Евреи России в условиях "диктатуры пролетариата"

 

В марте 2008 г. исполнилось 20 лет независимому еврейскому общественному движению в Беларуси. За эти годы произошли события, изменившие и мир, и нашу страну. Многое тайное стало явным. Легализовалась и получила общественное звучание проблема, известная как «еврейский вопрос». И хотя суть этого пресловутого «вопроса» с момента его возникновения в Древнем мире три тысячелетия назад мало чем изменилась, проблема видится совсем в ином ракурсе.

Пробегая взглядом путь, пройденный страной в ХХ веке, невольно начинаешь осознавать, что среди многочисленных форм борьбы за права человека, его гражданское и национальное достоинство, за возможность жить в обществе, свободном от догматов партийной идеологии, в нашем государстве проявилась еще одна, притом весьма специфическая. Ее в свое время сформулировал В.Ленин в работе «К вопросу о национальностях или об «автономизации», когда провозгласил необходимость «защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса, шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ».

И в России, и в СССР под «инородцами» чаще всего понимали евреев, хотя отношения государства с его еврейским населением (при всей их неординарности) и другими национальными и религиозными меньшинствами мало чем по своей сути отличались друг от друга. Но когда мы повторяем вслед за Д.Мережковским: «Вопрос еврейский есть русский вопрос», то прекрасно понимаем, что эмансипация евреев (кстати, равно как и других малых народов) от дискриминации будет фактически означать и избавление русского народа (а если брать шире, то и любой титульной нации) от такой хвори, как ксенофобия. Просто отношения евреев со всем остальным миром настоены на исторической памяти, хранящей события трех тысячелетий, а потому и являются едва ли не основной лакмусовой бумажкой нравственного здоровья общества. Не случайно Наполеон говорил, что от того, как государство относится к евреям, можно судить о его цивилизованности.

Работа, представляемая на суд читателя, посвящена судьбе евреев советской Белоруссии в первое десятилетие послеоктябрьского периода, когда национальная политика большевиков еще только формировалась. Известная нам литература по этому вопросу, при всей ее многогранности и насыщенности историческим материалом, затрагивает лишь отдельные стороны проблемы. В СССР из-за царящей политики государственного антисемитизма серьезных исследований по еврейской истории вообще не появлялось, а то, что публиковалось, несло на себе, в лучшем случае, налет идеологизированности, в худшем – вульгарной фальсификации. Поэтому сама собой напрашивалась попытка осмысления тех глубинных процессов, которые привели к становлению российских евреев как нации в условиях новой исторической формации после многовекового унижения и дискриминации. 1920-е гг. стали неким переходным периодом в жизни страны, поэтому крайне важно было проследить эти изменения в контексте политико-идеологической борьбы, пронизывающей в те годы всю жизнь общества.

Главный и единственный вопрос, на который автор попытался дать ответ, – смогла ли новая, советская власть решить пресловутый «еврейский вопрос»?

Глядя на проблему с высоты своего исторического роста, можно со всей определенностью заявить: нет, не смогла. Более того, она его, при всех своих несомненных успехах и достижениях, заострила и подняла на новый уровень. Она привнесла в него то, чего не было раньше, – расизм. И сделано это было в полном соответствии со всеми идеологическими установками этой самой советской власти – главной из них в национальном вопросе стала ставка на великодержавие и русский национализм.

Как же могло случиться, что два таких откровенно реакционных с точки зрения национальной политики элемента социальной практики могли возобладать в стране, идеология которой их со всей страстностью отвергала?

Иван Майстренко, автор вышедшей в 1978 г. в Мюнхене книги «Национальная политика КПСС», полагает, что случилось это тогда, «когда Сталин возглавил партийный аппарат и увидел, что ему, как нерусскому, не удержать власть, если он не поддержит этот аппарат в его великодержавном национализме и нетерпимости к возрождению нерусских народов СССР». И Сталин, которого бывший советский дипломат Гр.Беседовский назвал «воплощением самого бессмысленного типа восточного деспотизма», сделал это. К несчастью для евреев, грузин Иосиф Сталин и оказался тем самым «истинно русским человеком, великороссом, шовинистом, в сущности, подлецом и насильником», от которого, по словам В.Ленина, и следовало «защитить российских инородцев».

