 1928 г. на II Всебелорусском съезде крестьян-евреев председатель ЦИК и СНК БССР Александр Червяков откровенно заявил: «Наша цель – ассимиляция еврейского населения при строительстве общечеловеческой культуры на коммунистических началах».

Всё, основная цель властей – советизация еврейского населения – достигнута, можно возвращаться к концепции, сформулированной В.Лениным еще в 1913 г. (в проекте платформы к IV съезду социал-демократов Латышского края): «Мы против национальной культуры как одного из лозунгов буржуазного национализма. Мы за интернациональную культуру демократического до конца и социалистического пролетариата».

К концу двадцатых годов большевики основную задачу идишизации выполнили, и программу можно было сворачивать, а в середине тридцатых и вовсе заняться уничтожением идиша, что, в конечном счете, и произошло. На это времени и сил, естественно, затратили значительно меньше, ибо еврейская масса к ассимиляции уже была внутренне не только готова, но и сама к ней активно шла. Вульгарная социология, основанная на самой примитивной демагогии, сделала свое дело.

Однако внешне все выглядело вполне пристойно. Конституция БССР (1924 г.) закрепила политику развития народов, населяющих республику, законодательно утвердив четыре государственных языка: белорусский, русский, еврейский и польский. Соответственно на государственном гербе республики появились 4 ленточки с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на каждом из этих языков. При ЦК КП(б)Б было создано еврейское бюро, которое действовало наряду с другими – белорусским и польским. Во многих органах государственной власти, включая самый высокий уровень (ЦИК, Совнарком, Наркомпрос и др.), работали национальные секции.

На первом этапе никто двойственного характера деятельности евсекций не замечал: они трудились на благо народа, которому настойчиво внушалось, что только при Советах он обрел подлинную свободу и равноправие. И лишь позднее, когда выяснилось, что именно руками евсекций власти повели евреев по пути тотальной ассимиляции, их роль в жизни страны уже не оценивалась в таких радужных красках. Как отмечал израильский исследователь Шимон Редлих, с точки зрения режима «евсекции выполняли крайне полезную функцию, поскольку уничтожение культуры и традиций национальной группы осуществлялось усилиями людей, принадлежащих к самой этой группе».

Однако справедливости ради следует сказать, что основным побудительным мотивом в деятельности членов евсекций все же было улучшение экономического положения еврейских масс, а также развитие национальной культуры и образования, и в этом смысле их цели явно не совпадали с задачами, которые ставило партийное руководство. В конечном счете, двадцатые годы прошлого столетия отмечены взлетом еврейской культуры, особенно в Белоруссии. Евреи, пусть на короткий срок, но все же испытали подъем национального самосознания и пережили культурную революцию, которая вошла в резонанс с официальной государственной политикой.

К проблеме белорусизации власти республики подошли со всей серьезностью, полностью отдавая отчет в том, что в регионе с многонациональным и многоконфессиональным укладом национальный вопрос является стержнем всей внутренней политики. Правда, понимание истинной сути становления национального самосознания и национальной культуры пришло не сразу. Первое широкое обсуждение предстоящей культурной революции состоялось на VII съезде КП(б)Б 20-26 марта 1923 г., на котором с докладом «Национальные моменты в государственном и партийном строительстве» выступил А.Червяков. «Коммунистическая партия в полном соответствии со своей программой по национальному вопросу должна сделать все для налаживания работы на национальном белорусском языке», – отметил съезд.

Национально ориентированная часть коммунистов и белорусская творческая интеллигенция безоговорочно поддержали намечающиеся мероприятия. Определяющим документом в проведении такой политики стала резолюция Пленума ЦК КП(б)Б от 6-9 июля 1923 г. «О практических мероприятиях общего характера по проведению национальной политики». Было подтверждено равноправие белорусского, еврейского, русского и польского языков. Однако, учитывая преобладающее число белорусского населения, являющегося титульной нацией (80,6% от всего населения республики), особое значение в этом документе придавалось развитию белорусского языка и расширению сферы его функционирования, выдвижению и воспитанию руководящих кадров из числа коренного населения («коренизация кадров»).

4

Параллельно шел процесс культурной революции и у других народов, населяющих Белоруссию. Интернациональный характер белорусизации подчеркивал тот факт, что Комиссию по осуществлению национальной политики, созданной Президиумом ЦИК БССР, возглавил еврей Александр Хацкевич, а при Агитпропотделе ЦК КП(б)Б были созданы специальные бюро по ведению пропаганды среди трудящихся еврейской, польской, латышской и литовской национальностей на их родных языках.

Александр Исаакович Хацкевич (1895, мест. Новоселки Борисовского уезда – 1943, репрессирован) сделал головокружительную карьеру от председателя волисполкома до члена Президиума ЦИК СССР, что не помешало ему сложить голову в годы сталинских репрессий. В Комиссию по национальной политике он пришел с должности председателя Могилевского окружного исполкома, правда, долго не задержавшись и здесь: с апреля 1925 г. он уже нарком внутренних дел БССР, а с апреля 1926 г. – постоянный представитель правительства БССР при правительстве СССР.

Официальный переход к политике белорусизации большевики объявили после сессии ЦИК БССР в июле 1924 г. Годы ее проведения отмечены небывалым подъемом национальных культур и развитием национальных языков, конечно, в первую очередь это касалось успехов в развитии титульной нации. Однако уже в первые месяцы внедрения этой политики в жизнь можно было отметить отход от заложенных в ее основе истинно интернациональных позиций. Декларируя всеобщее равенство и наличие четырех государственных языков, большевики понимали при этом, что подъем национального самосознания смертельно опасен для создаваемой ими в стране тоталитарной системы власти, и потому уже январский 1925 г. Пленум ЦК КП(б)Б провозгласил девиз: «Вся КП(б)Б должна говорить на белорусском языке».

В октябре 1926 г. очередной пленум ЦК признал необходимым до 1 января 1927 г. всю работу партийного и комсомольского аппаратов перевести на белорусский язык, хотя литературный белорусский язык к тому времени еще не был унифицирован. Против этих перегибов выступали некоторые руководители республики и ряд видных ученых, в том числе первые секретари ЦК В.Кнорин и К.Гей, но большая часть государственного аппарата приняла новые правила и активно их поддерживала.

Что касается принципа «коренизации кадров», то есть выдвижения белорусских работников в первую очередь, то тут сомнений ни у кого не было. Не случайно в постановлении бюро ЦК КП(б)Б «О национальном составе партийных, советских и других органов», принятом 27 августа 1927 г., говорилось: «Выдвижение белорусов на ответственную работу и дальше остается основной задачей в деле национализации партийных, профсоюзных, советских и других органов».