Самым трагическим образом эта ситуация отразилась на судьбе советского еврейства, испытавшего не только многомиллионные потери, но и утрату собственной религии, культуры, языка, а по сути – собственной национальной идентичности. И это тем более парадоксально, что как раз борьба с дискриминацией и возрождение еврейства как народа с богатой культурой, основанной на вековых традициях (фактически, решение «еврейского вопроса»), не только декларировались большевиками с самого начала их пути к власти, но и активно проводились в жизнь, достигнув значительных успехов. Однако в силу противоречивости и непоследовательности политики новая власть так и не получила желаемых результатов, а в последующем и вовсе пришла к совершенно противоположному.

В современной русскоязычной литературе этому периоду жизни евреев уделено, на наш взгляд, достаточно много внимания, однако лишь в отдельных работах (главным образом израильских и американских исследователей) он глубоко и детально проанализирован. Некоторые дефиниции, возникшие в первую четверть ХХ в. и прямо связанные с судьбами советского еврейства (к примеру, идишизация, территориализм, автономизм, бундизм и др.), до сих пор не вошли в научный оборот и остаются прерогативой ограниченного числа авторов.

В доступной нам исторической литературе решение «еврейского вопроса» в советской России как правило описывается весьма прямолинейно: это либо восторги по поводу эмансипации евреев от гнета царского режима и достижений советской власти в деле их социальной защиты, либо стоны по поводу ликвидации этой же властью иудаизма, сионизма, языка, культуры и других национальных ценностей евреев, приведших к их насильственной ассимиляции, хотя на самом деле все гораздо сложнее и противоречивее.

Некоторые события ХХ в. до сих пор не получили в литературе должной оценки с точки зрения их глобальности и исторической неизбежности. Более глубокого осмысления требует триумфальная победа сионизма как торжества идеи национально-культурной автономии над идеей «пролетарского» интернационализма (читай, тотальной ассимиляции). Ждет своего исследователя проблема утраты национальной самобытности диаспор, в том числе еврейской, в результате ускоренной урбанизации. Остается малоизученным вопрос о негативной роли тоталитарного государства в силовом достижении национального единства и подавлении внутренних противоречий в странах с полиэтническим и поликонфессиональным составом населения.

Опыт 1920-х гг. с их радикальной ломкой старого мира и утверждением новых принципов существования человеческого сообщества позволяет прикоснуться к этим темам, остающимся злободневными и в наши дни.

Изучение условий жизни и культуры евреев советской Белоруссии в 1920-е гг. возможно лишь в контексте общих политических, экономических, социальных (в том числе религиозных и культурных) процессов, происходивших в этот период в СССР.

Национальная политика в многонациональном государстве, то есть целенаправленная деятельность власти по сохранению и развитию национальных культур, заложенная в решениях Х съезда РКП(б) (март 1921 г.), в Советской России, по сути дела, не проводилась. То же, чем государство занималось, скорее можно назвать антинациональной политикой. Ее основы заложил XII съезд РКП(б) (апрель 1923 г.), объявивший начало эпохи так называемой «коренизации», то есть привлечения к руководству советским строительством местных, «коренных» национальных кадров.

XII съезд партии был и остается единственным в истории большевистской партии, который так широко и откровенно обсуждал национальную политику. Тон задал Сталин. Именно он в докладе четко определил суть момента: противоречие между правовым равенством наций, установленным революцией, и равенством фактическим, которое еще нужно было осуществить. К концу 1920-х гг. в политике большевиков выявилось и окрепло другое, более мощное противоречие: «коренизация» стимулировала местный национализм, а насильственная ассимиляция его подавляла.

В этом отношении в самом сложном положении оказались евреи: не располагая национальными территориальными образованиями (если не считать двух десятков местных советов), они практически были отстранены от «коренизации», но зато в полной мере почувствовали на себе, что такое насильственная ассимиляция. Тем более что на весь этот процесс наслаивался мощный традиционный антисемитизм.