Среди пропагандистов изучения белорусского языка и использования его в практической работе был и еврей Ян Гамарник – 1-й секретарь ЦК КП(б)Б с ноября 1928 г. по октябрь 1929 г. К слову сказать, именно Я.Гамарник остался в истории республики одним из наиболее авторитетных и уважаемых ее руководителей. Когда Кремль решил назначить его начальником Политуправления Красной Армии, бюро ЦК КП(б)Б приняло специальное постановление с выражением «категорического несогласия против отзыва тов. Гамарника и настаиванием на том, чтобы он остался для продолжения работы в КП(б)Б».

Проведенная в декабре 1926 г. проверка владения белорусским языком сотрудников ЦИК, Совнаркома, Наркоматов просвещения и земледелия показала, что наилучшие показатели по этому специфическому показателю как раз у евреев: белорусским не владели только 10,0% сотрудников. Даже среди коренных белорусов таких было 14,3% (у поляков – 18,2%, у русских – 48,7%). Однако в целом подбор национальных кадров был затруднен из-за низкого общеобразовательного уровня населения. А поскольку командные посты в государстве в основном занимало более грамотное и более активное в общественной и культурной жизни городское население, вклад евреев в государственное и культурное строительство в 1920-1930-е гг. был чрезвычайно большим, ибо они составляли около 40% горожан республики. Этому способствовали серьезные изменения в структуре населения, произошедшие в первые послереволюционные годы.

5

К моменту внедрения идишизации как одного из элементов политики белорусизации еврейство республики представляло из себя совсем не тот национальный анклав, с которым оно пришло к октябрю 1917 г. Основные изменения произошли в результате миграционных процессов, оценить характер и массовость которых удалось лишь по результатам Всесоюзной демографической переписи 1926 г. Выяснилось, что за 9 последних лет оставили насиженные места 56,6% евреев, причем максимум переездов пришлось на 1921-1923 гг. (19,3%). В качестве причин такой массовости следует отметить факторы и центростремительного порядка (урбанизация), и центробежного (тяжелое экономическое положение). Нет сомнения, что второй имел решающее значение. В первую очередь это, естественно, касалось еврейских погромов, прокатившихся по республике и заставивших тысячи семей искать место, где можно было начать новую жизнь.

К резкому ухудшению экономического положения еврейского местечка, приводившему к его упадку и гибели, вела также волюнтаристская экономическая политика государства, обрекавшая людей на обнищание и голод, от которых они спасались в крупных городах. Значительное число евреев покинуло «свой» регион после ликвидации черты оседлости. В 1926 г. из мигрантов состояло 84,5% еврейского населения Москвы, 76,5% – Ленинграда.

Усилилась и внутрирегиональная миграция. В Белоруссии это коснулось в первую очередь Гомельского и Минского округов. Еврейское население Минска обновилось более чем на треть. В 1926 г. для городов Беларуси «пришлыми» стали 120,3 тыс.чел. (29,6% от всего еврейского населения). К этому времени, согласно переписи, основная масса (83,3%) евреев Белоруссии, как и до революции, проживала в городской местности. Однако цифра эта, и без того достаточно высокая, тем не менее явно занижена: власти произвольно (в административном отношении) перевели большое число местечек в статус села, хотя их жители по-прежнему сохраняли все черты городского быта.

Значительными диспропорциями в двадцатых годах отмечен возрастно-половой состав евреев. В цифрах это выглядело так: на 1000 мужчин старше 30 лет приходилось 1122 женщины этого же возраста (в городах – 1143, в сельской местности – 1044).

Как и следовало ожидать, вслед за урбанизацией шло падение рождаемости. Уже в 1926-1927 гг. естественный прирост еврейского населения был на треть ниже, чем белорусского: 18 на 1000 человек (у белорусов – 27). Выход евреев за пределы черты оседлости и мест компактного проживания немедленно привел к появлению нового для них фактора естественной ассимиляции – смешанным бракам. То, что стало обычным явлением для более позднего периода развития советского общества, для 1920-х гг. было еще большой редкостью. Этот факт означал прежде всего снижение регулирующей роли общины не только в брачных отношениях, но и в жизни еврейского населения в целом, хотя в какой-то степени на процесс влияла и секуляризация еврейства. Урбанизация медленно, но верно вела к уничтожению мест компактного проживания национальных меньшинств и, следовательно, интернационализации городов. В 1924-26 гг. в Белоруссии на 9490 мононациональных браков евреев оказалось зарегистрировано 549 смешанных (5,8%): 181 (1,9%) – у мужчин и 368 (3,7%) – у женщин.

Сочетание всех этих факторов (включая внешнюю эмиграцию) и привело к тому, что белорусское еврейство только за три года (с 1923 до 1926) потеряло 16 тысяч человек (с 423 до 407). К 1939 г. в БССР городское еврейское население уменьшилось с 40,2% до 23,9%, сельское – с 1,6% до 1,1%. Основные причины все те же: внешняя эмиграция (в крупные города России) и ассимиляция.

Наибольший интерес представляет вопрос языковой ассимиляции, которая начала складываться в еврейской среде уже в начале 1920-х гг. Если во время первой переписи населения в России в 1897 г. родным языком идиш назвало 97% евреев, то в 1926 г. эта цифра (в СССР) составила уже 72,6%. Рост городов приводил к расселению национальных меньшинств, что неизбежно завершалось потерей родного языка как разговорного. Именно это, а не влияние более сильной в культурном отношении среды, как отмечали исследователи того времени, становилось основным ассимиляционным фактором. Не случайно в целом по СССР родным языком в 1926 г. назвало идиш 93,8% сельского еврейского населения и только 68,0% – городского. По Белоруссии ситуация оставалась в этом отношении наиболее благополучной из всех регионов страны – 90,7%, в то время как на Украине – 76,1%, а в России – 50,3%.

Уровень культурного развития народа – его грамотность. У еврейского населения благодаря широко распространенному начальному религиозному образованию (хедеры) этот показатель традиционно был высоким. (Имеется в виду общее число лиц, умеющих читать и писать на каком бы то ни было языке.) Кроме того, еврейское население – почти целиком городское, уровень грамотности которого всегда намного выше сельского, что и подтверждает перепись 1926 г.: уровень грамотности сельского населения БССР в целом была 35,4%, в то время как городского – 66,3%.

Ситуация с еврейским населением Беларуси и в этом отношении оказалась приоритетной. В то время как грамотность всего населения республики в целом составила 35,5% (следствие выраженного преобладания сельского населения), у евреев она была на уровне 72,1% (для сравнения, Украина – соответственно 44,9% и 70,0%.). Почти сплошная грамотность была отмечена среди еврейской молодежи Беларуси (от 15 до 24 лет) – 95-97%.

Исходя из этих соображений, особое внимание следует уделить показателям грамотности на родном языке как показателю ассимиляционных процессов в обществе. Они оказались еще более разительными. Грамотность евреев на родном языке в Белоруссии составила 85,6% (на Украине – 60,7%, в Москве – 23,8%, в Ленинграде – 25,7%). Различной она, кстати, была у городского (84,9% у мужчин и 77,2% у женщин) и сельского (89,1% у мужчин и 83,5% у женщин) населения Белоруссии.

Приведенные выше показатели грамотности объясняют, почему, в то время как в стране развернулась кампания по ликвидации безграмотности («ликбез»), евреи, обладающие практически сплошной грамотностью, уже шли на рабфаки, в техникумы, в институты. Это и стало основной причиной того огромного вклада в государственное и культурное строительство, сделанное евреями в довоенный период.

6

В 1926 г. в БССР евреи составляли 8,2% от общего количества населения (самый высокий процент по сравнению с другими республиками). Всесоюзную демографическую перепись того года можно с полным основанием считать одной из наиболее полных и достоверных за всю историю СССР. Она позволила проанализировать многие показатели социального благополучия государства и выяснить, что ситуация на «еврейской улице» далека от благополучной. Однако Евбюро, имеющее свое мнение относительно характера развивающихся процессов, сомневалось в истинности этих цифр: результаты переписи говорят якобы «об усиливающемся ухудшении положения еврейского населения в Белоруссии», что «те мероприятия, которые партия осуществила для поднятия экономического положения беднейших слоев, оказались недостаточными». Евбюро было убеждено, что имеющиеся в его распоряжении данные, а также ряд экспертных оценок свидетельствуют о том, что «в результате принятых партией за последние годы мероприятий положение в местечках улучшается».

Изложив эти свои соображения в специальном документе («По вопросу о движении еврейского населения Белоруссии по сравнительным данным переписи 1897, 1923 и 1926 гг.»), Евбюро сделало вывод, что «данные переписи 1926 г. о нацсоставе населения Белоруссии (опубликованные ЦСУ) нуждаются в проверке».

В эти годы особую озабоченность у государства вызывали так называемые «лишенцы» – в соответствии с советскими законами лишенные избирательных прав люди. Этим правом тогда не могли пользоваться торговцы, ремесленники (их ученики и подмастерья считались наемными работниками), извозчики (они располагали собственностью – лошадью, телегой), служители культа и др. Большая советская энциклопедия, деликатно обходя этот явно недемократический порядок, писала в 1932 г.: «Благодаря ряду исторических причин, среди еврейского населения находится значительное число таких деклассированных элементов, которые, несмотря на свою бедность, не подходят по нашему законодательству под категорию трудящихся, имеющих избирательные права».

«Лишенцам» власти отказывали во многих необходимых благах цивилизованного общества: не принимали на государственную службу, в профсоюз, в высшие учебные заведения, заставляли платить за обучение детей в школе, а дети имели право лишь на семиклассное образование и т.д. Чтобы изменить ситуацию и уменьшить число «лишенцев», власти, верные своей концепции ликвидации частной собственности и вовлечения мелких торговцев и безработных в производительный труд, решили «посадить еврея на землю». Делалось это, естественно, под лозунгом сохранения у евреев их языка и национального самосознания.

«Еврейский народ, – говорил в 1927 г. «Всесоюзный староста» М.И.Калинин, – поставлен перед великой задачей – сохранить свою национальность, и с этой целью значительная часть еврейского населения должна быть преобразована в экономически устойчивую компактную крестьянскую группу численностью не менее нескольких сот тысяч человек. Только при таких условиях еврейские массы могут надеяться на то, что их национальность будет существовать и далее».

То, что евреи традиционно не являются «людьми земли», никто во внимание не принимал, и, несмотря на некоторые успехи (к 1928 г. в СССР 228 тыс. евреев стали крестьянами), вся программа была явно обречена на провал. Но уступить хоть на шаг в своей концепции «трудового народа» власти не желали, и в результате, как показали выборы 1928/29 гг., каждая третья еврейская семья в СССР по-прежнему принадлежала к числу «лишенцев». В Белоруссии положение с ними было особенно сложным. По свидетельству ответственного секретаря евбюро при ЦК КП(б)Б А.Бейлина, их число, особенно в местечках, составляло до 70% еврейского населения. Такое положение сохранялось вплоть до 1936 г., до принятия «сталинской» Конституции.

Несмотря на серьезные потери в «человеческом материале», евреи, благодаря высокому образовательному цензу, достигли значительных успехов в жизни страны, выдвинув из своих рядов крупных деятелей государственного строительства. Естественно, что участие их в различных отраслях народного хозяйства было различным. В структуре ответственных работников республиканского звена их число в 1927 г. колебалось от 10,1% в земельных органах до 49,3% – в хозяйственных (24,8% – в административных, 28,1% – в кооперативных, 42,1% – в судебных). Среди ответственных работников наркоматов БССР в 1928 г. евреем был каждый четвертый (26,4%), среди членов ЦК комсомола – каждый пятый (20,9%).

Если сравнить количество евреев на ответственных постах государства с их долей в общем населении республики (8,2%), может сложиться впечатление о непропорционально высоком их участии в руководстве, однако это не так. Дело в том, что на высокие посты выдвигались практически лишь жители городов, имеющие не только высокий уровень образования, но и определенную социальную мотивацию. Поэтому оценивать число таких «выдвиженцев» следует по отношению к числу городского, а не всего населения республики, и тогда картина становится совсем иной.

Белорусы, евреи и русские распределялись в 1920-гг. в структуре городских жителей в следующей пропорции: 40:40:15. В результате, зная эту цифру (40%), легко подсчитать, что число евреев в государственном руководстве лишь в отдельных случаях превышает процент городского еврейского населения. И, что особенно важно для развенчания мифа о «еврейской власти» в стране в послереволюционный период, намного меньше этой средней цифры число евреев-коммунистов, хотя компартия в середине 1920-х гг. была по преимуществу партией горожан. Согласно партийной переписи 1927 г. при количестве евреев среди городского социума БССР 40,2%, их число в составе КП(б)Б среди членов партии составляло лишь 26,6%, а среди кандидатов – 18,6%.

Постепенное вытеснение евреев с тех позиций, где они могли бы принимать активное участие в выработке жизненно важных для страны решений, хорошо видно на динамике структуры делегатов партийных съездов. Число евреев - участников съездов ВКП(б) постоянно уменьшалось: VIII cъезд (1919 г.) – 16%, Х съезд (1921 г.) – 14%, ХIII съезд (1924 г.) – 11%, ХV съезд (1927 г.) – 7,4%.

7

Политика идишизации проводилась на основе навязывания евреям совершенно иных, неприемлемых для них форм общественной жизни. Большевистская идеология силой внедрялась в сознание евреев. Методы для этого использовались самые разнообразные: борьба за ликвидацию еврейских общин, агитация за закрытие синагог, дискредитация служителей культа, пропаганда отказа от еврейского уклада жизни и национальной солидарности. Элементами идеологии евсекций стало нигилистическое отношение к истории еврейского народа, его вкладу в мировую культуру, ликвидация книгопечатания на иврите и обучения ему.