Идеология и общественно-политическое движение, направленные на борьбу с еврейством и получившие название «антисемитизм», возникли (в масштабах мировой истории) достаточно поздно – в 1870-х гг. Случилось это в Германии почти сразу после принятия в 1869 г. закона о равноправии граждан без различия происхождения и религии. Сам термин ввел в употребление журналист Вильгельм Марр, который назвал группу своих единомышленников «антисемитской лигой» и начал издавать журнал, в названии которого стояло слово «антисемитизм» – «Zwanglose antisemitische Hefte». В начале следующего десятилетия, практически сразу после прихода к власти императора Александра III, это движение появляется в России.

Однако нетерпимое отношение к евреям как проявление индивидуального и коллективного предрассудка, антисемитизм (до 1880-х гг. использовалось слово «юдофобия») был, есть и будет везде, где евреи жили, живут и будут жить, проявляя себя в общественной, политической, религиозной, экономической и других формах жизни. Просто антисемитизм – наиболее часто встречающаяся форма ксенофобии, а в силу ее глубоких исторических корней – и наиболее универсальная. Проявляясь на бытовом уровне, он служит неким фоном в отношениях между еврейским и нееврейским населением и находится в латентном состоянии, но в переломные моменты жизни общества способен активизироваться, обретая агрессивность, и в руках умелых политиков стать действенным орудием в достижении далеко не всегда гуманных целей.

Бытовой антисемитизм (в западных странах его еще иногда называют «народным» или даже «плебейским») становится политической силой только тогда, когда это выгодно тем силам, которые в данный момент контролируют ситуацию в обществе. В истории он обострялся в годы изгнаний евреев, в эпоху крестовых походов и репрессий инквизиции, во времена «хмельниччины», «гайдамаччины», революций и гражданских войн. В условиях же тоталитарного общества антисемитизм становится элементом государственной политики и является одной из движущих сил реакции, как это случилось в гитлеровской Германии и в послевоенном сталинском СССР. Вот почему, на наш взгляд, особенно важно проследить, каким образом менялся характер «еврейского вопроса» по мере того, как в стране шло формирование административно-командной системы управления и как с уничтожением последних остатков плюралистической демократии утверждалась абсолютная монополия большевиков на политическую власть.

Советская власть с первых дней своего существования повела энергичную и весьма успешную борьбу с антисемитизмом, который в годы Гражданской войны стал серьезным фактором в политической борьбе. Уже в конце 1917 г. по мере роста «самостийных» настроений и движения за отделение Украины от России возникли еврейские погромы, которые с каждым днем принимали все большие и большие размеры. Резней и грабежом евреев занималась и украинская армия, и различные банды. Антисемитская фальшивка «Протоколы сионских мудрецов» стала «походной книгой» офицеров белой армии, которая оставляла за собой кровавый погромный след. Вот почему антисемитизм тогда был одной из наиболее серьезных форм контрреволюции и представлял особую опасность утверждающейся советской власти.

Однако по мере укрепления нового режима цели и задачи его начинали отличаться от тех, которые декларировали большевики, захватывая власть. В борьбе с тенденциями к становлению национально-культурной автономии, в том числе еврейской, они пришли к необходимости введения определенных дискриминационных мер по отношению к национальным меньшинствам, а в результате сами же допустили в своей государственной политике проявления антисемитизма (к примеру, силовыми методами внедряя в жизнь политику «национальных кадров»).

И тут проявилась абсолютная беспринципность и лживость советской власти, которая каждое изменение собственной тактики оправдывала особым идеологическим обоснованием. Исходящие из Кремля постоянно изменяющиеся указания, которые остались в истории под названием «линия партии», становились в национальных республиках политической силой. Вот, например, чем обосновывали большевики подавление национального самосознания и национальной самобытности народов, населяющих Белоруссию, в том числе и титульной нации: они объявляли их проявлением мелкобуржуазного национализма и национал-демократизма, которые, как это явствовало из резолюции XI съезда КП(б)Б (ноябрь 1927 г.), «в прошлом были прогрессивным явлением, боролись с самодержавием и давали отпор угнетению русского царизма», а «в условиях диктатуры пролетариата сделались контрреволюционным явлением».

В результате к концу 1920-х гг. акценты в национальной политике сместились: если в начале приоритет отдавался национальной составляющей и недооценка ее расценивалась как русский великодержавный шовинизм, то в конце десятилетия ведущей стала социальная составляющая, а преданность национальной уже в начале 1930-х гг. стала расцениваться как государственное преступление.

Известный исследователь А. Авторханов империю, созданную большевиками, назвал идеократической. «История страны и партии на протяжении десятилетий подвергалась фальсификации и извращению, – пишет он в книге «Империя Кремля». – Это в первую очередь относится к истории национального вопроса… Ведущая идея фальсификации – выдавать советский тип колониализма за идеальное решение национального вопроса, а советскую великодержавную политику русификации нерусских народов – за политику «интернационализации».

Будущее показало, что попытка создать из более чем ста народов СССР одну-единственную нацию – «советский народ» – закончилась полным фиаско. В этом отношении стали пророческими слова Ромена Роллана: «Было бы катастрофой для всего человечества, если бы какая-либо одна раса, один народ, одно государство, как бы значительны они ни были, попытались навязать великолепному разнообразию вселенной прямолинейное и скучное однообразие собственной индивидуальности. Скажу больше, подобная катастрофа обратилась бы против того самого народа, который решился бы на такое безрассудное угнетение: непреодолимые силы природы отомстили бы за себя».

Но установление монополии на духовную жизнь для большевиков фактически оставалось единственным способом удержать власть в руках, и особо важную роль в этом процессе должна была занять РЕЛИГИЯ, независимо от того, что под этим словом понимать: клерикальную идеологию, политическую доктрину или нечто иное. И беда совершенно не в том, что религия (идеология) в той или иной форме влияет на общественные процессы. Беда в другом. Единомыслие (в русском лексиконе – соборность) и подавление инакомыслия, в какой бы форме они ни проявлялись, превращали СССР в страну, в которой публично объявлялся приоритет интересов государства (общества, народа и т.д.) над интересами личности. Такая форма общественного устройства, естественно, освящалась марксистско-ленинской идеологией. Порочность такой системы весьма точно выразил Милован Джилас: «Чем сильнее власть, которая руководствуется любым «самым передовым учением» на правах истинной веры, тем слабее человек и тем сильнее ущемляется человеческое достоинство».

«Сталинская тирания была чем-то большим, чем просто жестокой личной тиранией, – писал тот же М.Джилас. – А именно она привела к созданию привилегированного имперского партийно-бюрократического слоя, который заинтересован лишь в сохранении своей абсолютной власти и отвергает любые перемены, особенно идеологические новшества».

Ведущим мотивом в поведении большевиков всегда была политическая потребность, причем, не умея просчитывать ситуацию на несколько «шагов» вперед, они чаще всего стратегические решения подменяли тактическими, а в результате даже в течение короткого промежутка времени меняли свое мнение на противоположное и не стеснялись заявлять об этом публично. Так, незадолго до Первой мировой войны В.Ленин писал, что «отдельные требования демократии, в том числе самоопределение [народов и наций], не абсолют, а частичка общедемократического движения». Но после прихода к власти он немедленно изменил свой подход к вопросу о праве наций на «самоопределение, вплоть до отделения».

Конечно же, Ленин не был вульгарным шовинистом, но, как писал А.Авторханов, он был «больше великодержавник, чем все русские цари вместе взятые, и больше империалист, чем любой император в истории». В работе «О национальном и национально-колониальном вопросе» Ленин утверждал, к примеру, что «разграничение наций в пределах одного государства вредно». «Мы, марксисты, стремимся сблизить и слить их», – продолжал он свою мысль. А так как слияние народов возможно только при ассимиляции нерусских народов в русском, значит, именно в этом и должна заключаться национальная политика большевиков. «Против ассимиляторства могут кричать только еврейские реакционные мещане, желающие повернуть назад колесо истории».

Следует, однако, оговориться, что уже в самом начале строительства советской империи Ленин понимал, что насильственная русификация нерусских народов может привести к явному или скрытому сопротивлению, а это усилит сначала их тягу к национально-культурной автономии, а затем и к отделению, ибо теоретически это заложено в доктрине правящей большевистской партии. Поэтому он стремился идти по мирному пути. «Мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель России имел возможность научиться великому русскому языку, – писал он. – Мы не хотим только одного: элемента принудительности. Мы не хотим загонять в рай дубиной».