В составе Еврейских комиссариатов на первом этапе их деятельности было много сторонников автономизма, но в борьбе с лидерами евсекций они потерпели поражение, и главенствующим в еврейском общественном сознании стало мнение, что какие бы то ни было элементы еврейской автономии невозможны, что евсекции – это часть РКП(б) и что никаких сугубо национальных задач они не преследуют. Эта концепция была четко сформулирована еще в октябре 1918 г. на первом совещании евсекций: «Секции не ставят себе цели вести агитпропаганду на еврейском языке среди тех, которые знают другие языки, и концентрируют свое внимание на тех массах, разговорный язык которых еврейский и которые легче всего могут на еврейском языке приобщиться к коммунистической культуре».

Стремление к установлению монополии на всех участках национального строительства в октябре 1918 г. привело большевиков к ликвидации Центрального бюро еврейских общин. Третий пункт декрета о причинах закрытия этого общинного центра раскрывал секрет властей: общины, оказывается, брали на себя «проведение государственных функций, [таких], как культурную и воспитательную работу». А именно эти функции государство не могло отдать в руки организации, во главе которой стояли его идеологические противники (из 40 членов «Общинного центра» 16 были сионистами, 6 – членами Бунда, 5 – членами «Агудас-Израэль», 3 – «поалейционистами» и т.д.), рассматривавшие свой Центр как «первую ступень к созданию в России еврейской национальной автономии».

Свою монополию евсекции насаждали силой. Только один штрих: в декабре 1921 г. в Минск из Москвы пришло секретное письмо с настоятельным требованием установления жесткого контроля над всеми еврейскими организациями в Белоруссии – не только политическими, но и культурными, просветительскими, спортивными.

На работе евсекций сказывалась противоречивость и непоследовательность, которые всегда бывают, когда не решен главный вопрос: что делать и зачем? С одной стороны, жесткая работа по внедрению коммунистической идеологии в еврейскую среду (то есть борьба с национализмом, с укреплением национального самосознания, сохранением традиций и т.д.), которая вела к насильственной ассимиляции евреев. С другой стороны – активное противодействие ассимиляции: поддержка языка идиш и культуры на нем, укрепление национального образования, консолидация еврейской жизни, развитие еврейского самоуправления в национальных районах и т.д. Эта работа вела к становлению идей автономизма.

Попытку преодоления этого противоречия большевики сделали на VI конференции Евсекции в декабре 1926 г. Полемика вышла настолько бурной, что ЦК ВКП(б) решил вмешаться. Государство приняло сторону ассимиляторов и преобразовало Евсекцию в Еврейское бюро национального сектора отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) со значительно урезанными полномочиями.

Следует отметить, что такой финал был неизбежен, ибо деятельность Евсекции в ортодоксальных партийных кругах начала вызывать возражения почти сразу после ее образования, и уже в 1922 г. обсуждался вопрос о целесообразности ее существования. Главными противниками Евсекции, конечно же, были еврейские ассимиляторы, которые стояли на еще более радикальных позициях. Их трактовка интернационализма была основана на убежденности в том, что победа всемирной революции в ближайшее время абсолютно неизбежна, а потому национальные традиции и национальные чувства народов уже не имеют будущего и не должны приниматься во внимание. А в результате на тех еврейских коммунистов, которые проводили культурные мероприятия на родном языке, немедленно наклеивался ярлык националистов. Отсюда и крайне пренебрежительное отношение большевиков, в том числе и еврейского происхождения, к еврейским местечкам, которые они презрительно называли "шолом-алейхемовскими".

8

К середине двадцатых годов выяснилось, что коммунистическая идеология в еврейские массы не проникает и практически никакой роли в изменении национальных традиций не играет. Евреи в послереволюционное десятилетие просто игнорировали советское строительство в Белоруссии. К примеру, в выборах в местные и центральные Советы 1922 г. они участия вообще не принимали. Характерным симптомом непринятия Советов можно назвать отсутствие интереса к выпускаемым евсекциями газетам, из-за чего с начала 1922 г. за последующие полтора года их тираж в масштабах всего СССР упал в 1,5 раза: с 2,6 млн. до 1 млн. Минская «Дер векер», к примеру, в начале 1923 г. выходила всего в количестве 1600 экземпляров.

Коммунистическую прессу основная читающая масса не воспринимала в первую очередь за ее выхолощенность, излишнюю политизованность, за отсутствие материалов, которые бы затрагивали сокровенные мысли и чаяния людей. За тем, чтобы газеты и журналы носили именно такой характер, строго следило созданное в июне 1922 г. Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит), выполнявшее основные цензурные функции. Любая печатная продукция, вплоть до обычных пригласительных билетов, требовала специального разрешения на издание.

Уже с первых лет советской власти для еврейских изданий существовал целый ряд запретных тем: пропаганда идей сионизма, критика национальной политики советской власти, рассказы о религиозных традициях и т.д. Категорически запрещалось публиковать произведения авторов-эмигрантов, посвященных еврейскому вопросу и напечатанных за границей.

В 1921 г. закрылся издававшийся в Минске на русском, белорусском и еврейском языках журнал «Школа и культура советской Белоруссии». Тогда же была ликвидирована издававшаяся с 1919 г. в Гомеле еврейская газета «Рабочий голос». В 1926 г. Главлит запретил журнал «Еврейская летопись» (за «любовь ко всему клерикальному») и серийное издание «Библиотека еврейского рабочего», снял с репертуара оперу ленинградского композитора Моше Мильнера «Небеса пылают» (как «реакционную» и проникнутую «фанатизмом и клерикальным духом»).

Одновременно нарастали тиражи газет и журналов с большевистской агитацией и пропагандой. Несмотря на то, что в программе ВКП(б) специальным параграфом (№13) закреплено положение о том, что «необходимо избегать всякого оскорбления чувств верующего, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма», в СССР выходили массовыми тиражами антирелигиозные издания: журнал «Революция и церковь» (1919-1924), газета и журнал «Наука и религия» (1921-1922), газета «Безбожник» (к середине двадцатых годов достигла тиража 200 тысяч экземпляров). В 1924 г. Союз безбожников начал издавать ежемесячный журнал «Антирелигиозник».

Евсекция монополизировала всю идеологическую работу и к началу 1922 г. ликвидировала практически все местные национальные издания, сосредоточив внимание на выпуске собственного печатного органа – газеты «Эмес» («Правда»). Пострадала и еврейская пресса в Белоруссии. В частности, ежедневные газеты, выходившие в Гомеле и Витебске, стали еженедельниками.

Губил еврейскую прессу и новый («революционный») язык, на котором писали партийные публицисты. 13 февраля 1923 г. евсекция Гомеля отметила в постановлении, что «одним из препятствий для распространения газеты «Эмес» является непонятность языка и изложения многих его статей, что затрудняет их чтение и усвоение». Однако на эти сигналы никто внимания не обращал, и навязывание непонятного народу языка продолжалось, а в результате «Эмес» практически никто не читал. Когда спустя год в том же гомельском регионе были проведены общественные опросы, выяснилось, что члены общества кустарей, например, читают в большинстве своем (299 человек) русские газеты, а «Эмес» только 54.

Низкая популярность еврейских коммунистических изданий – результат непонимания населением во многом политики евсекций. Как отмечала еще в июне 1920 г. гомельская газета «Коммунистишер вег», «русские товарищи нас очень часто не понимали в двух направлениях: одни не понимали, зачем вообще должна быть создана еврейская культура, и все, что намекало на еврейскую культуру, они называли шовинизмом, национализмом и т.п.; другие никак не могли понять нашей борьбы с гебраизмом и сионистическим влиянием в области еврейской культуры».

Нарастающую ассимиляцию еврейского населения страны «евсеки» считали явлением позитивным и склонны были ставить ее себе в заслугу, расценивая как победу над бундовской идеологией. В 1923 г. один из лидеров Евсекции, а в прошлом секретарь ЦК Бунда Моисей Рафес писал в своих «Очерках по истории Бунда»:

«За последнее время среди еврейской рабочей массы и в Белоруссии, и на Украине обнаруживается стремление к скорейшему усвоению русского языка, незнание которого мешает общению с общепролетарской средой и задерживает доступ к пролетарской культуре. Эта новая тенденция является лучшим доказательством правильности линии национальной политики РКП, сумевшей и в еврейской массе вытравить ту отчужденность и недоверие, которые созданы были веками преследований и гетто и закреплены сепаратистскими традициями Бунда».

Позицию ЦБ евсекций по вопросу языка очень четко высказал во время дискуссии на конференции в декабре 1926 г. председатель Центрального бюро Александр (Соломон) Чемерисский: «Работа на идише, вся сеть учреждений играет в наших руках роль обслуживающего аппарата для социалистического процесса. И любая попытка рассматривать еврейский язык, школу и т.д. самостоятельно, не как обслуживающий механизм социализма, обречена превратиться в идишизм, в национализм». В том же году он на I съезде ОЗЕТа обвинил в еврейском национализме всех, кто говорил о необходимости национального самоопределения евреев в СССР, фактически выступив и против позиции председателя ЦИК СССР М.И.Калинина, страстного пропагандиста еврейского автономизма.

Лицемерное отношение «евсеков» ко всем проблемам, связанным с сохранением национальной культуры и традициями, вызывало резко негативную реакцию в беспартийной среде. Среди самих большевиков было много таких, кто, подобно средневековым марранам, днем с трибуны призывал к забвению религиозных традиций, а вечером дома продолжал соблюдать их. Так, 28 апреля 1928 г. «Комсомольская правда» опубликовала материал об одном минском пропагандисте евсекции, который в течение трех часов обличал раввинов, а потом присутствовал на обряде обрезания собственного ребенка.

Уничтожить тягу евреев к соблюдению национальных традиций евсекции так и не смогли. Даже спустя 10 лет после Октября еврейские праздники и памятные дни, в основе которых лежали религиозные догмы, привлекали большое количество евреев. К примеру, в 1927 г. на Йом-Киппур в Червене, Пуховичах и других местечках в школы на занятия не явилось более половины учащихся.

Коллаборантскую по отношению к собственному народу роль евсекций критически оценивало еврейское население. Вот что писал в 1926 г. некий аноним членам ЦИК СССР:

«Совершенно непонятно, ради чего Советская власть, претендующая на большую дальновидность и практицизм, с одной стороны, и не заинтересованная в специальном ущемлении еврейского населения, с другой, тем не менее в отношении русского еврейства повторяет близорукую политику царских правительств. Жестоко преследуется национальная еврейская общественность, а над древнейшей еврейской культурой совершаются такие издевательства, на которые не решалось ни одно царское правительство...

Политическое равноправие, которым евреи пользуются в СССР, без культурного развития – это дверь, висящая на одной петле. Ею не только нельзя пользоваться, но она ежеминутно может оборваться...

Еврейская коммунистическая секция занимается, подобно средневековой инквизиции, преследованием еврейской культуры и еврейской общественности и этим позорит правительство СССР и ВКП, как вне, так и внутри Союза... Если бы Советское правительство нуждалось в органе, который бы его дискредитировал, то лучшего органа оно бы не выдумало, чем Евсекцию...»

Еще более жестко написал на эту тему другой аноним из Белоруссии: «Придет время, и в недалеком будущем, когда евреи не дадут пощады своим братьям-коммунистам, все они (коммунисты) пойдут на эшафот. Мы надеемся еще дожить до того времени, когда на каждом телеграфном столбе будет висеть кто-нибудь из Евсекции...»

9

Вторая половина 1920-х гг. была отмечена напряженной идеологической борьбой, которую партийные ортодоксы вели со всеми, кто стремился к национальному возрождению и кого за это обвиняли в буржуазном национализме. На этом фоне следует отметить ощутимые успехи еврейской общественности в деле сохранения и развития идишистской ультуры. Как ни парадоксально, но именно в этом самое большое достижение Евсекции. Благодаря ее стараниям светская еврейская культура начала все больше и больше заполнять ту нишу, которая осталась после практически изгнанного из национальной жизни иудаизма. При этом следует отметить, что в советской Белоруссии достижений этих могло и не быть, если бы самыми искренними помощниками евреев в вопросах идишизации не стали белорусские власти.

Дело в том, что Белоруссия и Украина в 1920-е гг. достигли серьезных успехов в деле белорусизации и украинизации. Но руководители этих республик, искренне заботясь о позитивных результатах своей работы, опасались, что евреи окажутся для коренного населения русифицирующим фактором. Поэтому они были более чем заинтересованы в развитии еврейской культуры и, как могли, поощряли процесс идишизации и борьбу евреев с ассимиляцией.

Еврейская общественность, оставшись наедине со сметающей все на своем пути политикой великодержавного шовинизма со стороны центральной власти, никогда не смогла бы добиться вообще каких бы то ни было успехов без активного участия государства в деле национального возрождения. И хотя этот процесс имел свою особую подоплеку, дело было сделано: именно в Белоруссии и на Украине в 1920-е гг. евреи достигли наибольших успехов в своем развитии.

В стране была создана широкая сеть еврейского образования на идише. Уже в 1920 г. в Белоруссии появились первые 62 школы с обучением на еврейском языке. В следующем году открылось еще 38 таких школ. В 1922 г. в республике работало уже 106 еврейских школ с 10745 учащимися. В последующие годы число учащихся неуклонно росло: 1924/25 учебный год – 19083, 1925/26 – 22090.

В связи с закрытием хедеров в республике возник острый дефицит начального еврейского образования. К 1926 г. эта проблема стала настолько очевидной, что Евсекция даже приняла особое решение, в котором было сказано, что «по причине возрастания вопросов по еврейской школе, с целью окончательной ликвидации еврейского культа, в связи с нехваткой начальной сетки для еврейских детей, считать необходимым увеличение сети еврейских начальных школ».