Тем не менее в случае необходимости Ленин готов был использовать не только дубину, но и пулю. Он был против индивидуального террора, но от политических убийств не отказывался, даже если они принимали характер массовых. К примеру, когда в городе Шуе верующие выступили с протестом против декрета ВЦИК об изъятии церковных ценностей, он в раздражении требовал любым способом «подавить сопротивление духовенства», прямо указывая «независимому советскому суду», как следует в данном случае поступить:

«Политбюро дает детальную директиву судебным властям, чтобы процесс против шуйских мятежников был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г.Шуя, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров».

Могли ли наследники Ленина, усвоившие его «уроки», быть иными? Они могли быть только еще более жестокими, более нетерпимыми, более безнравственными. Не желая ждать, пока интернационализация и естественная ассимиляция народов даст нужные результаты, они считали, что революция как раз и делается для того, чтобы старый мир разрушить сразу и навсегда, а на его руинах «наш, новый мир построить». И максимально торопили процесс, не считаясь ни с нравственной стороной вопроса («революции не делают в белых перчатках»), ни с количеством жертв («гибель одного человека – трагедия, гибель тысяч – статистика»). Вот они-то и загоняли миллионы людей в рай «дубиной», в качестве которой использовался весь репрессивный аппарат, подменивший собой в конце концов идеологические структуры партии. А произойти это, говоря словами Л.Мартова, могло только в случае «аракчеевского понимания социализма и пугачевского понимания классовой борьбы, которые порождаются тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве». К несчастью, именно это и произошло. Так возникла в СССР «сталинская национальная политика».

На решение национальных проблем самым негативным образом повлияли сугубо субъективные факторы, в первую очередь личные симпатии и антипатии тирана, в том числе и его антисемитские настроения. Дело осложнялось специфичностью политической организации советского общества. Если первоначально режим определялся как «диктатура пролетариата», то уже в 1923 г. в отчетном докладе ЦК XII съезду РКП(б) Г.Зиновьева прозвучала иная формулировка – «диктатура партии». В резолюцию съезда даже было внесено соответствующее объяснение: «Диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе, как в форме диктатуры его передового авангарда, т.е. Компартии».

(Нелишне заметить, что за три года до этого саму постановку вопроса – «диктатура партии или диктатура класса?» – В.Ленин называл свидетельством «самой невероятной и безысходной путаницы мысли». Изменение курса партии в данном случае говорит не только о непоследовательности идеологов советской власти, но и о их крайнем субъективизме, ибо даже политическую доктрину они пытались подмять под свои личные амбиции.)

Чем все это завершилось, теперь очевидно: «диктатура партии» сменилась «диктатурой Политбюро», а та, в свою очередь, – диктатурой одного человека, получившей позднее название «культа личности И.Сталина».

 


Людям свойственно стремление к определению своей групповой принадлежности. В ХХ в. основным признаком ее стало этническое или национальное происхождение. Недооценка стойкости этого психологического феномена уже привела к тяжелейшим последствиям – к этническим конфликтам и, в конечном итоге, к распаду многонациональных государств, в том числе СССР. Подавляя одновременно и «великорусский шовинизм» и «местный национализм», большевики фактически пытались уничтожить национальное самосознание миллионов людей как в центре, так и на окраинах империи. Для страны это закончилось великой драмой.

Евреи, единственный народ (пожалуй, кроме цыган), не располагающий своей исконной территорией, оказались по воле лидеров СССР в гигантской мясорубке. Шансов уцелеть как национальной прослойке, играющей в жизни страны какую бы то ни было серьезную роль, у них не было. Будущее показало, что евреи как народ вообще могли исчезнуть с территории советской империи. И началась эта трагедия еще до создания СССР, то есть до 1922 года. Толчок к ее возникновению дало событие, оставшееся в истории как «Октябрьский переворот», а в советской историографии – как Великая Октябрьская социалистическая революция.

 
 
Яндекс.Метрика