По данным школьной переписи, к 1927 г. в республике было открыто 213 еврейских школ с 27124 учащимися и 1356 учителями, причем в 202 (95%) из них обучение велось только на идише. В 1931/32 учебном году их число составило уже 262 (31430 учащихся). Из года в год увеличивалось количество семей, в которых родители предпочитали еврейские школы русским и белорусским: если в 1922 г. их посещали только 22,0% всех еврейских детей, то в последующем число их неуклонно росло: в 1926 – 44,5%, в 1928 – 54,6%, в 1932 – 64%.

В республике ощущался острый дефицит в детских учреждениях. В 1927 г. в БССР работало только 62 детских сада (21 из них – еврейские) и 73 детских дома и приюта (16 – еврейских). Национальные традиции и еще не утраченная организующая роль общины делала нуждаемость еврейского населения в детских домах меньшей, чем у других народов: дети-сироты в большинстве своем находили приют внутри еврейской общности. По данным Э.Бемпарад (США), на 7 января 1924 г. в Минске насчитывалось 10 еврейских средних школ (2505 учащихся, 141 педагог), 8 детских домов (602 воспитанника, 77 педагогов), 7 детских садов (400 детей, 34 педагога), еврейский педагогический техникум (175 студентов, 29 преподавателей).

Как язык обучения идиш стал активно внедряться в систему профессионального образования Наркомпроса: были открыты 9 торговых школ и 2 индустриальных техникума, 4 еврейских отделения на вечерних и 6 -- на дневных рабфаках, готовивших желающих к поступлению в институты и техникумы. Еврейские отделения открылись в педагогических институтах Минска и Витебска. Идиш впервые стал языком университетского преподавания – как «еврейских», так и общих предметов. В БГУ программы включали такие курсы, как «История евреев Польши, Литвы, Беларуси и Украины», «Экономическая история евреев России», «Еврейская литература прошлого и настоящего», «История еврейского языка».

Развитие образования на идише в середине 1920-х гг. намного опережало аналогичное образование на белорусском и польском языках. В то время как в15% школ для взрослого населения обучение велось на идише, на белорусском – только 3%, а на польском – 0,2%. Когда в БССР существовали уже 4 профессионально-технические школы на идише, на белорусском еще не было ни одной. Однако серьезной проблемой стала в те годы подготовка национальных педагогических кадров: по данным 1926 г., лишь 14% из 347 педагогов еврейских школ имели специальную подготовку, а у 13% не было даже законченного среднего образования.

Евсекции, начиная с первых же месяцев своего существования, взяли на себя обязанность подготовки специалистов из наиболее образованной части еврейского населения. К уже открытым в 1921 г. еврейским педтехникумам в Минске и Витебске в 1925 г. добавился еще один – в Гомеле (в 1929 г. он был переведен в Смоленск вместе с учащимися). Только за 4 года (с 1924 по 1927) еврейские педтехникумы выпустили 276 специалистов.

В двадцатые годы появились еврейские отделения на рабфаке и педагогическом факультете БГУ, на Витебском рабфаке, в Витебском художественном техникуме и Минском институте белорусской культуры; в Минске был открыт еврейский зоотехникум и еврейская секция этнолого-лингвистического факультета БГУ, кафедра еврейского языка в Горецкой сельскохозяйственной академии.

Основным еврейским контингентом гуманитарных факультетов белорусских вузов были учителя школ, партийные и комсомольские функционеры, работники политического просвещения, молодые литераторы. В 1927/28 учебном году в высших учебных заведениях БССР занималось 1257 студентов-евреев – 27,1% от числа всех студентов (при 8,2% еврейского населения республики). По отдельным специальностям этот процент был еще выше. Главным образом это касалось традиционных для них сфер деятельности: медицина (43,9%), экономика (46,5%), педагогика (29,7%).

10

Сохранение и развитие национальной культуры невозможно без наличия соответствующих культурных учреждений. Это хорошо понимали и большевики, всемерно развивая сеть национальных музеев, библиотек, изб-читален, клубов, концертных коллективов.

В 1925 г. при Белорусском государственном музее в Минске был организован еврейский отдел народного быта. Эту работу по поручению Народного комиссариата просвещения выполнял научный сотрудник музея публицист и историк, уроженец Минска Сендер (Александр) Палеес (1898, Минск – 1964, ? ).

Еще юношей С.Палеес принимал участие в работе еврейской историко-этнографической экспедиции под руководством С.Ан-ского. В течение трех лет (1915-1917) экспедиция собирала предметы еврейской материальной культуры в Минской и Виленской губерниях. В 1926 г. окончил факультет общественных наук БГУ, но еще за два года до этого поступил на работу в Белорусский государственный музей. Параллельно с 1925 по 1928 г. являлся сотрудником Инбелкульта, с 1928 по 1930 г. – старшим консультантом Госторгбело по вопросам народного творчества и художественной промышленности.

С.Палеес составил описание еврейских культурно-исторических памятников в Белоруссии, в 1928 г. обнаружил и обработал (совместно с Г.Александровым) архив минского кагала 1-й половины ХIХ в. В 1928 г. завершил исследование «Материалы библиографии для изучения еврейского населения местечек Белоруссии». Статьи С.Палееса публиковались в газете «Октябер».

Серьезное внимание в 1920-е гг. уделялось в СССР проблемам еврейской этнографии. В 1917 г. даже была создана специальная Комиссия по составлению этнографической карты России. Ее возглавил Лев Штеренберг, председатель Еврейского историко-этнографического общества, главный редактор его органа «Еврейская старина». В 1924 г. под руководством Л.Штеренберга и профессора кафедры этнографии Петроградского географического института, известного народника Владимира (до крещения Натана) Богораза (Тана) была совершена этнографическая экспедиция по изучению жизни евреев Гомеля. Один из участников этой экспедиции – Исай Пульнер – потом еще не раз приезжал в Белоруссию, изучая быт евреев-земледельцев на Могилевщине (1927) и жизнь белорусских еврейских местечек (1931).

Уже в начале 1920-х гг. в республике работали 4 центральные еврейские библиотеки с книжным фондом свыше 80 тысяч книг, 3 – городские и районные (24 тыс. томов) и множество профсоюзных (26 тыс. томов). Книги на идише и иврите были и в общих библиотеках, составляя там от 14 до 29% книжного фонда. При открытом в 1921 г. Белорусском государственном университете начала функционировать и библиотека, преобразованная в 1923 г. в Республиканскую (с 1926 г. – Государственную) библиотеку. В ее еврейском отделе было сосредоточено одно из наиболее крупных собраний в СССР. Основу его заложила крупная коллекция старопечатных еврейских изданий, конфискованных в московской хоральной синагоге (более 9 тыс. томов) и переданных в БГУ в 1923 г. по решению ЦИК РСФСР. Дальнейшее развитие отдела происходило за счет приобретения частных коллекций И.Маркона и профессора-археолога И.Гольдштейна.

Одним из организаторов Государственной библиотеки стал библиограф Иосиф Симановский (1892, Бобруйск – 1967, Минск). В течение трех лет он заведовал бобруйской городской библиотекой, а в 1922 г. переехал в Минск. С тех пор и до 1937 г. он являлся бессменным директором Государственной библиотеки (а потом еще с 1944 по 1961). Ему и принадлежит основная заслуга по комплектованию ее еврейского отдела.

А заведовал этим отделом выпускник Минского еврейского педтехникума Нохем Рубинштейн (1902, ? – 1938, репрессирован). Н.Рубинштейн вошел в историю как автор фундаментального 4-томного исследования «Еврейская книга в Советском Союзе», вышедшего в 1930-х гг. За тот период, когда Н.Рубинштейн работал в Минске, он опубликовал ряд статей в газете «Октябер» и журнале «Штерн», книгу «Библиотечная работа. Пособие для работников еврейских библиотек» (М.,1927) и «Еврейско-белорусский карманный словарь» (совместно с Ш.Плавником, Мн., 1932).

С 1920 по 1924 г. в Минске работал крупный библиограф и публицист Абрам Киржниц (1888, Бобруйск – 1940, Москва). За эти годы он подготовил к печати книги, которые вышли на идише в Минске уже после его переезда в Москву, – «Еврейская пресса в Советском Союзе» (1928) и «Еврейская пресса в Белоруссии».

В минских изданиях в те годы было достаточно много публикаций, посвященных еврейскому искусству и культуре. Среди них можно отметить и работы уже упоминаемого С.Палееса, выступавшего со статьями на эту тему в газете «Октябер», выпустившего интересное исследование «Прокламации 1905 года», а также сборник искусствоведческих статей.

Идиш и сам факт его равноправия с другими государственными языками республики активно внедрялся в быт и в общественное сознание народа: на одной из четырех ленточек государственного герба «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» было написано по-еврейски, так же, как и названия городов на вокзальных зданиях. На идише велись радиопередачи, проводились вечера еврейской культуры, писались субтитры на кинолентах. Ни для кого не было удивительным, если где-то на собрании (в том числе на партийном) еврей выступал на родном языке. Американский историк Элиса Бемпарад в статье «Идишистский эксперимент в советском Минске» приводит факт проведения 21 мая 1926 г. в помещении Белорусского государственного театра городского вечера, посвященного 10-летию смерти Шолом-Алейхем, когда доклад для многонациональной аудитории литературовед Нохум Ойслендер делал на идише.

Однако уже с 1926 г. в Евсекции начали побеждать тенденции форсированной ассимиляции советского еврейства. Вскоре эта политика стала для партийных органов официальной. Еще в 1926 г. власти произвели децентрализацию управления еврейской культурой, которое до этого находилось в руках соответствующего бюро Наркомпроса, но затем его передали в ведение национальных бюро наркомпросов Украины, Белоруссии и РСФСР. В 1928 г., начиная сворачивать процесс развития национально-демократического движения, большевики развернули публичную критику «перехлестов насильственной идишизации», после эти бюро были упразднены.

В 1929 г. прекратили существование старейшие, существовавшие еще с дореволюционных времен научные структуры, занимавшиеся иудаикой: Общество для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ), основанное в 1863 г., и Еврейское историко-этнографическое общество (ЕИЭО), созданное в 1908 г. Чтобы оправдать эти меры, власти обвинили их в буржуазном национализме и связях с мировым сионизмом. Закрылись архивы, библиотеки и музей этих учреждений.

Ликвидация обществ тяжело отразилась и на белорусской иудаике, не располагавшей в те времена столь квалифицированными специалистами и бравшей подпитку от деятельности центральных научных структур. Так и остались нереализованными для еврейского отдела Белорусского государственного музея итоги этнографической экспедиции по городам и местечкам Белоруссии (Мозырь, Юровичи, Калинковичи, Чернобыль), предпринятой в 1929 г. этнографом Исааком Винниковым и художником Соломоном Юдовиным.

Тогда же, в конце двадцатых, началось разорение музейных ценностей: за границу почти бесплатно отдавались бесценные сокровища национальной культуры. Возглавляло эту работу специально созданное Всесоюзное объединение по экспорту «Антиквариат». В Белоруссии этим занималась экспортно-импортная контора «Госторгбел».

Сам факт продажи за бесценок шедевров показывает всю глубину безнравственности и цинизм деятелей советской власти, ибо большая часть вывезенных экспонатов принадлежала еврейским экспозициям и музейным запасникам. Даже по кратким сведениям, опубликованным в наши дни, можно судить о потерях, которые понесла еврейская культура республики.

Для вывоза за рубеж отбирались в первую очередь те предметы, которые в соответствии с идеологическими установками эпохи не имели общественной и музейной ценности: рукописные свитки на пергаменте (мегилы, Торы), мантии для них, ритуальная посуда 16-18 вв. из благородного металла (киддушные бокалы, авдальные наборы), филигранные подсвечники (меноры и ханукии) работы средневековых мастеров, подставки для свитков Торы, религиозная литература

18-19 вв. – издания Талмуда, молитвенники (сидуры). Все это в свое время было реквизировано из закрываемых властями синагог. Государство получило это богатство бесплатно, а потому и расставалось с ним без сожаления.

Цензура (Главлит) давала разрешение на вывоз тысяч уникальных книг, которые затем продавались в 20-30 раз дешевле их подлинной стоимости.

Ограблению подверглись Минский и Могилевский музеи. В 1932 г. за рубеж ушли картины крупнейших мастеров еврейской живописи. Вот что затребовали власти тогда у музейных работников из числа предметов искусства, имеющих «экспортное значение»: «Еврей спасает Тору от погрома разбойников» ученика И.Репина Льва Антокольского, «Соломон Мудрый» А.Ашкинази, «Еврей на молитве» минского живописца, ученика В.Маковского Якова Кругера, «Магид» Юделя Пэна, «Еврей-букинист возле синагоги» И.Левита и др.

Естественно, что все эти драгоценности моментально раскупались коллекционерами западных стран. Торговлей со стороны СССР занимались обычно те, кто понятия не имел о подлинной ценности этих сокровищ. Достаточно сказать, что в 1931 г. было экспортировано еврейских книг на сумму в 30000 рублей, в то время как эти деньги можно было получить за один лишь средневековый свиток Торы. Планируя в 1932 г. продажу на сумму в 50000 рублей, заместитель председателя всесоюзного объединения «Международная книга» Ф.Бергман писал уполномоченному Наркомата внешней торговли СССР при Совнаркоме БССР Редеру: «Мы знаем, что заготовить (закупить) можно сколько угодно еврейских книг. Вопрос не в реализации, а в соответствующей организации заграничного рынка...»

Все эти события в очередной раз показали, насколько был низок общеобразовательный уровень лидеров советского государства и насколько лишены они были подлинной интеллигентности. М.Горький, одним из первых столкнувшийся с этим феноменом, еще в 1925 г., объясняя, в чем его позиция расходится с политикой большевиков, писал:

«С коммунистами я расхожусь по вопросу об оценке роли интеллигенции в русской революции, подготовленной именно этой интеллигенцией… Первейшей задачей революции я считал создание таких условий, которые бы содействовали росту культурных сил страны… Ради этой цели тотчас после Февральского переворота, весной 17-го года, была организована «Свободная ассоциация для развития и распространения положительных наук», учреждение, которое ставило задачей своей, с одной стороны, организацию в России научно-исследовательских институтов, с другой – широкую и непрерывную популяризацию научных и технических знаний в рабочей среде… Начинание это было уничтожено Октябрьской революцией, средства «Ассоциации» конфискованы».

11

К концу двадцатых годов стало ясно, что «советизация через идишизацию» еврейства в СССР не удалась, что борьба с еврейскими национальными традициями, воспринимаемыми властями как проявления клерикализма, в демократических рамках невозможна и что советская власть способна опереться только на репрессии. Противоречия между большинством евреев и советской властью углублялись.

В историческом плане уже сама эта идея в принципе была обречена на неудачу. Всплеск интереса к национальной культуре, охватившего достаточно большой слой еврейской интеллигенции, рано или поздно должен был испытать спад и угасание, причем совершенно естественным путем. Это и продемонстрировал весь последующий ход исторического развития, когда буквально спустя десятилетие сами евреи начали посылать властям прошения о закрытии еврейских школ.

В конце двадцатых – начале тридцатых годов появляются литературные произведения на русском языке, поднимающие злободневные вопросы советского быта и анализирующие ситуацию с надвигающейся аккультурацией еврейского населения. В 1930 г. по Белоруссии совершил поездку известный литературный критик Лежнев (настоящее имя Абрам Горелик, 1893, Паричи Бобруйского уезда – 1938, Москва, репрессирован), итогом которой явилась книга очерков «Деревянный ключ» (1932). Автор подробно осветил жизнь белорусского еврейства в «эпоху индустриализации», сочно, с использованием соответствующей русско-еврейской лексики показав образы омещанившихся «совспецов», массовое бегство бывшей местечковой бедноты от своих корней, утрату ею национальных традиций, стремление любой ценой приспособиться к ассимиляционной политике властей.

Ко второй половине 1930-х гг. идиш как разговорный язык свою историческую миссию выполнил и стал тормозом в деле интеграции евреев в единое советское сообщество, развивающееся в условиях навязываемого ему великодержавного шовинизма.

Анализ этого процесса дал американский социолог, знаток истории советского еврейства профессор Цви Гительман:

«Несмотря на внушительные усилия, программа идишизации потерпела неудачу, поскольку ей не на кого было ориентироваться. Традиционные евреи негативно воспринимали идишизацию, так как новая культура была атеистической, антисионистской и лишенной иврита. Для молодежи и зрелых людей, не ориентированных на религию и сионизм, идишистская культура также не имела привлекательности, ибо перед ними открывались более заманчивые возможности в рамках русской, украинской и других культур. Русский язык, а не идиш обеспечивал путь наверх по общественной лестнице, повышение образовательного и профессионального уровня.

Русская культура в восприятии евреев выглядела как высшая по сравнению с идишистской. Покидая обреченные на исчезновение местечки и устремляясь в города, центры строящегося социализма, советские евреи поступали так же, как их родственники, переселявшиеся в другие страны. Менялись их язык, одежда, пища, культурные интересы, брачные партнеры, образ жизни. А поскольку идишистская культура, даже в своей модернизированной форме ассоциировалась с местечковым образом жизни, отход от этой культуры был неизбежен...

Можно было бы утверждать, что отказ столь многих советских евреев от идишистской культуры в пользу нееврейских культур доказывает правоту Ленина, полагавшего, что решение еврейского вопроса лежит в ассимиляции евреев. Однако такое утверждение было бы неточным, ибо смешивало понятия аккультурации и ассимиляции. Аккультурация означает усвоение новой культуры взамен изначальной, что не обязательно влечет за собой смену национального самосознания, то есть ассимиляцию.

Хотя аккультурация советских евреев шла быстрыми темпами и приобретала широкие масштабы, от ассимиляции их удерживало продолжавшееся выделение еврейской национальности. Это выделение осуществлялось как государством (официально), так и обществом (социально-психологически). Позднее, в ходе немецкой оккупации и геноцида, евреи опять-таки были выделены нацистами для «особого обращения». Такова же была и роль сталинской антисемитской политики послевоенных лет. Таким образом, восприятие евреев как обособленной группы усиливалось как «изнутри», так и извне, несмотря на почти полную утрату еврейской культурной специфики».

Не достигли власти и еще одной цели – привлечения евреев в ряды большевистской партии. Несмотря на то, что в структуре населения белорусских городов, являвшихся основным поставщиком членов партии за счет большого числа промышленных рабочих, евреи составляли в среднем не менее 40%, в партии их к 1928 г. едва достигло 23,7%, при том, что численность республиканской партийной организации сама по себе была невелика – 31713 членов. И тогда еврейские структуры власти начали упраздняться.

С образованием СССР Наркомнац был ликвидирован, а его функции перешли к Совету национальностей ЦИК. В Белоруссии, как и в других республиках, вся сфера еврейского образования и культуры оказалась сосредоточенной в руках еврейского бюро Наркомпроса. В 1928 г. после серьезной критики, которой подверглись со стороны партийных органов «перехлесты насильственной идишизации», эти бюро были упразднены, а вслед за ними – и евсекции ВКП(б) и ВЛКСМ. Предлогом для закрытия стало утверждение, что они уже выполнили свои функции в советской стране. Случилось это в январе 1930 г.

Комментируя это событие, официозная еврейская газета «Октябер» (Минск) писала в те дни: «Упразднение Евсекции является частью общей кампании по реорганизации партии. Еврейское население от этого не пострадает. Наоборот, руководимое партией наравне со всеми, оно скорее обретет свои права».

На самом же деле произошло иное. Как отмечалось в августе 1930 г. в одной из американских идишистских газет, «когда исчезли партийно-тактические достоинства евсекции, когда она выполнила свою задачу – «привести пролетарскую диктатуру на еврейскую улицу, – она потеряла право на существование».

После ликвидации евсекций их специалисты продолжали работать в еврейских культурных и учебных заведениях, но в конце 30-х гг. почти все они были репрессированы.

Деятельность Евсекции стала последней попыткой наладить какие-либо формы еврейской жизни в рамках советского строя и коммунистической идеологии. Ее опыт показал полную несовместимость любой еврейской инициативы, даже носящей коммунистический характер, с партийным и государственным режимом, установленным в СССР.